Теплоход "Иосиф Бродский"

Проханов Александр Андреевич

— Моя программа лишена популизма, — начал Есаул сурово и сдержанно, хотя бледность лица выдавала волнение. — Напротив, я взываю к тем чувствам, которые всегда были свойственны нашему народу, — к жертвенности, стоицизму, готовности отказаться от личного во имя всеобщего, всенародного, государственного. Я — «государственник» и этого не скрываю. Государство Российское шатается и готово пасть под напором внутренних и внешних врагов. Изнутри страну разъедает необузданное воровство и мздоимство, эгоизм и самодурство удельных бояр, малодушие Кремля, в котором исчезла «воля к власти», и уродливый экономический курс, благодаря которому все богатства страны уже больше не служат ее народу. Внешне этот курс поддерживается традиционными врагами России, которые ждут, когда власть ослабеет настолько, что уже не сможет сберегать территории. И тогда неизбежен распад страны, захват расколотых русских пространств крупнейшими мировыми державами…

Есаул

умолк, оглядев зал. Кругом были ухмыляющиеся, презирающие его лица. Ненавидящие, с жестоким блеском глаза. Его слова вызывали отторжение. Он видел, как вокруг голов пылало синее газовое пламя. Драгоценности на шеях и запястьях у женщин излучали едкие зеленые искры, словно сгорала медь. Дорогие часы на руках мужчин посылали ему в зрачки слепящие вспышки лазера. Его отторгали прожорливые, привыкшие к деликатесам желудки. Холеные тела, пропитанные благовониями. Гениталии, неутолимые в наслаждениях. Он являл собой угрозу для их состояний, великолепных дворцов, неограниченных привилегий. Он хотел их лишить необозримых возможностей развлекаться, услаждать свою плоть, дразнить свой развратный ум, праздно, в увеселениях и игрищах, проводить беззаботный век.

— Как только я буду избран Президентом России, — а я не сомневаюсь в истинности народного волеизъявления, — я стану осуществлять неуклонный и жесткий курс на укрепление государства. Силою закона и народной воли верну под эгиду власти русские нефть и газ, древесину и алмазы, вырвав эти богатства у компрадорских предателей и преступников. Введу монополию на спирт и табак. В руках государства окажутся громадные средства, которые будут немедленно пущены на сбережения народа. Мы продлим век старикам, возродим многодетные русские семьи, вернем народу бесплатные больницы и клиники, очистим магазины от отравленных зарубежных продуктов. Создадим для людей нормальную жизнь, когда они смогут трудиться, пользоваться благами культуры и искусства, посвящать себя призваниям, высшее из которых — служение Родине. Мы запретим зврат на телеэкранах, набросим намордник на русофобов, прекратим пропаганду насилия и смерти. Восстановим дружбу народов, вернув в лоно России искусственно отторгнутые окраины. Силой возрожденных армии и флота обеспечим безопасность страны. Все это потребует мобилизации и единства, верности идеалам России. Наградой за это будет могучая светоносная Родина, вернувшая право называться великой державой… Вот краткое изложение моей программы.

Минуту было так тихо, что слышался шум воды за бортом и едва уловимое дрожание палубы. Затем началось невероятное.

Шляпа Боярского вскочила ногами на кресло и завопила:

— Гитлер!.. Пиночет!.. Русский фашист!.. Лысинка Жванецкого покрылась бисером и заверещала:

— Антисемит!.. Погромщик!..

Усы Михалкова, еще недавно благодушно настроенные, теперь гневно вздыбились:

— Как можно такое слушать?.. Руки прочь от «русской идеи»!.. Да здравствует монархия!..

Губернатор Русак визжал и плевался:

— Он всем нам готовит ГУЛАГ!.. Это он убил невинную Толстову-Кац!

Стеклярусова разволновалась настолько, что стали расходиться многочисленные швы на ее лице, животе, ягодицах:

— Это он погубил моего ненаглядного мужа!.. Приказал привязать его к танку и волочил по Невскому проспекту!..

Луиза Кипчак указывала гневным, усыпанным сапфирами пальцем:

— Он хочет закрыть все казино и ночные клубы!.. От его слов у меня появится вторая морщинка!..

Круцефикс брызгал ненавистью:

— У него, я знаю, приготовлены расстрельные списки!.. Надо обратиться в ООН!.. Написать Президенту Америки!..

Все кричали, топали ногами. Попич пытался унять возмущение, умоляюще складывал руки:

— Ну, господа, ну прошу вас!.. Да нельзя же все принимать близко к сердцу!.. Ну мало ли на Руси мракобесов!.. Все зависит от вашего выбора!.. Демократы должны объединиться и преградить дорогу фашизму!.. Слово предоставляется надежде нашей демократии Аркадию Трофимовичу Куприянову!..

Возмущение улеглось. Есаул стоически остался на трибуне. Попич, подобострастно улыбаясь, предоставил слово Куприянову.

