Термитник 2 – роман в штрихах
Шрифт:
6. Дебора
«Это моя новая подружка, – сказал отец, – она теперь будет жить с нами. Запомни, её зовут Дебора. И хоть она не говорит по-русски, кое-что понимает. Не забывай об этом, когда будешь песенки свои распевать! Рифмуй там поосторожнее. Не так как с Рианой было. Риана – три стакана… Она ведь не так много пила. Обиделась». Отец вышел, а девочка внутренне сжалась. Ей не понравилось имя: какие-то дебри мёртвых сухих деревьев… Дебора из тёмного бора… ну, жить так жить. Дом большой. Наушники у Лизоньки новые, беспроводные. Она не услышит ничего, кроме музыки, как бы они ни бесновались, ни стонали и ни повизгивали ночью в семейной спальне на третьем этаже. Дебора – много ора… Но в десять лет настроение меняется быстро. И девочка, похожая на солнечный зайчик, поскакала по дорожке сада, напевая любимое: «Мой Лизочек так уж мал, так уж мал, что из листика сирени сделал зонтик он для тени и гулял, и гулял…» Она всегда хотела быть маленькой-маленькой, чтобы отец легко её подбрасывал до потолка, чтобы тихо крался в её спальню, старался не разбудить, проверяя, спит ли его единственное сокровище, надёжно ли укрыто от внешних бурь. Лиза знала, что любил он её больше всех на свете. Но десятым чутьём понимала, что она когда-нибудь вырастет и он перестанет её беречь. И перестанет прогонять этих его подружек по любому, самому невинному, детскому, но всегда с лукавой подоплёкой, оговору. Этакий наивный стишок: Варвара нам не пара… Лена – волосы из сена… Раиса – плохая актриса… Шура – набитая дура… И тогда кто-нибудь из них тут останется навсегда и станет её мачехой, которая изведет её насмерть, как Крошечку-Хаврошечку, или отведёт
7. Гнездо охотника
– Зонтик возьми! Смотри под ноги, когда из подъезда выходишь, там скользко после дождя. И не сиди на холодном. Как где, на лавочке с соседками. Не цепляйся за них языком. И вообще, мам, береги себя. Нет, тут не так жарко, мам. Это же Центральная Африка. Тут и засухи редко бывают. Тут реки, озёра, водопады. Саванна, одним словом. Нет, слоны нам не досаждают больше. Наши охотничьи гнёзда тут намного выше, чем были в Гвинее. И обезьяны ружья и смартфоны не крадут. Тут не Камбоджа. Ну ты же знаешь, что проводники у нас надёжные. Их нам Пашка Гусев по наследству передал. Проплачены давно. Тут целая деревня от нас кормится. Детей вон даже в город отправили учиться. Мы фонд для них создали. Не-е, мам… не боись… прививки сделали, успели. Охота пуще неволи, ты же знаешь. Не могу тебе сказать точно, но леопарда разрешили вроде бы. Одного на всех. Уж кому из нас достанется. Всё, пора на ночёвку. Вон этот чумазый уже лестницу висячую сбросил. Да высокое дерево, выше некуда! Только вот вроде бы тропа слоновья рядом. Бывало, как начнут о стволы чесаться, так жалеешь, что не птица и взлететь из гнезда не можешь! А только вниз, как перезрелая груша. Да шучу я, мам. Шучу. Позвоню завтра уже. Ты там береги себя, ладно?
И он стал подниматься по лестнице, сплетённой из лианы, вдоль гладкого высокого ствола, увенчанного густой кроной. Проводник уже протянул ему руку, когда мощный прыжок самки леопарда сбросил проводника вниз с высоты не менее чем пятиэтажки. И наш большой охотник до экзотической охоты беспомощно повис на полуоборвавшейся, болтающейся взад-вперёд лёгкой лестнице. И что там теперь будет в кроне: гнездо охотника или гнездо молодой матери с двумя хищными детками – никто не смог бы достоверно и точно ответить. Но сквозь паническую атаку одна внятная мысль всё же пробилась в сознание: как же теперь мама… что с ней будет, если его не спасут, не успеют… сотоварищи по охоте…
8. Вулканический пепел
«Я не буду сидеть в этом кресле! Я не буду сидеть в этом кресле!» – пронзительный детский голосок взял самые высокие ноты из всех возможных. «Я не буду сидеть у окна! Хочу посерединке!» И Лола оглянулась без всякой досады, из чистого любопытства. Сзади них в самолётном кресле буквально утопала малышка лет пяти. А справа и слева от неё сидели родители, красные от волнения. Видно было, что это поздний ребёнок. И громоздкий папа с бычьей накачанной шеей и золотой массивной цепью на ней с лёгкостью считывался, как мужик с ярким, возможно, даже бандитским прошлым. И мама ему под стать – большая и сильная, с крупными чертами волевого лица. Такая уж точно дождётся мужа из тюрьмы, если он там окажется. Трудное счастье, одним словом. И вот в награду такое ангелоподобное дитя с золотыми кудряшками и железным характером. Ясно было, что девчушка при надобности скручивает родителей в жгут и повелевает ими с врождёнными навыками маленькой королевы или скорее маленькой разбойницы из сказки Андерсена. Неуместная жалость к родителям стала для Лолы неожиданностью. Ведь какое ей дело, по сути, до этой случайно встреченой семьи? Со своей бы разобралась.
