Тени пустыни
Шрифт:
— Еще чего?
— Дай!
— А где твое оружие, храбрец?
— Шахиншах отнял винтовки у хезарейцев.
— Плохо.
— Э, у нас кое–что осталось. — И хезареец поиграл длинным ножом. Пусть идут… Посмотрим…
— Ого! Храбрец!
— А винтовку отдай мне!
— Не тронь! Винтовка советская, народная!
— Вот и отдай! Я — народ.
Но Алаярбек Даниарбек крепко держал винтовку.
Всадники послезали с коней и подступили к развалинам, держа ружья наизготовку.
— Староста кто? — спросил жандармский капитан, начальник всадников.
Согнувшись в три погибели, Мерданхалу выполз из–за ограды. Он защищал голову руками, ожидая ударов. И удары посыпались на него градом.
— Сгори твой отец! Из живота тебе кишки вымотаю!
— Горбан, пощади!
— Вот тебе, сын паршивой суки! Вот тебе!
— Ох, горбан! Помилуй, горбан! Ничего не осталось, горбан. Последний хлеб отдали, горбан! Сборщики до последнего зернышка увезли…
— Молчать! Вот тебе в задаток! Шкуру спущу!
— Пощади, горбан!
— Собака, что ты сделал с ним?
— С кем, горбан?
— Ты еще притворяешься… Вот тебе, вот тебе!
— Пощади!
— Куда ты девал господина Джаббара? Что вы, грязные хезарейцы, сделали с другом самого шахиншаха? Я тебя спрашиваю?
— Па–а–слушайте, капитан! Вы так и плеточку поистреплете, выколачивая пыль из чухи этого несчастного.
Начальник всадников обернулся. Перед ним стоял, посмеиваясь, князь Орбелиани.
— Не угодно ли сигарету?
— Но позвольте! Вы?
— Как видите.
Капитан явно сконфузился.
— А где господин Джаббар? Вы же вместе поехали на охоту.
— Джаббар лежит вон в той палатке. Лихорадка у него…
— И вас не тронули?
— Тронули? Кто?
— Эти дикари.
Он обвел рукой толпу. Мерданхалу понял, что гроза миновала, и выпрямился. Он даже постарался принять достойный вид и, глотая слезы и обиду, возмутился:
— Зачем бьешь? Господин араб — гость племени, дорогой гость…
Но капитан не пожелал вступать в объяснения с каким–то наглым хезарейцем. Сбив Мерданхалу ловким ударом плети с ног, он соскочил на землю и с неправдоподобной легкостью побежал к палатке приемного покоя.
— Вы живы, господин Джаббар? — взвизгнул он, заглянув внутрь с восторгом, откровенно наигранным. — Ваша драгоценная персона невредима. О благодарение святому подвижнику Реза!
Он кинулся к кровати с намерением поцеловать руку араба, но подоспевший Алаярбек Даниарбек решительно запротестовал:
— Не беспокойте больного!
— Здравствуйте… Старый знакомый! — возмутился бравый капитан.
— Не шевели усами, ты, храбрец, — с достоинством сказал Алаярбек Даниарбек. — Усами шевелят только раки. И глаза не таращь! Нам остается подать жалобу. Да, да! Доктор напишет жалобу на ваше самоуправство и бесчинства. Да, да! Обязательно напишет. Стрелять, бить, гнать чинов советской экспедиции! Кто вам позволил, почтеннейший! Меня, помощника начальника, толкнули. Меня ударил какой–то болван жандарм, меня, советского специалиста. Нет, доктор обязательно подаст жалобу.
Он никак не хотел успокоиться. Забавно было смотреть на толстого, вспотевшего капитана, робко пятившегося перед маленьким юрким Алаярбеком Даниарбеком и рассыпавшегося в извинениях.
Оказывается, из Тегерана капитану сообщили по телеграфу: близ Хафа появились воинственные луры. Они перешли через Большую Соляную пустыню. Во главе их встал очень опасный дервиш, некий Музаффар, объявившийся в этих местах совершенно неожиданно после долгого отсутствия. Отдельные члены советской медицинской экспедиции подговорили луров совершить вооруженное нападение в горах на некоего высокопоставленного иностранца, гостя самого шахиншаха. По сведениям из достоверных источников, высокопоставленный гость убит. Ранен высший чиновник шахиншахского правительства начальник хафского телеграфа князь Орбелиани. Шахиншахское правительство заявило протест правительству могущественного северного соседа и потребовало удовлетворения и возмещения ущерба и убытков. Для умиротворения племен посланы войска…
Несчастные хезарейцы бродили уныло по становищу, собирая разбросанную утварь. Жандармы уже свежевали хезарейского барана у горящего жарким пламенем костра. Мерданхалу, понурившись, стоял тут же, похожий на пощипанную ворону. Жандармский капитан распивал в чадыре Алаярбека Даниарбека кофе по–турецки, приготовленный денщиком, и разглагольствовал. Теперь, когда операция по спасению высокопоставленного гостя их вличества шахишаха из рук злокозненных большевиков и кровожадных хезарейцев увенчалась блистательным успехом, капитана этот высокопоставленный гость перестал интересовать, тем более что он лежал без сознания и все усердие капитана при исполнении служебного долга оставалось незамеченным. Телеграфный чиновник, князь Орбелиани, не шел в счет: во–первых, он из русских эмигрантов, а во–вторых, он бесцеремонно высмеял его, жандармского капитана, и порекомендовал ему убираться ко всем чертям со своей бандой уголовников.
Совсем плохо почувствовал себя ретивый капитан, когда в хезарейское становище вдруг пожаловал сам широко известный во всем Хорасане, да и по всей Персии, помещик, его высокое достоинство Али Алескер, миллионер и столп государства. Едва звук клаксона его автомобиля донесся до ушей капитана, он мгновенно забыл и кофе и весь свой гонор. Теперь капитан сам еще больше, чем Мерданхалу, смахивал на общипанную ворону. Только Али Алескер хлестал не плетью, а словами, а персы недаром говорят: «Слово режет глубже кинжала».
— Поражаюсь, капитан. Что за шум? Кто позволил? — И совсем тихо, на ухо: — Вы болван. Дервиша упустили, а этот Джаббар здесь инкогнито. Он не желает, чтобы на него обращали внимание. Мы ждем из Соляной пустыни караван. И не желаем, чтобы обращали внимание. Молчите!
От таких слов глаза капитана совсем полезли на лоб.
Спустя минуту ни жандармского капитана, ни его головорезов в становище не оказалось.
В отблесках угасающего костра на темнеющем небе пламенела нелепым чудовищем распяленная, окровавленная туша барана. Рядом сидел нахохлившийся Мерданхалу. Он не жаловался. Слезы медленно скатывались по его черным скулам.