Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Я открываю окно. Непередаваемой силы поток тёплого, едва ли не до духоты прогретого воздуха врывается ко мне в комнату, принося за собой запахи тысяч распускающихся по всей нашей округи цветов. Некоторое время я просто дышу этим сладостным густым воздухом, жадно глотаю его, упиваюсь им так, как упиваются обычно хорошим выдержанным вином.
Когда я насладился сладостным воздухом наступающего лета, – можно идти умываться. Я быстро чищу зубы, стараясь не терять ни минуты, так же наскоро одеваюсь и иду завтракать.
Завтрак самый обыкновенный, безо всяких изысков. Так, пара бутербродов с докторской колбасой и
Вот, наконец, я поел. Теперь можно идти одеваться на утреннюю прогулку. Бабушка с дедушкой уже ждут меня в прихожей. Я быстро натягиваю шорты цвета хаки, надеваю футболку, обуваюсь в кожаные сандалии и выхожу.
Дед в те годы был ещё крепок и очень красив. В своих вельветовых брюках, в зелёной рубашке с коротки рукавами, в коричневых туфлях он выглядел образцовым советским инженером. А ещё ему очень шли к лицу седые усы. Усы у него были точно такие, как у Шолохова. Да и весь он был вылитый Шолохов, только вот не курил никогда. Ну, оно и к лучшему.
Бабушка была прекрасно в летних сандалиях и коротком цветастом платье. На голове её красовалась детская панама, купленная когда-то для меня, но подаренная мною любимой бабушке. Эх, даже в глубокой старости моя бабушка подчас выглядела девчонкой. Очень уж она была доброй, отзывчивой и наивной.
Мы с бабушкой и дедушкой идём теперь по оживлённому Багратионовскому проезду. Люди так просто и шныряют по тротуару. Что же это за люди такие? Толстые усатые мужики в тёмных и светлых брюках, в клетчатых и белых рубашках с короткими рукавами и сумками-барсетками, закреплёнными возле пояса. Молодые девушки в обтягивающих джинсах и коротких, выставляющих на всеобщее обозрение живот и стремительно жиреющие бока майках с цветастыми рисунками. Вечно уставшие мамы с колясками, наряженные в спортивные штаны, кеды и летние джинсовые куртки. Благочинные пенсионерки в туфлях и заменителя кожи, ярких длинных платьях и широкополых дамских шляпах, непременно украшенных искусственными цветками или же натуральными сухоцветами. Подростков на улицах нет совсем. В такое время они почти все ещё спят. Отсыпаются после бурной ночи. Да, ночь – это их время… Ночь, но никак не утро.
Мы проходим мимо дешёвой парикмахерской, минуем магазин интимных товаров (он, кстати, работает на том же месте до сих пор), оставляем позади обувной салон и, наконец, подходим к тёмному зарешеченному окошку в кирпичной стене. Над этим окошком красуется лаконичная надпись: «Обмен». Бабушка разговаривает о чём-то с толстым неопрятным кассиром, сидящим по другую сторону окна. Она протягивает ему зелёную американскую купюру номиналом в сто долларов. Он принимается отсчитывать ей положенные рубли. Дедушка торопит кассира, чтобы тот не мешкал. Всего получается почти три тысячи рублей.
Мы отходим от неприветливого оконца и заходим в находящийся тут рядом продуктовый магазин. Возле входа в него стоит пара игровых автоматов. Да, их тогда ещё не запретили…
Мы с бабушкой покупаем мне целую кучу конфет, берём две палки колбасы и батон. После этого мы выходим из магазина и продолжаем путь.
Сбоку от тротуара протягивается пыльная замусоренная обочина. Чуть поодаль растут несколько чахлых остролистых клёнов, а затем уже начинаются гаражи. На той самой обочине ведется буйная торговля. Силят на деревянных ящиках старухи да орут на всю улицу: «Пи-и-ирожкигоря-я-ячие! О-о-огурцы ма-а-алосольные!». Мы подходим к торговкам. Дед осведомляется о качестве товара.
– Это не вобла у вас, а корюшка какая-то! – произносит он, разглядывая сушёных рыбин.
Через минуту мы уходим, накупив пирожков и этой самой сушёной воблы, хотя дед и не перестаёт ругаться на бабушку из-за того, что рыба слишком уж мелкая и что брать её явно не следовало. Бабушка сначала терпит, а затем произносит: «Молчи ты, старый! С тобой вообще без еды останемся!». После этого дед замолкает, но настроение его не улучшается.
И вот мы подходим к станции метро «Фили». Заходим в тот самый павильон.
Замечательное это было строение, я вам скажу! На убогом бетонном фундаменту возвышалась двухэтажная конструкция, целиком сделанная из металлических свай и пластмассы. Там были пластмассовые стены, пластмассовые двери, пластмассовые оконные рамы. Кажется, только оконные стёкла были там именно стёклами, а не кусками пластмассы.
Снаружи пластмассовые стены магазина были разрисованы яркими картинками диковинной еды, которая в самом магазине, разумеется, никогда не продавалась.
В годы моего детства эти картинки были настолько неестественно яркими, что запали мне в душу на долгие годы, въелись в самую подкорку памяти как одна из тех прекрасных картин детства, что никогда уже не покидают тебя. К тому времени, когда я стал подростком, – эти картины уже значительно потускнели, выцвели, пообносились, как замученные жизнью женщины. Смотреть на них в те времена было уже по-настоящему больно. В их выцветании ощущался какой-то мрачноватый дух увядания.
Ведь этот магазин был не просто какой-то третьесортной лавочкой. Это было настоящее олицетворение того самого раннего общества потребления, классического консьюмеризма в духе Америки пятидесятых годов.
Тот магазин предлагал простые, как пять копеек, понятные всякому обывателю удовольствия, – вкусную жратву, много всего жирного, сладкого, острого, солёного и, разумеется, очень вредного для здоровья. Не зря ведь и реклама у того магазина была проще некуда. Ведь согласитесь, что может быть проще, чем банальные картинки с изображениями еды? Пожалуй, только одна-единственная надпись: «Продукты».
Да, этот магазин был именно тем самым магазином, где продавались только нормальные товары: хлеб, колбаса, замороженные пельмени, молоко, кефир, конфеты, шоколад, мороженое, водка, пиво, папиросы… Не было ни «стопроцентно натуральных продуктов», ни «фермерских продуктов», ни «продуктов без сахара», ни, тем более, «продуктов без глютена»! Да, это был настоящий магазин. Эдакий старинный русский лабаз, возродившийся после семидесяти лет советской власти почти в неизменном виде!
А знаете, магазины ведь очень многое могут рассказать о нравах своих покупателей. И ассортимент того магазина был точным слепком коллективного сознания его покупателей. Пусть и слепком неполным, отражающим не все, но лишь некоторые особенности этого сознания, – но зато отражающим очень точно, безо всяких ошибок.