Летели они с мужем тогда из Иордании совсем не туда, куда им было надо, из-за исландского вулкана Эйяфьятлайокюдль, указавшего человечеству его место, по-тюремному говоря, «у параши». Чтобы ясно стало, кто в доме хозяин. Но уж точно – не человек. Вот и у них пропали билеты в Дублин, который уже две недели не принимал самолёты. Пришлось лететь в Москву, пока она не закрылась. А всё уже шло к этому. Самолетный сон дело святое. Но яростное и звонкое восклицание малышки спугнуло дрёму. И показалась вдруг Лоле, что она однажды изменила себе на каком-то повороте судьбы и поэтому давно сидит «не в своём кресле». Отсюда и все мучившие её давно проблемы. Нельзя, нельзя соглашаться с чужим напором, если внутри словно сквознячок холодный веет. И тут же одёрнула себя: а как же тогда христианское смирение. Ну, а если оно не всегда во благо? Священника нужно спросить, подумала она, засыпая. И тут самолёт тряхнуло, и он провалился вниз – тяжело, глубоко и внезапно. Словно в воздушную яму попали! Давно ничего подобного не случается с реактивными лайнерами нового поколения. А кто сказал, что это новый Боинг? Это «левый» рейс маленькой российской компании, набитый под завязку. Самовывоз в родную страну застрявших из-за выбросов вулкана людей. Жертвы вулканического пепла. Самолёт летел уже над Чёрным морем, но вокруг него вдруг сгустился нехороший лиловый сумрак, лайнер вошёл в облако мелких и колких частиц, бьющих по фюзеляжу подобно ледяному граду. Потому его и трясло, как погремушку с сухим горохом. По спине Лолы пробежали мурашки. Она невольно оглянулась, словно ища поддержки и опоры у окружающих. Девочка спала, но держала при этом за руку и мать, и отца, словно проверяя надёжность своей защиты от всех бед. Ну вот что может нехорошего случиться с таким ребёнком, подумала Лола. Ведь создал же Господь это реактивное и дивное дитя. И, может, теперь захочет, если он и вправду Создатель всего живого, вырастить её из человечка в человека. И посмотреть, что из этого его замысла произрастёт. Так что пусть самолёт и трясёт, и швыряет, пусть он трещит по всем швам, нужно довериться Богу и спокойно уснуть, как это славное дитя, дарованное пожившей и явно нагрешившей паре. Смириться нужно. Расслабиться и уснуть. Бог гордым противится, а смиренным даёт благодать…
9. Поминки
«Ну, она сначала вышла замуж за «европейскую семью». Потом напросилась с ним в Америку. А там у него социальное жильё! Всё равно не отступилась. Говорила: лучше я буду нищая в Америке, чем богатая в вашей Риге! Жизнь уж очень любила, чтоб всегда на людях. Чтобы вокруг всё кипело, чтобы был большой город, культура, кино, кафе. А потом поняла, что ей нужен молодой. Такой – с рюкзаком и в горы! Чтоб за собой тянул, а не за ней тащился. В общем, поняла она: её муж сейчас ещё в школу ходит, догнать её должен. Непоседа была ещё та! Аж до Лондона добралась. И хорошо ведь тут устроилась. Он, англичанин этот, её в пабе увидел, в компании. Яркая была. Годы её не погасили. И ведь что странно, богатым вдовцом оказался. Да ещё бездетным! Наследство ей светило огромное после его смерти. И детям, и внукам хватило бы. Звала она их в Лондон, когда мужа не стало. Да они не в мать пошли – не захотели из Риги уезжать. Ну, жила-жила… Кто ж думал, что и она помрёт! А завещания-то и нет. И по британским законам всё богатство – недвижимость, деньги – со временем отойдёт в фонд милосердия. А теперь вот поминки. В Англии не так, как у нас. Могут и просто в паб пойти, чтобы выпить. Могут прямо там, в крематории, с бокалами постоять. Есть там особые комнаты для этого. Скука, в общем. И еды особой нет. Так вот, эта наша покойница была такой энергии, что словно мы её на пенсию провожали, а не в крематорий! Все улыбались, вот ей-богу. Удачно похоронили. Потому что знать надо, к кому обращаться, а то обдерут как липку! Дети эти безмозглые из Риги приехали без копейки. Не думали ни о чём. А как узнали, сколько в Лондоне стоит похоронный этот сервис. Ой-ё-ёй… Но я нашла им, вспомнила одного. На пенсии, правда, он уже, но в этом бизнесе всю жизнь проработал. А теперь все знакомые интересуются: где найти этого благословенного старичка, который так недорого и красиво кремирует. А ему это просто нравится. Он почти волонтёрствует на этих похоронах. Но на поминки не остаётся. Так-то вот…»
