Теория журналистики в России
Шрифт:
Обоснованная периодизация в рамках определенной теоретической модели формируется исходя из осмысления двух базовых аспектов – динамики и движущих сил исторического процесса. Например, если рассматриваемая историческая теория признает исторический процесс развивающимся линейно и поступательно, прочерчивая вектор его движения от экономической системы низшего порядка к максимально совершенной экономической системе, а главной движущей силой истории признает борьбу классов за свои экономические интересы, то естественной для нее становится периодизация по социально-экономическим формациям: феодализм, капитализм, социализм и т. д. Причем наряду с такой наиболее обобщенной периодизацией может формироваться и внутренняя периодизация, локализованная по территориальному и временному признакам, то есть применяющаяся к анализу процессов внутри конкретного государства и в рамках одной формации. Так, например, в рамках этой теории для периодизации истории России XIX века использовалось деление на этапы освободительного движения (дворянский, разночинный, пролетарский).
Современная картина исторической науки в отношении теоретических подходов весьма многообразна. Осмысление этапов формирования теоретических представлений человечества об истории сегодня составляет самостоятельную научную дисциплину и отражено во множестве специальных трудов. В контексте рассуждения о теоретических основаниях истории журналистики оно не является центральным вопросом, однако без обозначения хотя бы в самых общих чертах последовательного процесса становления исторических концепций невозможно охарактеризовать те актуальные вызовы, перед лицом которых стоит сегодня историческая наука в целом и окажется история журналистики, если будет позиционировать себя как часть исторической науки.
Вопрос о существовании объективных закономерностей истории есть, в сущности, вопрос о статусе истории как науки, то есть о ее принадлежности к сфере знания, соответствующей критериям научной рационализации. Зачастую само рождение истории как науки, ее преобразование из специфической формы повествования в собственно науку соотносится с концом XVIII века именно потому, что в это время «была поставлена проблема существования объективных исторических законов и предложены варианты ее решения» [74] . В течение следующего столетия в целом господствовали системы, утверждавшие закономерный характер истории, диалоги между различными концепциями истории касались конкретной специфики этих закономерностей, не подвергая сомнению их существование.
74
Ляхова Н. Л., Галанина Н. В. Проблема объективных законов истории в исторической науке // Социология и философия. 2006. № 3. С. 128.
Оптимистическим представлениям XIX века о том, что историческое знание позитивно развивалось, приближаясь к возможности формирования детерминистской модели научного объяснения истории, XX век противопоставил скептическое отношение к перспективам истории как науки. Выявление и доказательство объективных законов, действующих в том или ином фрагменте природы или человеческого бытия, это необходимая основа любой теории, позволяющая ей выполнять одну из главных своих функций – прогностическую. Именно прогностическая функция истории подверглась в XX веке острой критике, и наиболее бескомпромиссно эта критика была сформулирована в работах К. Поппера, провозгласившего, что «вера в историческую необходимость является предрассудком, и предсказать ход истории с помощью научных или каких-то иных рациональных методов невозможно», а следовательно, «теоретическая история невозможна; иначе говоря, невозможна историческая социальная наука, похожая на теоретическую физику» [75] .
75
Поппер К. Нищета историцизма // E-libra.ru. Электронная библиотека. URL: http://e-libra.ru/read/349105-nisheta-istoritcizma.html.
Эта критика исторической науки во многом была вызвана апокалипсическим мироощущением человечества, пережившего одну за другой две мировые войны, ужасы которых подчеркивали несостоятельность господствовавшей до того рационалистической концепции движения истории от менее совершенных форм общественного бытия к более совершенным по мере развития человеческого познания: «оказалась скомпрометирована стержневая идея прогресса… Европейскому интеллектуалу XX в. пришлось признать за иррациональным и абсурдным качества самостоятельного бытия (а не теней, которым предстоит рано или поздно истаять под всепобеждающим солнцем разума)» [76] .
76
Бойцов М. А. Вперед, к Геродоту // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Вып. 2 / под ред. Ю. Л. Бессмертного, М. А. Бойцова. М., 1999. С. 20.
Легитимация иррационального в науке привела к тому, что изучение объективированных исторических процессов сменилось изучением ментальностей участников этих процессов, начались антропологизация и индивидуализация истории: «историографический маятник начал возвратное движение от анализа неподвижных структур к изучению мотивов и стратегий поведения людей» [77] . А затем процесс развивался уже в направлении изучения влияния ментальностей исследователей на формируемое ими представление о картине исторического процесса. В поиске новых подходов к осмыслению прошлого парадигма «история пишется по источникам» сменилась парадигмой «историю пишут историки» [78] . Размышления о нерасчлененности субъекта и объекта исследования в гуманитарном знании вообще и в истории в частности привели к рождению концепций, абсолютизировавших текстологический компонент истории: «поскольку мир дан нам только в языке и благодаря языку, наши репрезентации, несмотря на их кажущуюся порой объективность, не репрезентируют ничего, кроме породивших их языковых механизмов» [79] .
