Теория Морали Иммануила Канта

Незванов Андрей Семенович

Закон - не в тексте, а на практике - не существует, ведь, сам по себе, но - только как форма какого-то движения.

Деятельность в отношениях с людьми есть та материя, которой закон придает форму. И если нет никакого интереса, рождающего деятельность, то нет и материи для оформления законом.

Наверное в законосообразной воле есть место сознанию ценности и важности закона для мирной жизни среди людей, но - соблюдение закона ради самого закона...(?).

В судебной практике это зовется крючкотворством.

Также

законодатель должен, скорее, исходить из любви к миру и людям, а не из любви к закону.

Однако, в поле зрения Канта нет людей и отношений с ними, но есть одиночный субъект деятельности с его индивидуальной волей. И это создает ему трудности в отыскании оснований нравственности.

Фактически, он бьётся в капкане дихотомии "моральный-аморальный". И надеется определить моральность через обобщение этой дихотомии: нахождение всеобщего универсального отличия морального от аморального.

В проекции на буржуазный мир дихотомия "моральный-аморальный" преобразуется в "корыстный-бескорыстный". Именно это противопоставление и раскручивает Кант.

Моральный поступок - это поступок бескорыстный. Ясное дело! Беда лишь в том, что определение это отрицательное....

С помощью частицы "бес-" мы легко выносим за скобки всё полезное, но ..., - что остается?

В этом остатке - весь фокус кантовского умозрения.

Бескорыстное деяние вкупе с доброй волей невольно отсылают нас к протестантской проповеди и наставлению "творить добро". Меня как христианина-лютеранина образуют поступки, совершаемые ради Бога. И волю к совершению этих поступков я считаю доброй.

Но, что если нет никакого Бога как источника Добра? А есть только Разум как Высшее всемирное Начало?

Тогда ничего не остается, как искать Добро в Разуме. Именно этим и занимается Кант, - что отвечает его проекту "Религии в пределах только Разума".

И вот, разум сам для себя сочиняет максимы - сиречь, нравственные наставления - и ищет выбрать из них такие, следуя которым, воля будет доброй.

Критерий для этого выбора Кант предлагает следующий:

"... я всегда должен поступать только так, чтобы я также мог желать превращения моей максимы во всеобщий закон".

Слова "всеобщий закон" вводят нас в цивилизованное общество, в котором существует единая правовая система и единое законодательство. Мысленное превращение моральной максимы во всеобщий закон невозможно рассматривать всерьез. Это не более, чем интеллектуальная игра в поле социологии и правоведения.

Ниже Иммануил дает пример такой игры.

Он пишет:

"И мог бы я сказать самому себе: а пусть каждый дает ложное обещание, если он находится в затруднительном положении, выйти из которого он не может другим способом (?). Поставив так вопрос, я скоро пришел бы к убеждению, что хотя я и могу желать лжи, но вовсе не хочу общего для всех закона - лгать; ведь при наличии такого закона не было бы, собственно говоря, никакого обещания,

потому что было бы напрасно объявлять мою волю в отношении моих будущих поступков другим людям, которые этому объявлению не верят или, если бы они необдуманно сделали это, отплатили бы мне той же монетой. Стало быть, моя максима, коль скоро она стала бы всеобщим законом, необходимо разрушила бы самое себя".

Мы возражаем:

Максима есть максима: она не может разрушить сама себя. И, кстати сказать, правило "всегда лгать!" вполне успешно существует и действует в мошеннических сообществах.

На деле, невозможность обещаний - а именно о ней говорит Иммануил Кант - разрушает не максиму, а общество, основанное на договоре: подрывает главную основу рыночной экономики - кредитование. Ведь, если имярек хочет верить обещаниям партнера сделки, значит он хочет, чтобы было возможным предприятие с отсроченным во времени профитом. Соответственно, в рамках предложенной игры в законы, он, в качестве всеобщего закона, выбирает максиму: "Всегда выполняй данное обещание!". И мы понимаем его выбор.

Вместе с тем, мы понимаем также и то, что выбор предприимчивого имярека вполне утилитарен. Почему же тогда его воля должна называться безусловно доброй?

По логике Канта, воля нашего имярека поистине добра только в том случае, если он выбирает указанную максиму неукоснительного исполнения обещаний не ради возможности существования обещаний в миру, а ради самой максимы, ради её законосообразности, красоты, всеобщности, универсальности....

То есть, фактически, он занимается сочинением правильных максим, способных формировать добрую волю; тем самым примеряет на себя тогу Наставника, которому есть что преподать неопытным юношам.

Но не традиционного Учителя Мудрости, а Наставника нового, революционного, демократического, освобождающего всякого мало-мальски разумного человека от засилья духовной аристократии.

Вот, почитайте:

"Таким образом, я не нуждаюсь в какой-нибудь глубокой проницательности, чтобы знать, как мне поступать, дабы мое воление было нравственно добрым".

Что стоит здесь за "глубокой проницательностью"?

В первую очередь, конечно, откровение Божьей Воли, дары Святодуха, Гениальность....

Долой власть духовенства!
– это первый лозунг Французской Революции.

Долой привилегии Аристократии!

Достаточно обычных логических способностей, которые даны всякому вместе с разумом.

Хочешь быть добрым без Бога, от самого себя? Стать равным Учителю Мудрости? Сформулировать подлинные этические максимы?

Не вопрос! Достаточно совершить несложные логические операции:

"Мне, не сведущему в обычном ходе вещей, не приспособленному ко всем происходящим в мире событиям, достаточно лишь спросить себя: можешь ли ты желать, чтобы твоя максима стала всеобщим законом?"