Теплая Птица
Шрифт:
— Вот и я не видел, — согласился с пустотой выпивоха. — Никогда, б…дь, не видел! Но на допрос в ОСОБь меня приводили, и не раз. По какому, спрашивается, праву?!
Конунг размахнулся. Собирался ли он ударить отца Никодима, либо просто стукнуть кулаком по нашему столу — осталось для меня загадкой. Через мгновение дебошир лежал на заплеванном полу. Я сидел у него на спине, локтем прижимая седоватую голову к полу. На столах зазвенели миски.
— Накиньте на него браслеты, — спокойно сказал отец Никодим.
Особист
— Рустам.
Повар приблизился. В глазах — паника.
— Мы уходим, Рустам. Прибери тут все.
Отец Никодим поднялся.
— Хорошего аппетита, — он кивнул посетителям, напрочь позабывшим о еде. — Пошли, ребята.
Особисты подняли с пола и повели к выходу дебошира. Он сразу обмяк и утихомирился — протрезвел, что ли?
У машины, в которую особисты запихнули выпивоху, я повернулся к отцу Никодиму.
— Ваш крест, я, пожалуй, пойду.
Он молча кивнул.
— Мне здесь близко, вы знаете.
— Я ничего не имею против, Артур, — глава ОСОБи протянул мне руку. — Ты конунг, а у конунга свои обязанности.
— О-о, биа-логия, анна-томия, изучи ее! — проорал из машины другой конунг.
— Да, — сказал отец Никодим. — Мы всегда и во всем согласны с Лорд-мэром… Но кое в чем я с ним категорически не согласен. Ты был бы прекрасным особистом. Ну что ж, прощай, конунг Артур. Удачи на новом поприще. Ни пуха.
Глава ОСОБи скрылся в машине. Глядя вслед исчезающему за начавшимся снегопадом автомобилю, я проговорил: «К черту». И побрел домой.
Темно. Но не холодно. Совсем не холодно.
Я дотронулся до пузатого бока печки. Черт! Горячая. Выходит, в мое отсутствие здесь кто-то был… А может быть, и сейчас…
— Вика?
Тишина. Я на ощупь нашел стол. На нем в банке из-под тушенки должна стоять свечка. Вот она.
Зажигалка вспыхнула не сразу — отсырела, что ли? Круг света осветил мой дом. Никого. И ничего. Хотя…
На постели — черный пакет. Что в нем?
Форма конунга — плотные, цвета хаки, штаны, зеленая куртка, и — нечто среднее между гимнастеркой и свитером.
Надеюсь, впору…
Я скинул грязную, рваную форму стрелка. Надел форму конунга…
Да, впору. Как влитая.
Подошел к зеркалу. Свечка освещала левую сторону моего тела, правая — оставалась в темноте. Но — именно на левом рукаве нашит серпик луны…
Я невесело улыбнулся.
Здравствуй, конунг Артур!
Часть пятая
ЛОРД-МЭР
1
ВОЗВРАЩЕНИЕ
— Олегыч, тормози!
Визг железа, трущегося о железо, был слышен даже в кабине. Я знал, что из-под колес летят искры, плавят снег, нанесенный
А отряд погиб. Погиб по вине конунга Артура. По Уставу Наказаний УАМР конунг заслуживает казни. Но… Отец Никодим сильнее Устава, он поможет.
Я вспомнил, как тепло попрощался с главой ОСОБи у бара Рустама. Христо, надежда еще теплится. Возрожденчество не умерло.
— Конунг, то есть — тьфу! — Андрей, — повернулся ко мне Олегыч. — Так что делать-то будем?
Я помолчал, собираясь с мыслями. Машинист и Шрам настороженно глядели на меня. Ждали.
— Вам нельзя идти туда, — сказал я, кивнув на ворота.
— Нельзя? — удивленно протянул Олегыч.
— Нельзя, Олегыч, — упрямо повторил я. — За первыми воротами — сводный отряд стрелков. А если их командир решит обыскать поезд? Его едва ли остановит это.
Я ткнул пальцем в серпик луны, нашитый на левом рукаве моей куртки.
— Олегыч, по Уставу Наказаний, лица, причастные к потерпевшему крах отряду, подлежат казни. Все без исключения. Без исключения, понимаешь? Тебя тоже не пощадят, хоть ты всего-навсего машинист.
Олегыч засопел, должно быть, обидевшись на «всего-навсего машинист».
— Я уж не говорю о Шраме. Для него Резервация — мышеловка.
Шрам склонил голову.
— Всегда мечтал побывать за стеной, — сказал он. Я внимательно посмотрел на своего спасителя: в голосе Шрама исчезла присущая всем жителям Джунглей напускная развязность. Теперь это был голос настоящего Шрама, Шрама-человека. — Мне кажется, когда-то я жил там…
— Ты тоже видишь всполохи, — догадался я.
Шрам кивнул.
— И что они говорят тебе?
— Немного. Только то, что когда-то я жил там, — Шрам кивнул в сторону Резервации, — и у меня была… ну, на которой ездят.
— Машина?
— Да, фургон. В нем я — долго-долго по дорогам.
— Ты был дальнобойщиком, — вставил Олегыч, раскуривая папироску.
— Да… наверно. В фургоне — много-много коробок. Ночью останавливался на дороге, спал, утром снова — долго-долго. Иногда тормозил, она садилась ко мне, белые волосы или черные.
— Ты подбирал проститутку, — ровным голосом произнес Олегыч. Поперхнулся дымом папиросы и вдруг зашелся смешком. Шрам умолк, недоуменно глядя на него.
— Послушайте, — нетерпеливо сказал я. — Вам нельзя туда, — кивнул на ворота. — Но в Резервацию можно проникнуть и другим путем.