Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
А этого у нас не любят.
Лучший пример этой самой ученической сплочённости – это, пожалуй, коллективный саботаж домашних заданий. Суть в том, что, если кто-то один домашку не делает, – ему просто влепляют без разговоров пару. Если же целый класс систематически не делает домашние задания, – то ставить двойки всем учителя не могут, ибо это ухудшает статистику.
А на статистику у нас в школе молятся.
Учителя и их монструозное начальство, понятное дело.
Школоте-то плевать.
Но уметь использовать слабости своих врагов – величайшая
Аналогичным образом целые классы прогуливают какие-то отдельные уроки или школу вообще, игнорят и третируют некоторых учителей. Осуждать такую практику, разумеется, может либо ханжа, либо совершенно не знакомый с реалиями российской школы человек. Остальные поймут, конечно. Надеюсь, что поймут.
Для простого российского школьника, на которого не распространяется ни Конституция (а на кого она у нас вообще распространяется?), ни тем более Конвенция о правах ребёнка, – это, пожалуй, единственный способ защититься от многочисленных и опасных угнетателей. И осуждать его за естественное для всякого психически здорового человека стремление к свободе – есть низость и подлость. А вдобавок ко всему – ещё и контра.
Работать эта структура, однако, может лишь при полном, практически абсолютном конформизме всех членов коллектива.
Тут нужна жёсткая круговая порука.
А это значит, что все, кто противится диктату группы и, к примеру, делает домашние задания, – подвергаются беспощадной травле и постоянным экзекуциям.
Но сплочённость достигалась не только посредством наказаний, но и с помощью постоянных и совершенно обязательных совместных попоек и оргий.
Да, оргии в нашей школе были знатные!
Сам я, конечно, никогда в них не участвовал, но заходил и к Юханову домой во время этих симпозиумов и к другим своим товарищам.
Просто приходил погостить, проведать. Ничего такого.
Увиденного мне и так хватило.
Сейчас такие собрания стали называть вписками. Мне это слово не очень нравится. Какое-то оно сколькое, змеиное. У нас всё это называлось просто – поебалово.
Да, именно так говорили в 737-й. У нас это слово в пословицы вошло. Тоня, помню, часто говорила: «Что слюни распускаете, сосунки, вся жизнь – это поебалово!». И так далее…
Короче, оргии у нас любили.
Тут должен отметить, что на фоне простых, обычных, так сказать, попоек выделялись и особые, почти легендарные.
Вот, помню, учился в параллельном с нашим классе один товарищ. Фамилия у него была Лазаренко, а имени я никогда не знал.
Его у нас по имени всё равно никого не называл, а звали его все по прозвищам.
Всего их у него было три: Лазарь, Черныш и Водочный Генерал. С Лазарем понятно, а вот Чернышом его прозвали из-за внешности: невысокий, толстый, с выступающим далеко вперёд животиком, мышцы дряблые, ягодицы толстые, сам весь бледный, лицо круглое, как луна, глаза карие. А волосы – чёрные, как смоль.
Короче, был он в моём вкусе, и я иногда с ним даже того…
Ну, вы поняли.
Третье же его прозвище было связано с эпичнейшими попойками, в которых он принимал участие.
Величайшая из них состоялась в июле 2015 года. Прошу прощения, что так перескакиваю во времени, но ничего не поделаешь. Тогда его родаки на целый месяц уехали в отпуск на море, а сына оставили за дачей присмотреть.
Черныш, понятное дело, тут же позвал к себе друзей.
Этого дня он ждал долго: копил денежки да искал, где подешевле можно разжиться водочкой.
На все деньги они с друзьями купили себе много-много всякого крепкого алкоголя.
Виски там, ром и так далее. Целый месяц они безвылазно сидели на этой самой даче и бухали в режиме non stop.
За день до приезда родителей они прекратили свою оргию, прибрали дом и разъехались по домам.
Родители вернулись и ничего особенного поначалу не заметили. А на следующий день у Черныша началась белая горячка…
Это была первая в его жизни белочка. И далеко не последняя. Во второй раз это с ним случилось на осенних каникулах в том же 2015 году.
Тогда, собственно, он и стал Водочным генералом.
На сей раз попойка продолжалась всего неделю. Далее последовал резкий выход из запоя, а за ним – белая горячка. В школу он пойти в таком состоянии, разумеется, не мог. Вестей от него тоже никаких не было, а потому тоня отправила к нему домой целую делегацию из семи человек.
Взору этих счастливцев предстала весьма забавная картина.
Лазаренко, одетый лишь в семейные трусы и майку-алкоголичку, с невероятно важным видом расхаживал туда-сюда вдоль целиком заставленного пустыми бутылками письменного стола, бормотал и напевал себе что-то под нос, периодически разражаясь жутким безумным хихиканьем, он вращал глазами и никого, казалось, не видел.
В один момент он остановился и заорал во всё горло, уставившись на стоящие на столе бутылки: «Ро-о-ота-а-а! На-а-апра-а-аво-о-о! Ша-а-агом ма-а-арш!». И сам начал маршировать.
После этого случая его и прозвали Водочным генералом.
Да, Лазаренко крут, конечно, но был ведь у нас ещё и Губкин.
О нём я уже писал раньше, но проникновенный рассказ Юлии Николаевны о том, как он назюганился (люблю это слово!) и заснул на козле, – не может выразить всей сущности этого человека.
Трезвым он, насколько я помню, не бывал никогда.
Ну, в шестом классе может ещё и бывал иногда, – но потом уже точно нет. Он пил всегда, он пил везде, он пил при любом удобном случае. Он даже во время урока частенько умудрялся хлебнуть.
Губкин любил повторять: «Трезвость – это мерзость!».
Должен сказать, мне чуток жалко его. Уже в шестом классе он вечно ходил с опухшим и красным лицом. Глаза его всегда были тусклые и масляные, какие-то стеклянные и абсолютно пустые. В седьмом классе у него стало болеть сердце, начали проявляться первые симптомы диабета и развилась подагра. Он мучился от одышки, ему трудно было встать утром с постели, постоянно болела голова, мучили гастрит и язва.