Теория Морали Иммануила Канта
Шрифт:
Откуда следует, что выделить в мотивации конкретного поступка исключительно преданность службе и сознание служебного долга можно только теоретически.
Что Кант и делает.
Но, поскольку теперь он занят "практическим разумом", то осуществимость этой теоретической возможности на практике вызывает у него сомнения. И обоснованные!
Исключение из рассмотрения личного общения и личных отношений сжимает и поле возможной коррупции морального деяния.
Исполняя функцию или роль, имярек замкнут в своей деятельности.
Самоутешение любованием совершенства своего ролевого облика, и положительной самооценкой, суть часть психической энергетики ролевой, функциональной деятельности.
Наличие указанных энергий саморефлексии в силе поступка расценивается Кантом как коррупция чисто моральной воли.
Он пишет:
"...Стоит только ближе присмотреться к помыслам и желаниям людей, как мы всюду натолкнемся на их дорогое им Я, которое всегда бросается в глаза: именно па нем и основываются их намерения, а вовсе не на строгом велении долга, которое не раз потребовало бы самоотречения".
Думается, из этой коллизии есть только один выход - любовь к другу.
Но, поскольку в дискурсе Канта другу вообще нет места, постольку субъекту "доброй воли" ничего не остается, кроме как любить себя.
Иммануил, однако, будто слышит нас, и тут же будто опровергает, приводя в пример как раз "Дружбу".
Читаем:
"Можно, например, требовать от каждого человека полной искренности в дружбе, хотя, быть может, до сих пор не было ни одного чистосердечного друга, потому что этот долг как долг вообще заключается - до всякого опыта - в идее разума, определяющего волю априорными основаниями".
"Дружба" здесь не случайно рифмуется со словом "Служба". Так она и понимается.
Друг здесь не лицо, любящее друга, которого любит друг. У Канта "друг - это функционер "дружбы". Служба такая! На подводной лодке служит подводник, а в "дружбе" - друг.
И вот Кант задается вопросом: искренне ли, чистосердечно ли друг дружит; то есть исполняет свою должность, роль, своё задание в дружбе?
И тут же уверенно отвечает - До сих пор, нет!
Исходя при этом из чисто идеологических посылок: потому, видите ли, что
"долг дружбы как долг вообще заключается - до всякого опыта - в идее разума, определяющего волю априорными основаниями".
И, значит, до того дня как наш Иммануил открыл для публики эту "идею разума", чистосердечная дружба была просто невозможна.
Нам остается только пожалеть Иммануила Канта. Как видно, у него никогда не было друга.
Свою личную недостаточность - а именно отсутствие опыта любви и веры - Иммануил прячет за якобы строгой беспристрастностью ученого.
Он пишет:
"...Не нужно быть врагом
Бесчеловечность этого научного отстранения от братьев по Отцу нашему Небесному приводит к следующим причудливым убеждениям.
Читаем:
"Прибавим к этому, что если только не хотят оспаривать у понятия нравственности всю его истинность и отношение к какому-нибудь возможному объекту, то нельзя отрицать, что значение нравственного закона до такой степени обширно, что он имеет силу не только для людей, но и для всех разумных существ вообще".
Любители животных несомненно признают за ними наличие разума; верующие признают существование умных демонов; но, строго говоря, науке не известны другие разумные существа, кроме людей.
Если мы не правы, то назовите их.... Кант однако не называет никаких разумных существ, кроме человека.
Убеждение в наличии многих других разумных существ, вероятно, коренится в обожествлении Разума: придании ему вселенской субстантивности.
Правоту нашей догадки подтверждает следующее высказывание Канта.
Ссылаясь на евангельский пример святого, утверждающего, что никто не благ, кроме бога, Кант вопрошает:
"Но откуда же у нас понятие о боге как о высшем благе? Только из идеи нравственного совершенства, которую разум составляет a priori и которую он неразрывно связывает с понятием свободной воли".
Откуда следует, что и вера должна поверяться разумом:
"Даже святой праведник из Евангелия должен быть сопоставлен с нашим идеалом нравственного совершенства, прежде чем мы признаем его таким идеалом".
Но Идеал принадлежит сфере творчества, производящей деятельности, тогда как Праведник принадлежит сфере личных отношений с Царем через отношения с ближними.
Разумеется, прежде чем сравнивать праведника с идеалом нужно создать образ (статую) этого праведника в сфере умной красоты, в поле представления.
В любом случае, стремление соответствовать идеалу совершенства распространенное в обществе рождает совсем другую мораль, нежели мораль евангельского праведника.
Это идеологическая мораль служения общему делу: такая, например, как мораль Строителя Коммунизма.
Между тем моральный урок приведенного Кантом в пример праведника заключается в его обращении к окружающим: "Что зовете меня благим...?!".
И это урок смирения перед лицом Всеблагого Царя, который имеет смысл только в личных отношениях. Тогда как в творческой деятельности смирению вообще нет места. Напротив, поощряется дерзость слома и созидания.
Именно здесь потребна "свободная воля" как условие возможности творчества.