10. Чужое
Может быть, если бы ей сразу сказали, что это её жизнь и другой не будет, то она бы и прожила её по-другому. А ей все время казалось, что это просто черновик ее жизни, что всё ещё можно будет переписать набело, и потому не пускала глубоко внутрь себя даже довольно переломные события. Ну, например, переезд в Бельгию или учёбу дочери в Париже. А всё потому, что изначально ей хотелось жить в Италии, где всё, буквально всё грело ей душу. И пейзажи, и архитектура, и певучий язык, словно изначально созданный для оперных арий. А она хоть и на любительском уровне, но любила петь. И в юности ходила в оперную студию, и её хвалили за юное, трепетное бельканто. А закончилось это теперь уроками музыки для этих вот местных не пойми кого. Если по самой сути, то кто они – эти бельгийцы? И не французы, и не фламандцы. И еда у них разная, и темпераменты, и языки. Да ей-то какое дело. Надо же что-то делать, пока муж внедряет по всей северной Европе свои инновационные разработки новейших солнечных батарей. Волна у него пошла. Заказы лавиной. Так вот – когда? Когда уже её настоящая жизнь начнётся, а не эта – киношная? – в очередной раз подумала она, выезжая из двойного, просторного гаража, и уже в который раз забывая нажать на дистанционный пульт, чтобы закрыть ворота. Ай, да что тут может случиться в этом тихом городке, где полицейский и пожарник – это один и тот же человек?! Она и соседей-то своих никогда толком не видела. Кто эти люди-невидимки, населяющие маленькие европейские городки, куда даже беженцы по квоте не проникают: некуда их тут расселять, нет никаких общественных зданий и институтов. А дом любой тут и правда – крепость. Из крепкого скального камня, склеенного раствором на чистых европейских яйцах. Нерушимо тут всё. Жаль только, что вымирают, не размножаются ни норманны, ни фламандцы, ни голландцы. Ну, и где тут её место? Кто она тут такая? Сказать – не поверят, что уроки музыки она даёт не детям или школьникам, а старичкам и старушкам! Да, именно они откликнулись на её платное объявление по местному радио FM. Вот и сейчас она ехала в соседний городок к богатой и капризной старушенции лет под девяносто, которая считала, что игра на фортепиано лучшее лекарство от старческого артрита. И таких тут много. Жадных до жизни. Потому что это их жизнь. Они её никогда не меняли и не испытывали на прочность. Просто жили и знали, что это их жизнь, вне всяких сомнений. Надя свернула на дорогу, нырнувшую в густые заросли орешника, и сбросила скорость. Тут и косули, и лоси, и кролики, и фазаны могут выскочить из зарослей. А дорога очень узкая, не рассчитанная на встречное движение. Всюду знаки расставлены, типа: тормози и уступи путь. Местные ей рассказали, что эти деревенские дороги проходят тут по военным фортификационным рвам, проложенным ещё римлянами в древние времена и в Нормандии, и в Бретани, и в самой Британии во времена их владычества. Да ей-то какая разница. Это чужая история. Красивая, но такая чужая для неё жизнь. И эта мысль мешала ей наслаждаться красотой уходящего дня, словно это всё опять не с ней происходило, словно это и не она за рулём юркой машинки, словно это не её так любит муж и не у неё есть взрослая дочь, которая собралась замуж за беженца из Сомали в этом сумасшедшем Париже! Ну, Сорбонна, да, Сорбонна. Но это уже их жизнь: её дочери и этого студента. А вот с ней самой, как она считала, жизнь так и не случилась. А случилось иностранное кино с Жанной Моро или Анни Жирардо в главной роли. А она тут только на подхвате, на втором плане, в эпизодах, которые режиссёр того и гляди вырежет при монтаже картины в её окончательном варианте.
