Тени пустыни
Шрифт:
— А вы знаете, его очень хотят видеть.
Пришел черед удивляться Алаярбеку Даниарбеку. Тогда доктор рассказал о разговоре с князем–телеграфистом.
— Ого, какой хитрый! — воскликнул маленький самаркандец. — Очень хитрый князь, и он думает, что он один хитрый. А уж не хотел ли он поехать благодарить дервиша не один?
— Как не один?
— А так… Вместе с этим Джаббаром в арабском бурнусе…
— Джаббар ибн–Салман злейший враг дервиша.
— И я так думаю. И надо сделать, чтобы Музаффар знал, кто его ищет.
Алаярбек Даниарбек ушел седлать лошадь, оставил доктора в печальном раздумье. Нет, князь–телеграфист далеко не шут гороховый, за которого он его принял сначала.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Он окунулся в реку — вода протухла
Он ступил в сад — финики прогоркли.
Медленно приближались всадники. И, как всегда, Алаярбек Даниарбек вышел из шатра и долго разглядывал их из–под руки. Он ждал возвращения Петра Ивановича и сердито жевал кончик уса. Петр Иванович уже опаздывал на пять дней.
Но среди далеких всадников Алаярбек Даниарбек Петра Ивановича не обнаружил. Да, впрочем, доктор предупредил, что приедет на автомобиле Али Алескера. Сердитый маленький самаркандец пожужжал что–то про себя и вернулся под пыльный полог шатра.
Черные шатры хезарейцев стояли в душной впадине среди кустиков колючки. С каменных желобов колодцев капала вода: кап–кап, и мысли Алаярбека Даниарбека сочились так же медленно, по капле. Место для зимовки хезарейцы выбрали — хуже не придумать. Не долина, а яма какая–то. Устья колодцев, правда, давным–давно выложены серым камнем, но вода в колодцах соленая. Вода глубоко. Две сажени, а то и больше. Вытащишь ведро надорвешься. Вода сероводородная, затхлая, отдает тухлыми яйцами. В воде гоняются друг за другом разные букашки. Противно пить. Противно все здесь, в долине Гельгоуз, в хезарейском становище. Кругом грязь. Женщины красивые и грязные, детишки красивые и грязные. На стенках котлов для варки пищи грязь в палец. Кругом рваные, грязные до черноты чадыры — шатры. Мечеть единственный кирпичный дом, и тот без крыши. Кусок хлеба брюху голодного лучше дома мечети. За кирпичные полуразвалившиеся стены мечети теперь хезарейцы ходят справлять нужду. Жара. Топлива нет, пища плохая, не на чем варить. Сколько раз Алаярбек Даниарбек звал доктора перебраться в сады Исфеддина. Там ключевая вода, чинары. Петр Иванович — сумасшедший. «Люди живут на глине среди зноя и соли, — говорит он, — и мы будем жить на глине в зное и соли. Они спят на циновках — и мы будем спать на циновках. Пусть видят, что мы никакие там не инглизы, а такие же люди, как они. Только мы не дадим ходу клещам, блохам и вшам. И научим хезарейцев, как не давать ходу паразитам. Вытравим. Видите ли, Алаярбек Даниарбек: место врача среди пациентов».
Слово «пациенты» Алаярбек Даниарбек хорошо знал и произносил правильно…
Копыта застучали рядом за стенкой шатра. Голос спросил по–персидски:
— Где доктор? Эй, доктор!
— О, пациенты! Наверно, пациенты! Едут и едут…
Недовольно кряхтя, Алаярбек Даниарбек вышел наружу. Он потягивался и позевывал, делая вид, что спал. Но при виде приезжих сразу же засуетился. С коня, судорожно цепляясь за гриву, медленно слезал Джаббар ибн–Салман, весь какой–то сникший, потрепанный. На багровое сухое его лицо криво наполз край бурнуса. Араба поддерживали под руки князь Орбелиани и старый беззубый Мерданхалу, староста и вождь хезарейцев.
— Скорее… доктора! — заплетающимся языком бормотал князь.
Невозмутимо Алаярбек Даниарбек пожал плечами:
— Петр Иванович в отсутствии.
