Тенистый лес. Сбежавший тролль (сборник)
Шрифт:
Тетя Ида: Ну да, возможно. Но теперь я должна заботиться о Сэмюэле и Марте. И, в любом случае, я точно знаю, что Хенрик все еще жив. Он где-то там. В недрах этого леса. И я знаю, что он скоро вернется.
Оскар: Да. Но теперь? Спустя десять лет? Не будет ли для тебя проще…
Тетя Ида: Нет. Он жив. И он на пути назад. Я чувствую это сердцем. Если бы ты верил в любовь так же, как веришь Старому Тору, ты бы меня понял.
Оскар: Ох, Ида, если бы знала, как сильно я верю в настоящую любовь.
Тетя Ида: Что ты имеешь в виду?
Оскар (покрываясь
Тетя Ида: Ну, вот двадцать крон за покупки. Можешь оставить себе сдачу. Морна, Оскар.
Оскар: Морна.
И затем Оскар сказал детям на весьма странном английском:
– Запомните, нужно делать, как ваша тетя говорит вам делать: не подходить к бесу.
«К бесу? – подумал Сэмюэль. – К какому еще бесу?» (Он не понял, что бакалейщик говорил о лесе и хотел сказать «к лесу», а не «к бесу».)
Тетя Ида, Сэмюэль и Марта вышли из магазина и пошли обратно к машине. По дороге Сэмюэль бросил взгляд на окно художественного салона Старого Тора.
Он увидел пухлую женщину в трех кофтах, которая вела себя так грубо. Она разговаривала со стариком с очень длинной бородой и одеждой, заляпанной красками. Поймав взгляд старика, Сэмюэль заметил, что один его глаз был белым, как молоко. Сэмюэль сделал вид, что заинтересовался холстами за окном. На большинстве из них были изображены горы и фьорды, но потом он заметил другую картину. Она не была выставлена в окне, а висела на стене за спиной старика. На ней было нарисовано какое-то дикое существо с двумя головами. Картина была настолько реалистичной, что Сэмюэль подпрыгнул на месте, словно опасаясь, что существо вот-вот выпрыгнет с холста.
Помотав головой, как собака, отряхивающаяся от воды, Сэмюэль прогнал из головы этот образ и пошел к машине вслед за тетей и сестрой.
– Почему все здесь такие противные? – спросил он у тети, когда они загружали продукты в багажник.
– На самом деле они совсем не противные. Они хорошие, когда узнаешь их поближе. Они просто немного напуганы, вот и все. Страх заставляет людей фести себя немного странно.
– А почему они напуганы? – спросил Сэмюэль. – Чего здесь бояться?
– Ничего, – ответила тетя Ида слишком поспешно, чтобы это походило на правду. – То есть ничего, если мы будем следовать определенным правилам. Так, Сэмюэль, я вижу по твоему лицу, что тебе очень не нравятся эти слофа. Но правила не только для тебя, они и для меня тоже. Если мы, все трое, будем следовать правилам, с нами все будет в порядке. И мы не станем странными, как эти старые напуганные дураки.
Сэмюэль, устраиваясь на заднем сиденье, презрительно скривил губы. Всю свою жизнь он должен был следовать чужим правилам. Вовремя делай домашнее задание. Застели постель. Переодевайся в домашнюю одежду после школы. И к чему его все это привело? В проклятую Норвегию, к его усатой тете.
Нет уж. Хватит с него. Отныне Сэмюэль Блинк не собирался следовать никаким правилам.
В конце концов, что ему было терять?
Место, о котором нельзя говорить
Тетя Ида жила в белом бревенчатом домике с крутой покатой крышей, в нескольких милях от Флома.
Любой гость, приехавший сюда, был бы очень впечатлен месторасположением дома. Он приютился на покрытом пышной зеленой растительностью склоне холма, с которого открывался вид на один из красивейших норвежских фьордов. Фьорд назывался Аурландсфьорден – это был огромный залив со спокойной и чистой водой, похожий на гигантское зеркало, в котором отражался лесистый холм и обступившие его горы со снежными шапками.
Однако Сэмюэль не был похож на любого гостя. С первой же секунды он возненавидел и дом, и пейзаж. Те же чувства он испытывал к поросшему травой склону холма, который поднимался к густому темному лесу позади дома.
– Это худшее место на земле, – пробормотал он сестре, которая не ответила ни «да», кивнув, ни «нет», покачав головой.
Где все люди? Где то, чем можно заняться?
– Пойдемте, дети, я покажу вам дом, – позвала тетя Ида, шагая от машины к узкой входной двери. Сэмюэль не мог не заметить того, как легко худощавые руки тети Иды несли и чемодан, и сумки с покупками, как будто внутри них не было ничего, кроме перьев.
– Это холл, где мы оставляем пальто и шапки и снимаем обувь, – сказала она, поставив на пол сумки и чемодан. – Там, слева, кухня и фанная… а справа, если пройти дальше, гостиная.
Она провела их в большую комнату с бревенчатыми стенами, ковриками на полу и камином. Сэмюэля пробрала дрожь, когда он окинул взглядом комнату. У него было странное чувство, что он бывал здесь прежде. Он узнавал все, но не мог понять откуда. Кресло-качалка, диван, покрытый разноцветным шерстяным одеялом, темный деревянный стол, полки, заставленные стеклянными вазами и пахнущими старостью книгами, вставленные в рамы картины гор и фьордов на стене и другие, настоящие, горы и фьорды за окном.
– Ах, да, – сказала тетя Ида, заметив, что Сэмюэль разглядывает картины. – Их нарисовал тот старик из деревни. Старый Тор – так его назыфают. Иногда он допоздна сидит на улице, рисуя воду и горы под звездным небом.
Из заднего окна открывался совсем другой вид – поросший травой склон, протянувшийся к странной массе темных сосен на горизонте.
Сэмюэль постарался прогнать ощущение, что он бывал здесь прежде, и вдруг заметил кое-что гораздо более чудовищное:
– А где телевизор?
– Здесь нет телефидения, – объявила тетя Ида.
Она как будто бы гордилась этим. Гордиться тем, что у тебя нет телевизора!
– Но я привез с собой игровую приставку, – сказал он. – И мне нужен телевизор, чтобы в нее играть.
Тетя Ида, похоже, не осознала серьезность ситуации, потому что сказала:
– Ну, значит, теперь тебе придется найти какого-нибудь другого тофарища для игр.
– Кого, например? – угрюмо осведомился Сэмюэль.
– Например… например… – тетя Ида чуть не сказала «например, твою сестру», но передумала, посмотрев на унылое и безжизненное лицо Марты. – Например, милого старого Ибсена.