11. Открытый гараж
Инженер-инноватор Игнат Савицкий вернулся домой из дальней поездки поздно ночью, поэтому не удивился, что в окнах их коттеджа нет света. Удивило только, что двери гаража были открыты, ведь закрывались они легко, достаточно было одного касания кнопки на автомобильном ключе. Но его рассеянная жена довольно часто забывала это сделать. Машины жены в гараже не было. Он зиял пустотой. Странно. Ну да Бог с ним. Фламандский городок на севере Бельгии был тихим, сонным и безопасным пристанищем для состоятельных пенсионеров и рантье. Тут не было даже магазина. Торговый центр был на большой дороге в десяти минутах езды на машине. А хлеб и молоко можно было купить на почте, она же служила и местом, где сидел пожилой пожарный и полицейский в одном лице. Но ночью он уходил спать. Здесь никогда ничего не случалось. Многие местные жители в прошлом были влиятельными людьми. Может быть, поэтому им удалось избежать квоты на расселение беженцев из стран Азии и Африки, которые по раздолбайству, как многие считали, недальновидных политиков просто наводнили Европу в последние годы. До их тихой заводи эти мутные воды пока что не дошли. Потому Савицкие и купили тут просторный дом в два этажа с мансардой.
Он уже хотел было загнать машину в гараж и подняться оттуда в дом, как вдруг заметил в окнах второго этажа блуждающий огонёк, словно кто-то в темноте включал и выключал фонарик в телефоне. Ну, это не могла быть Надя, она рано ложилась, потому что откровенно скучала в этой, как она считала, глуши. Она всегда, сколько он помнил, была недовольна жизнью. И чем зажиточней эта жизнь становилась, тем жена была недовольнее. Однако не время сейчас об этом думать. Не выходя из машины, Игнат набрал её номер и удивился полной тишине. Ведь окно её спальни было приоткрыто, и она никогда не выключала телефон в ожидании звонка из Парижа от беременной дочери. Выйдя из машины, он в этот раз пожалел, что дорожки перед домом покрыты гравием, как настояла жена, поскользнувшаяся однажды на мокрой после дождя керамической плитке. Гравий предательски громко захрустел, когда Игнат подошёл вплотную к входной двери. Он почему-то решил войти в центральную дверь. И это, возможно, спасло его. Боковым зрением он увидел, как из открытого гаража метнулись три плотные мужские фигуры. Услышал, как за живой изгородью позади их дома взвыли моторы сразу нескольких мотоциклов. Вошёл в дом. И то, что он там увидел, описанию не поддаётся…
12. Солнечные батареи
Вот и догнала её настоящая жизнь. Тут уже не симулякр никакой, не чужое кино. Эта авария с ней случилась, а не с героиней фильма «новой волны»! Эти узкие деревенские дороги в зарослях буйно цветущих азалий хороши и привычны для местных жителей, фламандцев, голландцев, французов, но не для таких приезжих «варягов», как Надя и её муж. Как только очнулась от наркоза, о муже и подумала. Телефон, ей сказали, был разбит вдребезги. Ног своих она не чувствовала, а левую руку не ощущала как свою – словно и не было её никогда. Съездила на урок, называется. Могла бы и не работать при таком муже – его фирма по производству солнечных батарей нового поколения так процветала, что конкуренты, в основном китайцы, просто зубами скрипели. И этот скрежет зубовный в последние месяцы стал просто угрожающим. Игнат ничего не скрывал от жены, но она как-то пропускала мимо ушей эти тревожные звоночки. Говорил ей, что они охотятся за его новыми разработками. Что это опасно. Чтобы она была осторожна и чтобы не забывала закрывать гараж, когда уезжает давать уроки музыки. Что разве ей интересно проводить время с такими возрастными «учениками», что от них не будет толку. Но Надя словно не слышала его. Как почти не слышала, что сейчас говорил ей доктор в хирургической маске. На её счастье хирург оказался французом, потому что валлонский язык ей казался звуковой завесой, вроде шума листвы в дубовых лесах. От него только колючее шуршание в ушах, а о чём говорят, понять было выше её сил. Но и то, что сказали ей на французском, не сразу дошло до её сознания. Сказали, что левую руку ей пытались вернуть (так и сказали: «вернуть») в течение пяти часов, и это им удалось, но только частично. Что по номеру машины установили её данные и сейчас привезут к ней мужа. Он уже в курсе. А привезут его из соседнего отделения, куда он попал с сердечным приступом в состоянии сильного стресса. С этим ещё нужно будет врачам разобраться, а пока он рвётся к жене, хочет её видеть. И отказать ему не имеют права. Пусть она не пугается, что он на каталке, вставать ему сейчас нельзя. А положительный заряд ему нужен, что жена – жива, выжила в страшнейшей аварии – лобовое столкновение в сумерках, на узкой дороге с односторонним движением, с грузовиком, перевозившим солнечные батареи. Там водитель не пострадал, а её «жучок» просто всмятку. Хотелось бы, да, ей хотелось бы отмотать плёнку назад хоть на несколько эпизодов. Жаль, что это уже не чужое, недосмотренное когда-то кино, а живая жизнь, которой у неё до этого, как ей казалось, не было. Тут уже режиссёр ни одного кадра не вырежет.