Араб висел на руках спутников и стонал. Орбелиани брезгливо поморщился:
— Заболел на охоте. Две недели за дичью тут одной гонялись. Очень важная дичь… хи–хи… Скакали верхом, бегали пешком, а тут бред. Ничего не соображает.
Староста Мерданхалу заволновался:
— Доктор не приехал. Плохо без доктора. Помрет ференг без доктора. Голову мне снимут.
— И очень просто. Заслужил, — сказал Орбелиани. — Двадцатый век, а грязища. Троглодиты! Паразитов полно. Грязища!
— Доктора нет, — скулил староста Мерданхалу, — везите в Хаф!
— А в пути если помрет? Плохо… Сколько возни! Где хоронить?
От одной этой мысли Орбелиани вспотел и замотал головой, с ненавистью поглядывая на безжизненное тело.
— Сначала надо ему помереть. Похороны потом, — внушительно сказал Алаярбек Даниарбек. — Вон там приемный покой! Отнесите.
Он нырнул под полог чадыра и появился вновь, но уже в белом халате с нарукавным красным крестом. С важностью заправского доктора он нес кожаный саквояж с инструментами.
В белой палатке приемного покоя он приказал уложить больного на раскладную кровать–чемодан «гинтера». Затем осмотрел Джаббара и послушал его пульс.
— Клещевой тиф! — сказал он. — Не следовало спать рядом с баранами. Везде полно клещей. Клещ вида «орнитодорус» переносит возбудителей!
Алаярбек Даниарбек говорил с апломбом. Он произносил трудные латинские названия особенно старательно. У него даже появилась интонация Петра Ивановича.
— Тоже говорил ему: не спите в хижине, — не без злорадства сказал Орбелиани. — В Бамруде его покусали. Все хвастал: «Привык к пустыне, всегда с кочевниками. Ничем не болею». На старуху — проруха. И дичь упустили, важная птичка, и в жару свалился. Все гонор… Э, дорогуша, протер бы ему укусы спиртиком. Страшно смотреть. Почернели. Еще заражение получит… А спирт у вас роскошный.
Он приласкал кончиком пальца бутыль с притертой пробкой.
Алаярбек Даниарбек поморщился:
— Зачем спирт? Ляписом прижгу.
— Ну что ж. Тогда давай мне. Опрокидонт сделаю. В целях профилактики.
Больной стонал, пока Алаярбек Даниарбек прижигал ему укусы, действительно имеющие устрашающий вид. Князь устроился снаружи в тени палатки с мензуркой чистого спирта в руке и, по обыкновению, разглагольствовал во всеуслышание:
— Лечишь? Верблюду посоветовали ковры ткать. А он спросил: «А передними ногами ткут или задними?»
— Лечить — не к небу лестницу приставлять. Не мечеть проглотить, послышался из палатки голос Алаярбека Даниарбека.
— Что ж! Валяй! Признаю одно лекарство — спирт. Дезинфекция внутренностей. Поехали мы в Бамруд кое–кого встретить да джейранчиков пострелять. Дней десять — двенадцать назад. Приглянулась ему там одна кочевница. Уединился. Весь вечер шептался. Головку сахара–рафинада ей подарил. Галантный кавалер. Ну да его дело. Ночью вдруг будит: посмотрите, что такое? Я знаю. Эти укусы ни одеколон, ни аммиак, ни ваш ляпис не возьмет. Ранки образуются, а потом через месяц снова откроются. Зуд невыносимый. Сам в Сеистане нарвался, когда телеграф строил. Покусают, гады, а спустя там положенный срок — тошнота, температура сорок один и два, бред, галлюцинации. Чуть не подох. А потом раз десять лихорадка возвращалась. Замучила.
— Клещевой тиф. Возбудитель… ор–нито–дорус, — повторил Алаярбек Даниарбек, выходя из палатки, — прошу, больше не берите спирта. Петр Иванович не любит, если спирт берут без спросу.
Он отобрал бутылку у Орбелиани. На всякий случай тщательно закрутил притертую пробку, а бутыль спрятал в походный шкафчик и замкнул его на ключ.
— Ну, а как дичь? Какая? Четвероногая? Или двуногая? — вдруг спросил Алаярбек Даниарбек.
Орбелиани уставился на него:
— Эй, что ты сказал про двуногих? Что ты знаешь? Что тебе за дело?