Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2
Шрифт:
Я соглашался и не соглашался. Маркофьев рассуждал, выстраивая логическую цепочку:
— Твоя Вероника — дочь разведчика, верно?
Я кивал.
— Ты с ней спишь… Или спал?
Я не возражал.
— И, наверно, откровенничал…
— Она — самый близкий мне человек, — лепетал я.
— После меня, — напомнил он. — Очень возможно, это из-за нее сорвались наши переговоры с молокозаводчиком и виноделом… И объяснение, почему у нас хотели отобрать дареного жеребца, тоже таится в ней и ее отношении к тебе.
— Неужели ты думаешь… — я не договорил.
— Наверняка, —
Он прибавил:
— Странно… Задатки в ней неплохие… С детства ее воспитывали в очень хороших шпионских правилах: можно все! Можно убивать и предавать! Она с молоком матери и первыми отцовскими подзатыльниками впитала это! Из такой глины ты мог вылепить что угодно!
В ту же ночь между мной и Вероникой состоялось объяснение.
Я просил ее пришить оторвавшуюся пуговицу, она закричала:
— Еще чего! Я не собираюсь заменять тебе твою мамочку!
Слова неприятно резанули. Почему, почему, собственно, ей было не попытаться заменить мне мою маму, которая в тот момент была далеко? И просто физически не могла обо мне позаботиться… Чем моя мама была плоха? Я, например, вот именно хотел, чтобы Вероника стала похожа на мою маму, сам хотел заменить ей родителей, которых ей здесь, вдали от родины, явно недоставало.
Только вряд ли ей это было нужно. Или, вернее, так: вряд ли я на эту роль годился.
Позднее она выразилась определеннее:
— Мне тебя и твою полную трудностей жизнь не потянуть. Ты — дохлик. А мой избранник — сильная личность.
Я сказал:
— Мне кажется, ты должна признаться в чем-то… Что чуть было не помешало мне и Маркофьеву осуществить наши планы…
Она усмехнулась отцовской улыбкой:
— Через тебя он пытался внедриться в нашу сеть!
— Какую сеть? — подумав о рыболовной, спросил я.
— Заговорщиков… С целью свержения установившегося в нашей стране капиталистического строя!
Формулировки, я догадывался, тоже были папины.
Маркофьев созвал в Болонии, в том кафе, где любил бывать Ленин (о чем свидетельствовала мемориальная доска при входе), съезд сохранивших ему верность соратников. И выступил с речью:
— Все вы — мои дети, — сказал он. — И всех вас я люблю. Поэтому дарю каждому наследство…
И он раздал Мише и Моржуеву, детективу Марине и Шпионовичу-Застенкеру, родной своей сестре и всем детишкам — замки и поместья (каждому — свое), присовокупив к земельному наделу гигантские суммы налом и громадные счета в швейцарских банках.
Никого не обидел и не забыл.
Попутно, мельком обмолвился, что Миша стал мужем его младшей дочурки, балерины.
— Но он же вроде бы женат на Сивухиной! — вырвалось у меня. — А дочурка была замужем за разливщиком воды…
— Да, — согласился Маркофьев. — Ну и что? Мои дети смотрят на жизнь так же широко, как я. С Сивухиной у него был деловой альянс. А с моей дочерью — любовный. С Сивухиной он пел. А с моей дочерью спит. И танцует. Балетные партии. С Сивухиной он зарабатывал деньги. А с моей дочерью — получил столько… Что ему хватит по гроб жизни…
"Те, кто бывал в этом маленьком раю, именуемом Ривьерой Цветов, тянущемся тонкой кромкой вдоль Лигурийского побережья, знают, что узенькая горная нависшая над синим морем тропинка, связывающая два крохотных городка — Манарола и Риомаджоре — получила поэтическое название "Дорога Любви"…
После окончания работы съезда и праздничного банкета некоторые отправились гулять по Дороге Любви… (А некоторые улетели или поехали осматривать свои полученные в дар вотчины.)
Сияло солнце. Беседки, увитые плющом и висевшие над обрывами на манер ласточкиных гнезд, манили передохнуть в их прохладной тени. На склонах спускавшихся к морю предгорий цвели агавы. А в пенившейся возле берега и гелево-неподвижной на горизонте лазури перемешались небо и вода, реально наличествующая соль и вымышленный сладкий сироп, паруса яхт и перья облаков.
Я не трехнулся бы, не въехал бы в ситуацию и долго бы ничего не понял, если бы не Маркофьев. Я, пьянея от счастья, не слишком хорошо оценивал происходящее. То есть, конечно, обращал внимание, что Вероника то и дело отстает или уходит вперед, то и дело кому-то звонит по мобильнику или отвечает на звонки. Но не придавал этому значения. Я думал о том, как символично: идти с самой дорогой тебе женщиной по Дороге Любви… Как это красиво и какого потрясающе глубокого смысла преисполнено.
Напоминание. Дурак во всем, даже в самом пошлом и ничего не значащем ищет (и находит!) возвышенное и романтичное. Если вы еще не искренили в себе эту черту — принимайтесь за дело!
Маркофьев отозвал меня в сторонку и спросил:
— С кем она треплется?
Я пожал плечами. Мне было хорошо. И не до мелочей. Я, наверное, глупо улыбался.
Контрольный вопрос. А как еще может улыбаться дурак — умно, что ли?
Маркофьев смотрел на меня озабоченно.
— Кто-то ей сейчас позвонил, а она сказала: "Я как раз иду по Дороге Любви…"
— Ну и что? — беспечно сказал я.
Маркофьев вытаращил глаза:
— Как это "что"? Что значит это "как раз"? Она как раз с тобой должна говорить о любви, а не как раз с кем-то, кто на связи. С кем это у нее "как раз"?
Истому и негу как ветром сдуло… Я стал приглядываться и прислушиваться внимательнее.
До полного прозрения оставалось недолго.
Мы с Маркофьевым съездили порыбачить, а когда я вернулся, то застал в гостях у Вероники Шпионовича-Застенкера. Я не слишком удивился: он ведь был делегат съезда…