Терновая крепость
Шрифт:
Потом он насадил на крючок здоровенного земляного червя. Червь сопротивлялся, извиваясь всем телом, но за это трудно было на него сердиться. Он продолжал, как видно, извиваться и под водой, потому что вскоре поплавок дернулся и не всплыл.
— Подсечь мне сейчас или не подсекать, — прошептал мальчик и посмотрел на Серку, но пес лишь вилял хвостом и не мог дать ему совета.
Тут поплавок задергался, и Дюла не стал мешкать. При подсечке загудела катушка.
— Ну, ты! — уговаривал он рыбу, отчаянно бившуюся под водой. Рыба метнулась влево — мальчик намотал леску, потом вправо — И он слегка отпустил леску. Эта игра, но игра только для Дюлы, доставляла ему огромное наслаждение: он чувствовал, что удилище его слушается и добыча уже у него в руках. Рыба, очевидно, устала.
— Теперь я буду ее вываживать, — объяснил он Серке, вспомнив выражение настоящих рыболовов, — и потом она пойдет в сачок послушно, как овечка.
Но рыба придерживалась иного мнения и долго металась, прежде чем ее удалось вытащить.
У нашего Плотовщика при виде рыбы глаза полезли на лоб. Рот, как у утки, и сама такая длинная!
Щука! Ох! Да какая чудесная щука! Вот посмотрел бы дядя Матула, вот посмотрел бы Кендел, мама и мама Пири, отец и Кряж! Да и весь класс!
— Ну-ка иди, моя овечка, — он вытащил щуку на берег, и Серка, негромко рыча, отскочил подальше от извивающегося водяного тигра.
Но рыба даже в сачке вела себя не как послушная овца, и Дюла тут же вспомнил совет Матулы не горячиться.
Но старик напрасно увещевал бы щуку не горячиться, потому что это у нее в характере.
— Я тебя! — закричал мальчик, но угроза на рыбу не подействовала, и она схватила Дюлу за указательный палец.
— У-у-у! — Плотовщик стал искать нож, чтобы раскрыть им пасть свирепого тигра, но один бог знал, в какой карман был он запрятан, и поэтому мальчик всунул между зубами щуки конец палки, предназначенной для защиты от змей, и тогда она разжала пасть. Дюла замахал кровоточащим пальцем. — Какой я дурак!
Серка по-прежнему одобрительно вилял хвостом, что могло означать и сочувствие.
Крючок продолжал торчать во рту у рыбы, но теперь Плотовщику удалось его вытащить, так как она сердито кусала палку.
Он вздохнул с облегчением, водворив наконец щуку в садок, хотя двух карасей отнюдь не обрадовало такое соседство. Они испуганно плескались, но хищница, измученная борьбой и не успевшая еще проголодаться, не обращала на них никакого внимания.
Дюла опять опустил садок в воду. Мысль о его тяжести и величине щуки утишила боль в пальце. Да, щуки больно кусаются, и их зубы, похожие на кривые иглы, очень опасны, в особенности два огромных передних зуба. Наш Плотовщик теперь узнал это на опыте. Он высосал кровь из ранки и, — где наша не пропадала! — закинул поплавок поближе к противоположному берегу, где возле островка камыша, казалось, больше всего плещется рыбы.
«Значит, в воде тоже обитают хищники», — размышлял он. И здесь царят острые зубы, как когти и крючковатый клюв в воздухе. И здесь выживает только сильный и осторожный, передавая жизнестойкость своим потомкам. Остальные гибнут, остальные служат лишь пищей. Ястреб-перепелятник или сокол безошибочно отбивают от стаи самую слабую птицу, которая плохо летает и не способна о себе заботиться.
Лиса ловит наиболее нерасторопного зайца, волк — заблудившуюся овцу, а сом, щука, судак и другие водяные хищники — тех рыб, у которых какой-либо орган чувств действует хуже, чем у других. Этот естественный отбор беспощадно жесток и внутри одного вида; ведь родители уничтожают даже собственное потомство.
