Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
Но это был другой случай.
Тут он всё-таки довёл дело до конца и затащил меня в наш убитый Филёвский бассейн. Это тот самый, что находится в одном здании с институтом современного искусства.
Я его просто ненавидел!
Не отца, в смысле, а бассейн.
Ужасное было место.
Ремонта там с семидесятых годов не делали.
На «Дворец пионеров», в принципе, похоже очень.
Я помню этот огромный мрачный холл с грязным гранитным полом и облицованными серым, покрытым разводами от карающей из ржавых труб сверху воды мрамором стенами. Там стояли точно такие же, как во «Дворце пионеров», старые диваны из малинового кожзаменителя.
Правда,
Вместо этого они гнили.
Гнили, как и всё, что попадало туда.
В холле бассейна было невероятно влажно. Влажность там была такой, что дышать было трудно. Поэтому там гнило решительно всё, что вообще могло гнить в принципе. Гнили, покрываясь разноцветной бахромой плесени, шторы на огромных окнах. Гнили диваны. В буфете гнили скатерти на столах и мягкие подушки на стульях. Гнили и сами столы, и стулья. Гнил, медленно осыпаясь трухой по краям, стол в гардеробе. Гнили документы в канцелярии. Гнили деревянные двери. Их металлические ручки и петли в это время пожирались ржавчиной. То же самое происходило и с крючками для одежды. Короче, гнило всё. А что не гнило, – то ржавело. Гнили там и люди. Пахло в холле всегда одинаково. Колбасой и хлебом, хлоркой и плесенью. И ещё мочой.
Вот в это самое место меня и отдал отец.
Плаванию учиться!
Ничего хорошего из этой затеи, разумеется, не вышло.
Ходить я должен был туда два раза в неделю: в понедельник и в среду. То есть в самые тяжёлые дни!
Ну, не в самые может, но в тяжёлые. Понедельник – это начало пятидневка, когда впереди ещё четыре рабочих дня. Среда – самый тяжёлый день относительно предметов. А начинались тренировки эти в четыре часа (вечера, слава богу). Уроки же у меня заканчивались в три. То есть у меня был ровно час на то, чтоб добежать до дома, поесть, переодеться и добраться до бассейна. Фактически же у меня было меньше часа. Нас часто задерживали после уроков и на пять минут, и на пятнадцать.
В результате в бассейн я вечно торопился, вечно не успевал и от этого расстраивался. Боже, какая это была ужасающая спешка! Быстро-быстро одеться и выйти из школы. Потом бегом на автобус и сразу домой. Потом пообедать срочно надо, пять огромных котлет за пять минут запихать в желудок. Одеться мигом, сумку собрать, а потом бегом в бассейн.
Ужас!
В самом бассейне переодеться надо быстро. В туалет времени сходить нет. Раздевалки переполнены, очень много маленьких гиперактивных детей, которые всё норовят с тобой что-нибудь сделать. Не в этом смысле, но всё же.
Потом само плаванье. На него я всегда опаздывал, но всё же.
Вода, помню, была ледяная. Когда я из неё выбирался, – у меня от холода стучали зубы. И судороги… Судороги хватали меня постоянно. Но мало того, что холодно, – в бассейне было ещё и очень грязно. Вода вечно стояла там зелёная и вонючая. Стенки бассейна были покрыты толстым тёмно-зелёным налётом каких-то микроорганизмов.
Но вот треня закончилась. Что дальше? Душ, понятное дело! если в самом бассейне вода холоднее, чем в Юрмале, то в душевых на тебя льётся крутой кипяток. Потом надо быстро одеться (чтоб не замёрзнуть снова) и посушить голову.
Сушилок мало. Закреплены они удручающе низко. Более того, вокруг них вечно толпятся сумасшедшие мамаши со своими гиперактивными молокососами.
Посушиться без скандала (а то и без драки) не получится! Впрочем, как бы ты с ними ни дрался, – всё равно уйдёшь наполовину мокрым.
Потом надо ехать домой. На часах в это время уже будет пять тридцать, а то и больше.
Не забывайте, что на дворе стоит как минимум глубокая осень. Дело в том, что бассейн не работает весь май, три летних месяца, сентябрь и половину октября. То есть почти половину года. Относительно тёплую его половину. А это Москва. Осенью темнеет здесь рано, а потому, когда выходишь из бассейна, – вокруг стоит непроглядная ночь. А ещё холодрыга жуткая и влажность воздуха огромная, как в том бассейне. И ветер дует такой, что аж до костей пробирает. И идёшь ты по улице так с мокрой головой. Потом в автобус садишься. В автобусе тебе жарко становится, ты взмокаешь, как мышь. Раздеваешься. Ты устал, тебя в сон клонит. Засыпаешь. Но поскольку ты мокрый и без одежды, – замерзнуть так пара пустяков. Потом опять по улице топаешь. На этот раз окончательно замерзаешь. Ещё по пути чувствуешь неприятный зуд в горле и начинаешь шмыгать носом, но значения этому не придаёшь. Наконец-то ты дома! Надо переодеться, ещё раз сходить в уже теперь нормальный душ, а затем садиться за работу. Но сил нет… Притом ни на что. После всего этого хочется только обожраться и лечь спать.
Всё.
Больше уже ничего не хочется.
Представили?
Вот!
Теперь вы понимаете, почему я плавание ненавидел. Голова после него свинцовая, любая мысль гаснет сама собой. А ещё из-за этой дурацкой папиной затеи я вечно ходил простуженный. Притом простуда накладывалась на аллергию. Я не переносил запаха хлорки.
Поэтому, собственно, я все силы направлял на то, чтобы от ненавистного занятия отвертеться. И довольно часто мне это удавалось.
Но было, должен признать, в посещениях бассейна что-то хорошее. Это что-то – Егор Рысаков.
Я превосходно помню и сейчас тот ноябрьский день, когда мы познакомились.
Стояла обычная для этого месяца погода. Было холодно и шёл дождь. Низкое серое небо висело будто бы над самой головой. Вид у него был грозный. Казалось, что именно так оно и должно будет выглядеть в канун Апокалипсиса.
В такие моменты понимаешь, почему греки называют небо красивым словом . Очень это всё-таки раскатисто и громогласно звучит. Будто льющийся с неба, величественно летящий над равнинами и гулко отзывающийся эхом в глубоких ущельях гром.
Это что касается неба. Ветер дул если не штормовой, то просто очень сильный. И очень холодный, надо добавить. Пронизывающий, но при этом на удивление приятный. Для меня, во всяком случае.
Здорово идти против такого ветра, бороться с ним и побеждать, чувствовать, как он полосует своими струями тебе лицо, прямо-таки хлещет тебя по нему изо всех сил, делая кожу сухой и жёлтой, как лист пергамента. Согласитесь, приятные ощущения? Даже забирающийся во все укромные места и просачивающийся в самое нутро холод – и тот приятен.
В нём чувствуется что-то тревожное, загадочное и волнующее… Почти инфернальное!
Дождь накрапывал мелкий и неприятный, хотя и очень колоритный. Это же был настоящий московский дождь!
Вот, короче, именно в такую-то погодку я и зашёл в бассейн.
На мне был дорогой, но всё же жутко колючий и неудобный полосатый свитер и довольно туго сидящие на мне джинсы.
Заставила-таки мать меня их надеть! Я до последнего артачился!
Это были левайсовские джинсы. Мне это, понятное дело, ничего не говорило (и сейчас не говорит, кстати), но маму мою приводило в восторг. Ах, смотрите, – мой сын в левайсовских джинсах!