Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
Так вот, о том, что в нашей школе употребляет как минимум каждый второй, а в детском доме и вовсе чуть ли не каждый первый, – полиция, конечно, превосходно знала. Она, если уж на то пошло, знала если не обо всё , то уж точно о многом из того, чтоу нас творилось.
Но была ли она в силах этому противостоять?
Нет! Безусловно нет!
Не могла хотя бы потому, что сама как минимум наполовину состояла из законченных нариков.
Я сам неоднократно видел наших полицейских под мухой или на худой конец под
Вот, помню, был такой случай.
Иду я от ДК Горбунова в сторону Физкультурного. Вдоль огораживающего стадион забора иду.
Тут вижу, что какой-то мужик в тридцати, наверное, метрах от меня – справляет себе малую нужду прямо на угол дома. Внимания не обращаю, естественно. Я к таким вещам вообще нормально отношусь. Мало ли, – может, дотерпеть не смог? Да и вообще, – чего тут такого?
Честно говоря, не переношу, когда наши интеллигентишки рассуждают себе о «русском быдле, гадящем там же, где и живёт».
Вдруг со стороны Физкультурного во двор заезжает пативэн. Останавливается. Прямо напротив того мужика останавливается.
Дверь пативэна открывается и оттуда вылезает просто до невозможности толстый полицай с как помидор красной рожей и орёт что-то нечленораздельное. Притом натурально так орёт, со смаком! Крик его до ужаса напоминал брачные вопли диких рысей.
Тот мужик, который справлял малую нужду, естественно, дал дёру.
Толстяк было попробовал за ним погнаться, но рухнул прямо лицом в жидкую грязь.
Из машины тогда выскочил его напарник.
Впрочем…
Что я говорю!
Ну какой выскочил?
Скорее уж выполз, если так сказать можно.
Да, выполз. Он едва держался на ногах.
И вот этот едва стоящий на ногах мент подошёл нетвёрдой походкой к другому менту, – который на ногах уже не стоял вовсе, – и попытался его поднять с земли-то. Но не поднял. Вместо этого он сам упал в грязь лицом.
После этого оба блюстителя закона дружно и очень громко захрапели.
Это, однако, было банальное пьянство. То ли дело увидеть полицейского под спайсом…
Да, это было замечательно.
Молодой и просто ну совершенно невменяемый полицай шёл прямо по Большой Филёвской и никого, разумеется, не боялся.
Известно, – пьяному и море по колено, а уж укуренному – и подавно.
Да, этот коп, помню, таращил на всех свои покрасневшие до жуткого состояния глазища и то безумно хохотал, то орал на всю улицу благим матом, споря со своими галлюцинациями, то начинал распускать руки, пытаясь от них же отбиться. Потом он потерял координацию и рухнул на асфальт. Затем обезумевший коп принялся в беспорядке шевелит руками и ногами, будто жук, перевернувшийся по ошибке на спину и теперь пытающийся вернуться в нормальное положение, и при этом истошно кричать. Глаза его были полны даже не страха, а того совершенно инфернального ужаса, от которого у человека может случиться сердечный приступ. Видно, померещилось ему что-то. Что-то жуткое.
Не знаю, чем там кончилось дело, но полицейского этого не уволили после того случая.
Потом я ещё много раз встречал его разодетым в соответствующую форму. Он обычно околачивался возле Багратионовского рынка. Расхаживал там себе с ну просто неимоверно важным видом туда-сюда и палкой помахивал. Получал за это, должно быть, свои пятьдесят тысяч в месяц.
Скажу ещё вот что: когда меня арестовывали, – оперативники не стеснялись прямо на моих глазах втягивать своими испещрёнными красными прожилками носами дорожки белого порошка.
Эх, всё это, похоже, теперь безвозвратно ушло в прошлое: сейчас, после всего этого грязного скандала с этой плаксой Голуновым, – нашу замечательную (без шуток) полицию Западного округа что есть мочи трясут проверками, притом в первую очередь на предмет наркотиков.
После этого, боюсь, доя так любимых всеми нами закладчиков, – всех этих в высшей степени няшных мальчиков и девочек, – настанут тяжёлые времена.
А всё эта сволочь Голунов виноват! Если бы не он, – наши улицы так бы и переполнялись наркотой, как переполнялись они до него.
Ух, вражина!
Прибить его мало!
Кстати, тех патрульных-алкашей тогда ещё и обокрали.
Ушлые школьники спёрли у них табельные пистолеты и вдобавок ещё обнесли машину, которую те на свою беду оставили стоять прямо посреди двора с двумя открытыми дверями.
Сам я этого, конечно, не видел.
Мне про то рассказывал один знакомый. Собственно, это он со своим приятелем и обокрал тогда этих пьянчужек.
В качестве доказательства он показывал мне похищенный тогда пистолет Макарова.
Вернёмся, однако, к делу.
Полиция Рыжика не беспокоила вообще. Его беспокоила Тоня.
И проблема здесь была, конечно, совсем не в том, что он был закладчиком. Против самой этой профессии, так среди школьников почитаемой, – Тоня не имела ровным счётом никаких предубеждений.
Проблема была в том, что работал Рыжик не на Тоню, а на какую-то левую контору, и притом не просто работал (это Тоня ещё смогла бы простить), но и, – что, пожалуй, самое главное здесь, – все заработанные деньги оставлял себе.
И Тоня обо всём этом, понятное дело, ничего не знала.
И это было очень плохо.
Тут я обязан, пожалуй, кое-что пояснить.
В тониной корпорации существовали свои секретные правила, записанные в «Секретном уставе» (эх, напечатать бы полностью этот прелюбопытнейший документ!). Эти правила должны были соблюдаться строжайше. Любое отступление от них каралось жёстко и незамедлительно.
Так вот, согласно этим правилам ни один раб не имел права работать где-либо, кроме как у Тони, без разрешения Тони.