Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
Впрочем, утопающим в роскоши паразитом он стал значительно позже, – в восьмом классе.
Тогда же, когда я только пришёл в 737-ю, – он был самым что ни на есть обыкновенным рабом.
Тоня буквально на моих глазах стала приближать его к себе.
Вот, помню, такая сцена была.
Перемена. Четвёртый этаж. Стоим мы втроём у стены: я, Миша и Денис.
Стоим, значит, себе, разговариваем.
Миша с Денисом шоколадные батончики жрут. Как всегда, в принципе. Я не жру, – терплю до дома. В этот момент к нам приходит Тоня.
– У-у-у, Де-е-ени-и-иска,
– У тебя та-а-ако-о-ой хуй, та-а-ака-а-ая жо-о-опа! Я тебя о-о-обо-о-ожа-а-аю!
Мы с Мишей стояли как пришибленные. Денис в это время расплывался в довольной улыбке.
– Ну, я пошла! – воскликнула Тоня, освобождая ягодицу своего суженного из плена своих цепких пальцев, и, чуть виляя бёдрами, удовлетворённая пошла дальше.
– Что это было?! – с удивлённым и даже немного шокированным видом спросил Миша.
– Ща расскажу! – довольно воскликнул Денис, закуривая сигарету. – Сижу я вчера, значит, в ВК. Сижу-сижу себе, болтаю, значит… Время позднее уже, десять вечера, как-никак.
Тут мне Тоня ни с того ни с сего пишет: так, мол, и так, чтоб быстро, значит, зад оторвал и мчался к ней на Сеславинскую. Ну, я, понятное дело, мигом оделся и рванул. Я человек подневольный, а с Тоней шутки плохи. Пришёл. Тоня мне открыла. В халате банном она была. Говорит, мол, проходи в гостиную, садись и жди. Ну, я на диван сел, стал ждать, а Тоня к себе в комнату пошла. Дома у неё темно было. Только в гостиной торшер горел. Ну, сижу я себе, жду сам не знаю, чего.
Скучно стало.
Начал по шкафам со скуки лазить.
Ну, типа, вдруг чо интересное найду.
И нашёл. Бутылку рома тёмного нашёл. Ну, взял стакан из буфету (у них там шкаф с посудой стоит ещё). Налил. Выпил. Хорошо так стало… Посидел-посидел, – опять скучно стало! Ну, я выпил ещё. Потом ещё через время…
А стакан-то большой был, на двести граммов. Так что я решил: всё, – хватит! А то ещё немного выпью и спать повалюсь к чёрту. Сижу, значит, себе, не пью. А в сон всё равно клонит… Стал по комнате туда-сюда ходить, чтоб не уснуть только. Я ж ещё дома хлебнуть успел. Думал, всё уже, – сёдня поручений точно никаких не будет. Ну, и пропустил виски пару стаканчиков… Пока у компа сидел. Вот и хожу я так, хожу… Не заснуть пытаюсь.
Тут дверь открывается в тонину комнату.
Она высовывается и говорит: иди, значит, в спальню родаков её, до трусов раздевайся и ложись под одеяло.
Ну, я пошёл, разделся…
Лёг. Лежу. Чувствую, что ща усну. Засыпаю уже. Тут дверь открывается. Со скрипом так… А я в темноте голый лежу. Страшно как-то, боязно…
А там на пороге Тоня в ночной рубашке стоит. Волосы, растрёпанные у неё. Ну вылитая девочка из «Звонка». Я аж взвизгнул от ужаса. Пискляво так взвизгнул… А она в это время на меня уже лезет! Я на спине ещё лежал, а она прям на ноги мои села, перевернуться не даёт.
Секса хочет… Но какой секс-то?! У меня со страха там всё сжалось, хуй – что дохлая селёдка! Так она мне дрочить начала! Чо дальше было, – не помню, короче. Я там отрубился потом…
Утром просыпаюсь. Встаю, из комнаты выхожу, значит… Там Тоня, короче. Кофе, значит, пьёт себе.
Говорит, так, мол, и так. Понравился ты мне, значит, ебёшься обалденно, это вот всё… Короче, хочу, говорит, чтоб ты любовником моим был.
А я-то разве против?! Я-то как раз не против ничуть! На том и порешили, значит. Я, короче, любовник её теперь.
Так, значит…
Вот так начался долгий (и даже немного мучительный) путь Дениска к вершинам богатства, славы и влияния.
Но достигнет он их позже, а потому вернёмся к делу.
Мои отношения с Денисом складывались в основном по тем же канонам, что и с остальными мальчиками. То есть никакой духовной близости между нами не было.
Только секс, – и ничего лишнего.
Такие отношения в нашей школе вообще считались единственно нормальными. Секс у нас воспринимался в сугубо утилитарном ключе, как простое развлечение, ни к чему не обязывающее совместное удовольствие, чистый гедонизм (хотя это слово у нас мало кто знал).
В нём не было ничего сакрального. Это всё равно, что пивка попить вместе. То есть вообще не тема.
Кстати, про пивко ещё надо сказать.
На Большой Филёвской, буквально в двух шагах от школы, находился (да и сейчас, пожалуй, ещё находится) один замечательный бар.
Названия он не имел.
Просто бар, – и всё тут.
В народе же его прозвали так: хуёвый бар для школьников. Тут уж, как говорится, ни убавить, ни прибавить.
Да, всё-таки народное название – самое точное. Лучше об этом месте и не скажешь.
Бар этот и впрямь был ну совершенно нереспектабельным. Нормальный человек в такое место не зайдёт. Один только внешний вид прохода (иначе и не скажешь) туда уже вызвал у некоторых гомерический хохот.
Это была грандиозная дыра, отвратительно зияющая чернотой в бежевом теле дома. Стены вокруг неё были выложены призванной изображать камень плиткой, от которой за версту разило бутафорией. Прямо над этой чёрной дырой криво висела напрочь выцветшая вывеска. Уж не знаю, сколько лет она там висит, но помню, что когда мне было четыре года, и мы с бабушкой гуляли в тех местах, – она уже была. И поныне её не заменили. Во всяком случае, когда я последний раз выезжал на ознакомление с экспертизой две недели тому назад, – она всё ещё была на своём законном месте.
Впрочем, за это время многое могло перемениться…
Это что касается наружности.
Внутреннее же убранство бара своим видом заставляло вспоминать всякие ужасы про диккенсовскую Англию.
Да и вообще это было очень диккенсовское местечко. Притон просто какой-то! Шалман настоящий! Разбойничье логово! Вертеп разврата!
Это, если вы не поняли, я говорю с восхищением.
Да, это было классическое, совершенно хрестоматийное нехорошее заведение, где ошиваются всякие прощалыги. Настоящий салун на Диком Западе! В таких вот грязнющих барах Лондона и Ливерпуля начинали когда-то свой путь известные андерграундные рок-группы.