Теплоход "Иосиф Бродский"
Шрифт:
Есаул понимал, что его искушают. Подняли на кровлю храма, откуда видны все населяющие землю народы, все мировые дворцы и столицы, и Царь Зла, явленный в образе Савла Зайсмана, искушает его, предлагая безграничную власть.
— Я открою тебе секрет волшебства, который принесет небывалые наслаждения… Ты сможешь обладать самыми обольстительными женщинами, перед которыми меркнут Клеопатра или мадам Помпадур… Сможешь вкушать напитки и яства, которым позавидуют античные боги… Сможешь путешествовать по ландшафтам, что прекраснее рая, несравненнее курортов Таиланда и Полинезии… Мои технологии даруют власть над пространством и временем, и ты
Божественный покров отделял их от остального мира, оставляя наедине с высшей силой, сотворившей землю и мир, даровавшей человеку свободу воли, пустившей человека в великое странствие, со множеством дорог и перекрестков. Теперь они, Есаул и Савл Зайсман, находились на развилке мира, и в их воле было изменить пути человечества, отменить одряхлевшие заповеди, отринуть мировые религии. Устремиться туда, где сверкало ослепительно манящее будущее.
— Я открою тебе секрет бессмертия… Твои клетки, утомляясь жить, будут тот час замещаться молодыми и свежими, как у юноши, исполненными витальных энергий… Наделенный бессмертием, ты вкусишь от Древа Жизни и от Древа Познания Добра и Зла, как первородный Адам, которого не изгнали из-Рая…
Перст Божий был направлен из небес, источая голубые лучи, накрывавшие их обоих священным шатром. Таинственная материя Космоса оплодотворяла землю, внося в нее источники вечного обновления, поселяя в одних народах беспричинное уныние и страх, а в других ослепительные откровения. Есаул чувствовал свою богоизбранность, звучанье тонкой струны, проходившей через клинок, напряженную руку, всевидящее лобное око, уходящей в беспредельную высь. Оттуда раздавался едва уловимый звук, принадлежащий музыке сфер.
— Ты воспользуешься моими открытиями… Вернешься вспять по неисповедимым путям эволюции к тому моменту, когда Господь сотворил человека… Когда прикоснулся перстом к его глиняному лбу, открыв в нем всевидящее око… Я научу тебя методикам афонских монахов, и ты нырнешь в свое лобное око, вырвешься из тварной природы и сольешься с Творцом. Станешь Богом…
Есаул испытывал головокружение, словно продолжалось куренье кальяна. Сладкий дым блаженства заставлял любить весь окружающий мир, дивный шатер лучей, лежащего перед ним человека, который совершил подвиг познания. Принес себя в жертву людям. Зовет его, Есаула, в круг небожителей.
Он погружался в сладкую бесконечность, окруженный летающими светляками, опьяненный музыкой сфер. Уже убирал ослабевшую руку от дышащего беззащитного горла. Хотел отбросить ненужный клинок. Но внезапно среди мелькавших частичек, разноцветных конфетти, появилась красная точка. Стала наливаться, расти. Превратилась в рдеющую каплю. В огненный багряный бутон. Один за другим стали раскрываться алые лепестки. В сердцевине розы возникло лицо старца Евлампия, его укоряющие голубые глаза, молитвенно взывающие уста.
Есаул очнулся. Бесовское наваждение исчезло. На него смотрело лукавое лицо Врага рода человеческого с чертами фамильного сходства. Не хватало пенсне и бородки. Кочующий из поколения в поколение красный комиссар, народный трибун, создатель Первой Конной, идеолог «перманентной революции» смотрел беспощадными глазами, подстерегая миг его слабости.
— Ты овладел секретом бессмертия, — произнес Есаул, вновь обретая крепость руки, приближая кортик к голубой играющей вене. — Так воспользуйся им, счастливец! — Он надавил, погружая сталь.
Так перерезают автомобильный шланг, из которого начинает хлестать
Пульт лежал в стороне, мигая огоньком индикатора. Есаул подошел. Носком туфли подогнал его к самому борту. Толкнул под поручень. Обессилев, стоял на палубе. К нему подбегал взволнованный капитан Яким.
— Как вы, Василий Федорович?
— Действуем дальше по плану. — Есаул возвратил ему кортик. — На рассвете продолжим вторую часть операции. С Президентом поступить по инструкции.
— Слушаюсь, — отчеканил капитан Яким, опуская кортик в ножны. Есаул заметил темные пятна крови на его белоснежном мундире.
Молчаливые члены экипажа сложили в отдельной каюте трупы Куприянова, Круцефикса и Савла Зайс-мана. Тело Президента Парфирия отнесли на корму. Обвязали вокруг щиколотки канат. Стали опускать за борт, где, слабо освещенный, кипел бурун. Президент Парфирий, раскачиваясь, приближался в воде. Окунал в нее сначала руки, потом голову. Погрузился по пояс. Попал под отточенные лопасти бронзового винта, который, как мясорубкой, стал рассекать и перемалывать тело. Отрезал ломти, отшвыривал в озеро. Скоро все тело было перемолото и смешалось с водой, став пищей озерных рыб. Матросы вытянули канат с обрезком ноги. Круглилась босая пятка, белела размозженная кость. Размотали узел, кинули огрызок ноги в озеро. Расходились по кораблю, швабрами смывая кровь.
Глава тридцать четвертая
Ранним утром, когда солнце, словно огромная клубничина, качалось в тумане, и озеро всплескивалось красноватыми гребешками, и теплоход, розовый как фламинго, плыл среди ветряных вод, — на корму, в оранжевый вертолетный круг матросы бросили бесформенный матерчатый ворох. Вязкая груда состояла из синих полос, желтых клиньев, голубых и красных пятен. Матросы принесли плетеную корзину, газовые баллоны, горелку, и стало ясно, что это воздушный шар, пустой, еще не наполненный воздухом кожух. Разрозненные части шара соединили. Запалили горелку. Ворох колыхнулся, стал взбухать, выдавливал из себя вялые пузыри. Вскоре весь объем наполнился воздухом, и шар приподнялся над палубой — полосатая, сшитая из клиньев сфера, где голубое перемежалось с алым, зеленое с фиолетовым, а на выпуклой поверхности распростер царственные крылья золотой двуглавый орел с имперской короной и властительными державой и скипетром. Шар величаво колыхался на стропах, притороченный к палубе.
Покуда пассажиры спали и палубы оставались пустыми, матросы принесли и поместили в гондолу остывшие тела Куприянова, Круцефикса и Савла Зайсмана. Поставили в люльку в рост на специальных поворотных штативах. Двигатели поворачивали подставки, тела неторопливо обращались в разные стороны. К их рукам были приторочены тонкие струны — когда натягивались, руки мертвецов подымались, сгибались, разводились в стороны. Казалось, пассажиры воздушного шара управляют стропами, регулируют пламя горелки, выглядят вполне живыми и деятельными. В руках Савла Зайсмана находилась фотокамера, и казалось, он подносит ее к глазам, время от времени делает снимки.