Тени старинных замков
Шрифт:
Одно из любопытнейших видений такого рода было издавна употребляемо магиками для устрашения самых недоверчивых зрителей. Оно называлось таинственным кинжалом и заключалось в следующем.
Если кто-либо при сильном освещении с хорошо отполированным кинжалом в руке будет поставлен перед вогнутым зеркалом немного дальше главного его фокуса, то он увидит в воздухе свое собственное изображение между собой и зеркалом, только в уменьшенном и перевернутом вверх ногами виде.
Спрячьте человека, стоящего перед зеркалом и держащего кинжал, за ширму, дверь, экран или что-нибудь подобное так, чтобы его не было видно, оденьте его в черное, а руку, держащую полированный кинжал, оставьте в белом рукаве, — тогда будет
Эту проделку производили обыкновенно так, что человек, стоящий близ фокуса зеркала, держал в руках яблоко или другой фрукт, а кинжал был у него спрятан под рукавом или в черных ножнах. Призрак представлял, следовательно, руку с фруктом. Входящего приглашали принять волшебный плод в подарок от таинственной руки; но едва зритель протягивал руку за плодом, как по тайному знаку спрятанный человек левой рукой, обернутой черным, а потому невидимой, схватывал плод и ножны с кинжалом, которые, следовательно, исчезали, а потом замахивался обнаженным лезвием, как бы желая пронзить пришельца, отскакивающего с ужасом.
С помощью таких же вогнутых зеркал чародеи заставляли являться призраки людей, давно умерших. Для этого ставили в фокусе зеркала, но скрытно от зрителя, бюст или портрет умершего, сильно освещенный, причем покрывали черным те места картины или окружающие предметы, которых не должен был видеть зритель. Окуривали бюст или портрет дымом — можно представить призрак как бы среди облака, и появление его делается еще поразительнее.
Едва ли может существовать сомнение, что явления языческих богов среди их храмов производились иначе, как с помощью вогнутых зеркал. Впрочем, сказания древних об этом предмете довольно неопределенны относительно подробностей. В этих сказаниях находим явные следы оптических иллюзий. Так, например, в древнем храме Геркулеса, в Тире, находилось, по словам Плиния, седалище, высеченное из священного камня, с этого седалища не раз видели возносящихся кверху богов. В Эскулаповом храме, в Тарсе, бог Ямблих свидетельствует, что боги являлись по зову жрецов среди дыма ароматных курений. Всего лучше описаны эти явления у Дамасция, и тут прямо бросается в глаза сходство их с явлениями, известными у нас под именем фантасмагорий. Кажется, невозможно описать последних яснее, чем то сделал Дамасций, повествуя о явлениях языческих богов; тут даже встречаются некоторые мелкие подробности, вполне подтверждающие тождественность обоего рода явлений.
Весьма известен анекдот о византийском императоре Василии Македонянине, который, будучи погружен в глубочайшую горесть от потери любимого сына, обратился к известному в то время в Константинополе Феодору Санковарену, прося его показать ему хотя бы призрак умершего сына. В назначенное время и в условленном месте Василий увидел сына своего, скачущего к нему на коне и исчезнувшего в объятиях отца. Если только это была не галлюцинация или призрак воображения, то легко может статься, что Феодор воспользовался конным портретом умершего и свойствами выпуклого зеркала, искусно приноровленного к местности. Так объясняют этот факт новейшие исследователи натуральной магии. Мне же кажется, что весь этот факт походил на одну из тех сказок, которых так много осталось в преданиях Византийской империи.
Нам слишком мало известны подробности самых поразительных явлений богов и фантастических зрелищ, являвшихся перед изумленной толпой, во время особых торжеств в языческих храмах. Довольно того, что с одной стороны находилась невежественная толпа, а с другой — представители всех тогдашних знаний, вооруженные всеми возможными и известными в то время орудиями обмана, искусно приноровленными к местности и времени.
Бенвенуто Челлини оставил нам рассказ о сцене новейшей некромантики, в которой он сам был действующим лицом. Этот рассказ может нам дополнить и пояснить столь малоизвестные в наше время магические явления языческих храмов.
Будем рассказывать почти собственными словами знаменитого итальянского художника:
«Случай свел меня весьма близко с одним сицилийским монахом, человеком гениальным и глубоко изучившим классическую древность. Часто просиживал я с ним по нескольку часов сряду, слушая его поучительный разговор. Однажды ночью зашла у нас речь о волшебстве, магии и некромантике, и я просил почтенного моего друга сообщить мне несколько положительных сведений об этом предмете, давно уже занимавшем мое воображение.
— Чувствуешь ли ты в себе довольно твердости духа, чтобы заняться таким страшным делом? — спросил у меня сицилиец. — Я уведомляю тебя, что изучение тайных наук сопряжено с такими обстоятельствами, что робкому человеку нечего и думать об этом, если он, дорожа жизнью, не хочет умереть от страху.
Такого рода предупреждение не только не устрашило меня, но еще больше подтолкнуло, и я поспешно отвечал сицилийцу:
— Если ты в самом деле можешь исполнить мою просьбу, друг мой, то начни свои уроки как можно скорее, иначе я буду полагать, что ты считаешь меня за труса, и тогда, признаюсь, не смогу долее оставаться твоим другом.
Монах улыбнулся.
— Хорошо, — сказал он после некоторого размышления. — Мы начнем завтра же, чтобы не терять времени. Приходи ко мне вечером и приведи с собой еще кого-нибудь из твоих приятелей. Пожалуй, можешь привести и двоих, это нисколько не помешает делу, но если тебе будет страшно, то хотя бы не так скучно.
На другой день я сделал предложение искреннему другу моему Виченцо Рамоли заняться со мной тайными науками. Он с охотой согласился и в тот же день повел меня к одному из своих приятелей, пистойскому уроженцу, уже несколько лет занимавшемуся изучением черной магии. Последний вызвался сопровождать нас в тот вечер к монаху, говоря, что сам рад научиться чему-либо новому у такого ученого мужа, как мой приятель сицилиец.
Рано вечером мы были у нашего нового учителя. Он встретил нас с улыбкой и на извинения моих товарищей отвечал весьма дружелюбно, что для него, мол, очень приятно сделать нам удовольствие.
Монах оделся и повел нас в Колизей. Здесь он начал свои мистические приготовления. Начертив черной тростью обширный круг, он стал, произнося непонятные слова, раскладывать посреди круга небольшой костер из сухого хвороста. Окончив это дело, он взял нас за руки и, введя внутрь круга, сильно топнул ногой; на этот призыв явился неожиданно, как будто вырос из-под земли, какой-то маленький старичок, который, не входя внутрь круга, каким-то непонятным образом зажег костер и стал бросать в него разные вещества, издававшие самый неприятный запах; по временам, впрочем, смрад сменялся благовонием, что, очевидно, зависело от материалов, которые старичок бросал в огонь. Сицилиец читал между тем заклинания и вдруг спросил меня:
— Бенвенутто! Кого ты желаешь теперь видеть перед собой из твоих отсутствующих друзей?
Я немедленно просил вызвать призрак моей любовницы Ангелики.
Заклинания начались снова, но Ангелика не являлась, хотя весь окрестный воздух наполнился какими-то адскими привидениями, только внутри круга их не было.
Эта сцена продолжалась более часу. Тогда магик объявил нам, что заклинания его не довольно сильны, чтобы вызвать Ангелику, но что он берется исполнить это в другой раз.