Теперь ему принадлежу. Беременна от монстра
Шрифт:
И его ничего не смущает.
— У тебя самого дети, Эмиль. Ты меня поймешь.
Он думал, рассматривая нас в упор.
— Вывезу только ее и ребенка, — резко сказал он. — После этого я тебя никогда не увижу. Когда будешь готов — звони, я ее заберу.
Он встал, намереваясь уйти, и Андрей спросил:
— Как она?
Спросил с таким голодом, что Эмиль стиснул зубы и ответил после долгого молчания.
— Хорошо.
— Она в Ростове? — Эмиль не отвечал. — Береги ее. Мне намекали, что причинят ей зло.
— Ремисов,
Он стремительно направился к выходу из ресторана — высокий и заметный в толпе из-за светлых волос. Андрей сразу же засобирался, бросив на столик пару купюр и придавив их сахарницей.
— Пойдем, — он поддержал под локоть, помогая мне, неповоротливой встать, и собрал мои пакеты одной рукой.
— Ты не говорил про заграницу, — тихо сказала я, когда мы оказались в машине.
— Так будет лучше.
Андрей выруливал с подземного паркинга и у меня не получилось поймать его взгляд: то ли специально отводит, то ли сосредоточен на дороге.
— Ты ведь со мной не поедешь?
Он молчал.
И так все понятно.
У меня чуть не началась паника: я не хочу ехать за границу, не хочу жить в чужой стране с малышом на руках по поддельным документам, и доверяться этому незнакомцу с нордической внешностью тоже не хочу.
Я его впервые увидела!
Он даже не сказал, куда поеду.
— Андрей… — застонала я.
— Послушай, Лена… Его жену похитили перед самыми родами для шантажа, она чуть не погибла. Я не хочу, чтобы это повторилось. Оставаться со мной долго ты не сможешь, а без меня тебе будет безопасней в другой стране. Это гарантии.
— И ты хочешь, чтобы я поехала с ним? Ему можно верить?
— Он не продаст и сделает, как сказал. Вывезет тебя за границу и устроит там. Не бойся… Не бойся, моя девочка.
Моя девочка… Надо же. Интересно, он помнит этот свой шепот в постели? Он мне в висок каждый раз это шептал. Я вспомнила ощущение наших вспотевших тел, прижатых друг к другу, сплетенные пальцы, его дыхание на шее, в животе сладко, горячо и влажно между ног…
Моя девочка…
Теперь он чужой и страшный.
— Не спорь, — невнятно закончил он. — Это было твое решение.
Я притихла на сиденье, понимая, что ничего не могу изменить.
Настроение которое после прогулки и шопинга стало чуть лучше, испортилось. Еще и дождь пошел. Дома я разобрала в своей комнате покупки. Он прав: это я так решила, оставив ребенка. Теперь большой ложкой черпаю последствия. Говорят, когда выходишь замуж, не просто соглашаешься быть с кем-то, но и делить его судьбу. Вот я и разделила. Теперь в моей жизни все будет временным. Имя, страна, не говоря про остальное. Чувства только вот останутся. И воспоминания.
Я проветрила квартиру, впуская в комнату шум дождя и запах влаги. Небо стало серым, низким от свинцовых облаков.
Когда я прилегла, Андрей постучал по косяку, предупреждая, что собирается войти.
— Ты как? — неопределенно спросил он. — Я тебе купил кое-что. Забыл отдать.
Я с интересом подняла голову.
Андрей положил на кровать альбом и пару карандашей.
— Это тебе. Ты говорила, что художница.
Он меня жалеет, поняла я, рассмотрев темные, глубокие глаза.
Жалеет, потому что понял, что я сделала, когда начала с ним встречаться и после оставила ребенка, и понял быстрее, чем я: взяла свою жизнь, подняла повыше, как красивый хрустальный шар, да и расколотила об пол.
— Все наладится, — сказал он. — Лет через десять будешь вспоминать это время с легкостью.
— Не думаю.
Я рассматривала напряженные морщинки вокруг глаз. А где будешь через десять лет ты? Я не спросила, по глазам видела ответ — в могиле.
— А знаешь, — сказала я. — Можешь не уходить на кухню, если не хочешь. Там негде спать. Оставайся.
Глава 24
— Извини, я ночью уйду. Отлучусь по делам.
Я поджала губы, кивнув. Села, подложив под спину подушку, и открыла на коленях альбом.
Где же он останется ночью?
Даже после «работы» приходил домой. Я все понимаю, взрослый мужчина, беременная девушка… К кому-то идет? Мы с весны не вместе, за это время он мог найти другую. Такую же дурочку, как я, которая не задаст вопросов, а съест его ложь, возьмет подарки и с удовольствием обслужит.
Стараясь на него не смотреть, я окинула взглядом комнату и выбрала объект. Рука по листу бумаги задвигалась легко, профессионально. Я думала, уже всё позабыла.
Андрей задержался. Наблюдал, как намечаю линию горизонта и контуры будущего рисунка. Как только карандаш оказался в руках, я почувствовала себя уверенной. Стабильной. Тревоги ушли, освобождая место сосредоточенности.
Он обернулся и взглядом нашел на подоконнике хозяйскую вазу с сухой веткой. Вернулся к моей работе, наблюдая, как из белого листа постепенно возникает ваза, корявая, шишковатая веточка, смятая салфетка рядом…
— Ты правда хорошо рисуешь, — заметил он.
Я улыбнулась.
Стоит сказать — художница, никто не воспринимает всерьез. А это профессия.
— Такие странные линии, — он проследил пальцем ветку. — Ломанные.
— Асимметричные, — поправила я. — Это красиво, несовершенство придает жизнь, а идеал — это статика, в ней нет движения, не цепляет.
Андрей неожиданно усмехнулся и встал с кровати.
— Я понял, чем тебе понравился.
Я удивленно смотрела ему в спину, когда он направился к выходу. Карандаш застыл над бумагой. И вовсе не поэтому… Я погрузилась в рисование до вечера. В десять ушел Андрей, а я впервые не думала, куда и зачем, у меня не болел живот — так увлекло любимое занятие.