Тени войны
Шрифт:
Улыбаясь каким-то своим мыслям, палач отстегнул их и положил в отдельную кучу. Затем повернулся к Морису и будничным голосом произнес:
— Проходи следующий…
Морис порядком струхнул. До сих пор ему казалось, что еще немного, и он пробудится от страшного сна. Но реальность развивалась своим чередом без всяких счастливых пробуждений.
Пленника подвели к зажимам. Он не сопротивлялся, казался покорным. Даже его сопровождающие поверили, что он окончательно смирился и не доставит беспокойства. Тот, что был слева, потянулся к запястью Мориса, чтобы было удобнее вывернуть руку, если пленник вздумает сопротивляться. Морис отчаянно рванулся, пытаясь высвободить руку, но раб был здоровым парнем и не думал его выпускать. Однако он потерял равновесие и начал падать на Мориса.
Последовал встречный удар головой в лицо, и кровь хлынула на белую одежду раба. Он схватился за сломанный нос, со стоном заваливаясь на бок. Освободившейся рукой Морис тут же ударил второго охранника, и тот отлетел на кучу ошпаренных волос, картинно раскинув руки.
Палач расширенными от ужаса глазами смотрел на Мориса.
— Чего уставился, болван?! Живо сюда самого главного, кто только есть! Я хочу говорить с императором по важному делу! Я жду! — С этими словами Морис схватил человека в фартуке и, развернув его, наддал под зад коленом, придавая нужное ускорение. Тот споткнулся и едва не упал, однако сумел выровняться и вскоре затерялся в туманном полумраке зала.
Морис огляделся: раб с подбитым носом, шмыгая и всхлипывая, словно ребенок, поспешно отползал на четвереньках, а его напарник, сидя на полу, тряс головой и время от времени осторожно дотрагивался до нижней челюсти.
— Что, брат, болит? — поинтересовался Морис.
Сидевший на полу быстро поднял голову, и его лицо исказил испуг. Вскрикнув, он перепрыгнул через каменное возвышение и исчез в полумраке.
«Теперь нужно ожидать пробуждения всеобщего интереса», — подумал Морис. И действительно, его ожидания оправдались. Постепенно со всех сторон стали подходить рабы в белых одеждах. Они образовали плотный полукруг возле строптивого бунтовщика и с неподдельным любопытством глазели на того, кто воспротивился воле императорского правосудия. Подтягивались все новые силы. У некоторых в руках были палки и еще кое-какие тяжелые предметы. А Морис отчаянно шарил глазами вокруг себя в надежде найти хоть какое-нибудь оружие. Наконец ему повезло, он наткнулся на небольшой кожаный мешок. Мешок был тяжелым, внутри его явно звенел металл.
Не сводя глаз с враждебно настроенной толпы, Морис вытряхнул содержимое на каменный пол. Видя, что бунтовщик ворует железо, принадлежащее палачу, толпа осуждающе загудела. А довольный Морис выбирал четырехгранные кованые гвозди и аккуратно раскладывал их на ладони.
— Ну что, лысые, добровольцы есть? — взвешивая в руке дюжину тяжелых гвоздей, спросил Морис, и уверенная улыбка заиграла на его лице.
Неожиданно рабы расступились, вперед вышел квадратный здоровяк, очень серьезный с виду. На его темно-коричневом блестящем теле были видны все мышцы до одной. Их грозная масса нервно подергивалась легкими судорогами, как поверхность мутного пруда. Узкие глаза, словно щели бронетранспортера, гарантировали быструю смерть. Губы этого монстра, сильно изуродованные в какой-то жестокой схватке, не могли скрыть торчащих кривых клыков. Огромные кисти, висевшие ниже колен, загребая липкое и вонючее пространство, сжимались в литые кулаки.
Выпятив грудь, живой танк решительно двинулся на Мориса.
Бум-м — первый гвоздь вошел в грудь по самую шляпку. Бум-м, бум-м — легли в линию еще два. Танк недовольно рыкнул и приостановился, но лишь на миг — справившись с болью, он снова пошел вперед. Морис размашисто метал гвозди в надвигавшуюся гору, но его противник продолжал идти, пока последние два не вошли в горло и правый глаз.
Монстр захрипел и, споткнувшись о низкий борт большого чана, угодил в него целиком. Его вопль был похож на внезапно оборвавшуюся пожарную сирену. Жидкость забурлила, вся ее поверхность покрылась пеной нежно-розового цвета. Это был тот самый раствор, которым ошпаривали волосы…
— Эй, это ты хотел говорить с императором? — Среди насмерть перепуганных рабов появился войсковой бригадир.
— Я. — Морис сделал шаг вперед.
— Следуй за мной! Но учти, если ты соврал и ничего важного император от тебя не услышит, смерть твоя будет страшной, муюм.
39
Император удобно расположился в плетеном кресле, выполненном из эластичных рыбьих ребер. Одет он был по-военному скромно, и только бусы из железа да легкие тапочки, усыпанные жемчугом, украшали его незамысловатый туалет.
Ахха пребывал в хорошем настроении. Возле его ног на расшитых алыми цветами круглых подушках полулежала прекрасная Каан, как на местный лад переименовали муюмскую пленницу. Она стала женой императора и будущей матерью наследника.
Ахха был счастлив с молодой женой. Своей сухой коричневой ладонью он не отрываясь гладил свою Каан по шелковистым волосам или круглому плечику. Стоявшие возле императора Моххад, Заппа, Сеик, а также другие приближенные, на коих распространялась милость императора, с завистью наблюдали за божественным и его молодой женой.
Казалось, Анупа-Каан спокойно и даже безразлично принимала ласки старика. Почти все время она лениво пожевывала сладости, уставясь в одну точку. Раза два или три за день, в зависимости от количества государственных дел, Ахха вставал со своего кресла, глаза его делались маленькими и блестящими, он поднимал с подушек и уводил в спальню свое сокровище.
Спустя час или чуть больше они снова появлялись. Подруга императора, с неизменно сонными глазами, ложилась на подушки, тщательно взбитые в ее отсутствие, а Ахха, бодрый и помолодевший, заводил любимые разговоры о войне, легко решал споры и вершил суд, много шутил.
Когда стражники привели Мориса, император сидел в кресле с чашей зе в руке и о чем-то беседовал с Моххадом. Другая рука Аххи по-хозяйски оглаживала грудь Каан.
Узника вывели на середину террасы, и внимание всех присутствующих обратилось на него. В том числе и самого императора.
На лице Аххи появилась насмешливая улыбка.
— Что я вижу? Наш строптивый Морри пришел просить прощения?!
— Нет, божественный, моя вина так велика, что я не могу и заикаться о прощении! Но я принес тебе больше, чем мои извинения.
— О! Я слышу мудрые слова! Это воздух старого Тротиума прополоскал тебе мозги или сырые подвалы замка научили уму-разуму? — Ахха язвительно захихикал.
Его смех был с готовностью подхвачен всеми присутствующими, но как только император перестал смеяться, замолкли и все остальные. Не прекращая жевать, Каан отстранила руку своего хозяина и уселась на подушках поудобнее. Затем потянулась, как кошка, и зевнула.
В наступившей тишине Морис продолжил:
— Я слышал, что ты собираешься воевать, император. Ты будешь воевать легко и без проблем, если я останусь жив и здоров. Твои воины — храбрые ребята, я сам видел их в бою, но их вооружение оставляет желать лучшего. Ну что это за оружие — праща или игла? Я могу создать такое, перед которым праща — жалкая игрушка, а о железных иголках вообще не приходится говорить.