77
Кром М. М. Историческая антропология. СПб.; М., 2010. С. 28.
78
Копосов Н. Е. Как думают историки. М., 2001. С. 4.
79
Там же. С. 6.
При этом те концепции, которые должны были дать ответы на существующие вызовы, при своем стремительном развитии сами стали вызовами для исторического знания: девальвация принципа критического изучения первоисточников как основы исторического исследования изменила базовые представления о роли и функции истории, при этом «усугубило ситуацию распространение в околонаучной исторической культуре постмодернистского лозунга “каждый сам себе историк”» [80] . Полное смещение акцента от объективного к субъективному, от генерализованных закономерностей к уникальному, к частностям и последовавшая за этим субъективизация самого процесса исторического исследования вызвали новый кризис, а затем и естественное противодействие ему в виде звучащих в современной исторической науке призывов феноменологического толка, влекущих историка «Назад, к смыслам».
80
Репина Л. П. Ситуация в современной историографии: общественный запрос и научный ответ // Историческая наука сегодня: теории, методы, перспективы. 2-е изд. / под ред. Л. П. Репиной. М., 2012. С. 8.
На современном этапе кризис бинарного исторического мышления «с его противопоставлением макро- и микроподходов, структур и событий, рационального и иррационального» [81] активно преодолевается, ставится задача создания синтетической методологии, использующей прежде существовавшие концепции истории в их обновленной и переосмысленной форме. В основе методологии, судя по всему, будет лежать представление о том, что «личностный и глобальный аспекты истории имеют нечто существенно общее в своих теоретических основаниях» [82] . Макроисторический контекст может трактоваться как среда, которая устанавливает некий коридор субъективного выбора индивида, обусловливая его действия не только формально-событийными рамками, но и навязанными ему ценностными, нравственными, идеологическими установками, и одновременно сама среда преобразуется под влиянием действий индивида. То есть «субъективность исторического актора (индивида или группы) во многом определяет результаты его деятельности, которая, в конечном счете, преобразует собственный контекст» [83] .
81
Могильницкий Б. Г. Актуальные проблемы методологии истории в зеркале современной историографической революции // Историческая наука сегодня: теории, методы, перспективы. С. 14
82
Репина Л. П. Указ. соч. С. 8.
83
Там же. С. 13.
Размышляя в подобном ключе, многие современные теоретики истории оказываются весьма оптимистичными относительно перспектив выработки новых теоретических оснований истории: «Высокий научный уровень зарубежных и отечественных направлений позволяет с достаточным оптимизмом смотреть в будущее теоретической истории как юной науки с очень древними и почтенными корнями» [84] . Хотя по-прежнему актуальной проблемой является то, что нет ясности, как, совершая постоянные переключения между микроуровнем и макроуровнем, описать «многомерную, лишенную доминантного вектора динамику социальной практики в традиционных формах исторического нарратива» [85] .
84
Розов Н. С. Указ. соч.
85
Репина Л. П. Указ. соч. С. 13.
Действительно, поиск новых канонов исторического мышления ставит вопрос о формах репрезентации результатов исторического исследования, прежде всего о языке историка. На рубеже XХXXI вв. происходит частичная реабилитация художественно-публицистического изложения исторического материала, в частности в работах М. А. Бойцова, который писал: «Пока историки не знали, что история – это наука, они… старались писать не без изящества. Ни Геродота, ни Григория Турского, ни Гердера нельзя упрекнуть в невнимании к стилю. В XIX в. ценности меняются, история превращается в науку, и вот уже не конкретный автор, а она – великая и непогрешимая Наука – принимается со страниц исторических сочинений вещать обезличенные абсолютные истины… сложилось диковатое убеждение, что “серьезное” историческое произведение обязательно должно быть скучным, а нескучное произведение – не может быть серьезным» [86] . Однако признание за современным историком возможности пренебречь мертвенной отстраненностью классического научного текста и права на оригинальность и некоторую публицистичность изложения не означает освобождения его от обязанности строго следовать принципам критического анализа в процессе осмысления материала. Опасный искус постмодернизма видеть в историке не столько описателя истории, сколько ее создателя в целом оказался отвергнутым отечественной исторической наукой в пользу требований здорового научного скептицизма. И это тоже одна из сторон современного теоретико-методологического синтеза в истории – современный исследователь должен думать как ученый, но излагать как художник.
86
Бойцов М. А. Указ. соч. С. 33.