— Дамы и господа. — Бархатный баритон Куприянова был исполнен благодушия, которым он одарил зал, и аристократической снисходительности, обращенной к Есаулу. — Здесь только что была нарисована картина мира, давно исчезнувшего и отвергнутого человечеством. Человечество, слава богу, миновало тот период, когда оно делило себя на суверенные государства, цеплялось за территорию, враждовало из этих территорий, тратя все свои силы на создание армий, чудовищных орудий разрушения. Мы — не каннибалы, не империалисты, не узколобые националисты, размышляющие о том, что важнее: кровь или почва. Хватит крови, которая настолько пропитала почву, что на ней ничего не растет! — Он обличающе возвысил голос, не поворачивая красивую голову в сторону Есаула, но было видно, что обличение относится именно к нему. Зал аплодировал, дамы-продю-серши послали Куприянову воздушные поцелуи. — Эра государств завершилась. Государственные границы пали. Люди соединены между собой Интернетом, мобильными телефонами, путешествиями. Строят единую мировую экономику и культуру, в которой больше нет ни русского, ни американского, ни белокожего, ни чернокожего. Есть один мировой Голливуд, единый, полный товаров супермаркет, куда вхож житель Китая и житель Норвегии. Все мы братья по супермаркету, близнецы Голливуда, дети одной ноосферы… Границы в современном мире проходят не по Амуру, Дунаю или Висле. Границы проведены внутри человечества. Между элитой совершенных, просвещенных, стремящихся к усовершенствованию людей, обогнавших в своем развитии остальных современников. И прочей человеческой массой, которую раньше именовали «плебсом», а теперь называют «антропологической посредственностью» или «среднестатистическим человеком». Смысл этого усредненного, состоящего из миллиардов человечества, в том, чтобы позволить элите совершить качественный скачок в совершенствовании и достичь бессмертия. Вы, сидящие в зале, — и есть элита мира. Вам предстоит так устроить общество, так организовать в нем науку, искусство и производство, выбрать такого лидера, чтобы в конце концов воплотилась-заповедная мечта человечества и лучшие из нас обрели бессмертие…

Зал завороженно замер. Не все понимали, что изрек Куприянов. Но было ясно — их, сидящих в зале, назвали «элитой мира». И им обещано, в случае избрания Куприянова Президентом, несказанное благо.

Есаул, словно опытный концертмейстер, среди знакомого пения флейт и тромбонов, скрипок и фортепьяно, труб и контрабасов уловил звучание незнакомого инструмента. Он не значился в списке струнных, духовых и ударных. Его не обнаруживал взгляд среди клавиш, смычков, барабанных палочек. Он прорывался не из оркестровой ямы, а откуда-то глубже, быть может из самой преисподней, где угрюмый подземный сквозняк летел среди черных утесов и издавал заунывные стоны.

— Я приоткрою вам тайну, — продолжал Куприянов, приобщая избранный круг к сокровенному знанию. — Совсем недавно, накануне нашего плавания, я посетил удивительный научный центр, расположенный недалеко от Москвы. Мне показали людей, рожденных не от матерей, а искусственных, где в живительных растворах под воздействием электромагнитных полей созревает совершенный человек. Эти люди были воистину прекрасны, подобны творениям Фидия и Праксителя. Их красота, ум, интуиция, способность усваивать знания превосходили все известные примеры. Там был трехлетний ребенок, игравший в шахматы, как Гарри Каспаров. Была пятилетняя девочка, разговаривающая на двадцати языках, в том числе на арамейском. Был отрок, доказавший теорему Ферма и создавший математику шестимерного мира. Там были люди, которые, как они утверждают, участвовали в битве Александра Македонского с персидским царем Киром. Была милая девушка, вылитая копия Натальи Гончаровой, которая рассказывала, как накануне познакомилась со своим женихом, и имя жениха — Александр Пушкин. Мне показали юношу, прекрасного лицом и сложением, который лежал под прозрачным колпаком. В его голову сквозь крохотные золотые зонды поступали импульсы. Они возбуждали те или иные участки мозга, и он за минуту усваивал знания, содержавшиеся в десятках библиотек. Его память хранила зрелища тысячелетней давности, и он вспоминал события Древнего Рима, распятие Христа, открытие Колумбом Америки, как если бы сам был тому свидетель. Он не нуждался в пище, энергия поступала к нему прямо из Космоса. Он испытывал несравненные наслаждения вкуса, запаха, цвета, которые дарили ему возбужденные клетки мозга. Его эротические переживания не требовали присутствия женщины, потому что в его памяти он, как царь Соломон, обнимал на брачном ложе царицу Савскую и, как Антоний, наслаждался прелестями Клеопатры. Рассказывая вам об этом, хочу показать, как новый, фантастический и уже реальный мир отличается от унылой и ветхой картины, нарисованной моим оппонентом. Я строю мою политику, исходя из ослепительного наступившего Будущего, а он — из унылого отошедшего Прошлого. — Куприянов с состраданием взглянул на Есаула, как супермен из космического корабля смотрит на калеку в инвалидной коляске.

Есаул улавливал в словах Куприянова эхо другого голоса. В его рассказе, похожем на научную фантастику советских тридцатых годов, угадывались грандиозные научные знания, ставшие достоянием тайной касты ученых, которые готовили великие потрясения миру, ураганы войн и революций, каких не знало человечество. Оно, человечество, делило нефтяные ресурсы, вело религиозные войны, бранило коммунизм и фашизм, славило либеральны^ ценности. А в тайных научных центрах биологи с микроскопами создавали будущее, не снившееся Платону и Кам-панелле, Ганди и Ленину, Гитлеру и Иосифу Сталину. Вальяжный Куприянов, как гулкий пустой горшок, был полон звуков, которые вдохнул в него другой голос.