Благодаря Ловаши Дюла стал разбираться в этих вопросах и теперь знал, что следует осторожно навешивать ярлыки «полезный» и «вредный» и что хищники подчас бывают очень полезными, а миролюбивые рыбы — бесполезными и даже вредными.
Судак, например, хищник. Он питается уклейками, мелкими, невзрачными рыбешками, а в результате из неценного мяса уклеек получается очень ценное мясо судака. Примерно то же происходит со щукой, хотя она отнюдь не разборчива. Она не пренебрегает ни лягушками, ни утятами, ни водяными крысами, а оказавшись в опасности, не побрезговала даже пальцем нашего Плотовщика.
Природа мудра, но беспощадна. Как есть, так и должно быть, и равновесие в ней может нарушиться лишь на короткое время.
Так было всегда и так будет всегда. Если чрезмерно размножаются полевки и мыши, появляются пустельги и канюки, а вовремя налета саранчи — скворцы. Человек ради своей пользы порой вмешивается в дела природы, но внесенные им поправки сохраняются лишь тогда, когда он считается с ее законами и чересчур расплодившимся полезным животным обеспечивает естественные условия жизни.
Поплавок стоял неподвижно, и из глубокого раздумья Дюлу вывел тонкий писк, долетавший справа, где на воде, возле берега, сидели три маленькие птички и с ужасом взирали на человека, который теперь тоже заметил их.
— Вы что? — улыбнулся им Плотовщик, и сразу три маленькие черненькие незваные гостьи запали ему в душу.
«Пи-и-и… пить… Можно туда проплыть?»
— Вам все можно, — ободрил их Дюла, — хоть я и не знаю, кто вы такие.
— Три осиротевших птенца лысухи, — сказал ему в шалаше Матула. — Их мать кто-то поймал, и теперь они, бедняжки, остались одни. Ловят здесь, в реке, насекомых и уже научились держать ухо востро. Людей, правда, они не больно-то опасаются.
Маленькие лысухи сначала посовещались, плыть им или не плыть, а потом, приблизившись к другому берегу, продефилировали перед Дюлой.
Мальчик боялся пошевельнуться.
«Пи-и-и… пить, — сказали птенцы. — Мы никому не мешаем, мы здесь только прогуливаемся», — и поплыли дальше, как маленькие черные галеры, не сводя с Дюлы глаз.
Наш Плотовщик совсем растаял, увидев вблизи трех черных птенцов, хотя они ничего особенного не делали, просто юные сиротки были очень привлекательны, и мальчику захотелось их погладить. К сожалению, этого не хотели маленькие лысухи, медленно удалявшиеся вниз по реке. Иногда они оглядывались, словно чтобы запомнить Дюлу, а возможно, их поразил этот человек, сосавший собственный палец. По пути они глотали крошечных улиток, молодые побеги, и все время держались неподалеку от берега, чтобы в случае опасности спрятаться в камышах.
«Какие умницы», — только подумал Дюла, как — з-з-з! — запела катушка, и наш юный друг тотчас подсек.
Крючок заглотнуло какое-то неведомое существо, которое тянуло леску, и Плотовщик никак не мог с ним сладить. Удилище уже согнулось колесом. Мальчик, охваченный волнением, забыл про щуку, про все на свете и схватился рукой за леску, но сразу отпустил ее, чтобы не порезать ладонь. «Ну прямо-таки подводная лодка!» — мелькнуло у него в голове.
Леска все сматывалась и сматывалась с катушки, и дергать ее было бесполезно. Сколько Дюла ни старался, рыба ничуть не уставала. Метрах в шестидесяти — семидесяти от него мчалась она посередине реки; катушка скорбно жужжала, леска стремительно разматывалась, и наконец Дюла с изумлением обнаружил, что на стержне осталось не больше двух метров. Потом… резкий рывок, удилище чуть не вылетело у него из рук, и вся леска исчезла под водой.