Терновая крепость
Шрифт:
— Ловко он удрал. Леший знает, куда его занесло. Только бы нам зацепить конец лески! Ты умеешь грести?
— Могу попробовать.
— Словом, не умеешь. Ну, потом научишься. Вот шест, пошарь им.
Вооружившись длинным шестом, Дюла поволок его по дну, прочесывая даже прибрежный камыш.
— Я ведь говорил тебе, что сом удрал далеко. Выше по течению надо его искать. — Тут Матула заработал веслом и лишь через несколько минут перестал грести. — Хотя может статься, что он зацепился леской за что-нибудь и оборвал ее, — продолжал старик. — Да все равно, сто метров лесы не провалились же сквозь землю. Ну, поковыряй еще!
Наш Плотовщик, обливаясь потом, старательно «ковырял». Он тянул шест по дну и поднимал его, пока Матула не сказал:
— Обожди. Где твои глаза?
На конце шеста в тине и грязи виднелась леска.
— Не тяни! Я не спеша подам назад, и мы найдем кончик. Только тихонько, только тихонько, не то соскочит.
Дюла осторожно выбирал из воды леску, пока не дошел до ее конца, Матула остановил лодку.
— Давай удилище. Сейчас я привяжу лесу к катушке, потом мы тронемся, а ты накручивай на катушку сколько сможешь. — И Матула плавно повел лодку, точно вздохнул легко и неслышно, чего не мог сделать Дюла, у которого от волнения сперло дыхание.
Катушка жужжала негромко, словно зная, что сейчас надо соблюдать тишину. А нашего Плотовщика прошибал то горячий, то холодный пот. Вот-вот этот дьявол зашевелится под водой! Что тогда будет?
— Дядя Матула, теперь с трудом идет.
— Тихонько, только тихонько. Сколько лески ты намотал?
— Половину, наверно.
— Ладно. Я немного прибавлю хода.
Катушка трещала, но больше ничего не происходило, только сердце Дюлы прыгало под ребрами, как испуганная синица. Когда на катушку накрутилось три четверти лески, Матула придержал лодку.
— Дай сюда!
Наш Плотовщик с радостью избавился от удилища, связывавшего его с чудовищем, которое, судя по его силе, могло быть акулой или крокодилом. Впрочем, к счастью, такие животные в реке Зала не водятся.
Лодка стояла, и Матула тянул леску. Он тянул сильно, так что согнулось удилище.
— Леска где-то запуталась, зацепилась за камыши или за корягу, почем знать. Или сом лежит и не желает шевелиться. Возьми весло и, если рыба дернет, отталкивайся им. Смотри в оба!
Матула натянул лесу, потом сильно дернул удилище, чтобы испугать рыбу, если, конечно, крючок остался у нее во рту.
Он был там! Безусловно там, потому что катушка завертелась с молниеносной быстротой.
— Греби, нажимай! Быстрей, сильней! Катушка жужжала, затем вдруг замолкла.
Снова пытается сбежать, собака! Опять залег… или… А я что говорю?! Назад пошел. — Матула быстро намотал леску на катушку и отвел подальше конец удилища, чтобы леска не зацепилась за корму, так как трофей — а это был именно трофей — мчался под самой лодкой.
— Тащит, как лошадь, — одобрительно сказал старик, потому что леска снова натянулась и лодку развернуло. — Греби как умеешь…
Дюла греб не переводя дыхания, и лодка была тяжелой, и рыбина сопротивлялась изо всех сил.
— Греби, не зевай по сторонам! Он уже притомился, чую… Катушка вертелась не так быстро, как раньше, и Матуле иногда удавалось придержать рыбу, но лишь на мгновение.
— Теперь давай помедленней. Только не оборачивайся!
Рыба нерешительно тянула то в одну, то в другую сторону. Матула пытался вытащить ее из воды, а она отвечала на это сильными рывками.
— Ты у меня попляшешь! — грозил старик невидимой рыбе, но она, видно, не хотела или не любила плясать и не показывалась из воды.
— Хотя бы голову высунула! Уже не артачится.
Матула дернул удилище и сильным движением подтянул рыбу к самой поверхности.
— Давай багор.
Дюла чуть не закричал, когда из реки наконец вынырнула широкая голова сома. У него была огромная страшная пасть, в воде колыхались усы.
— Пятнадцать кило будет. А то и больше, — прошептал старик. — Не шевелись, не то утащит тебя.
Матула перехватил удилище левой рукой, в правую взял багор и, осторожно наклонившись, подцепил багром рыбу под жабры и сильным рывком втащил в лодку.
Сом ни за что не хотел покориться и отчаянно бился на дне лодки; он так ударил нашего изумленного и счастливого Плотовщика по колену, что тот от страха чуть не свалился в реку.
— Ну, леший, — добродушно ворчал Матула, — пришел тебе конец. — Он продел через жабры сома крепкую бечевку, кукан. — Теперь, уже можно сказать, ты наш. И нам не грех передохнуть чуток.
И два человека с улыбкой переглянулись — долговязый школьник из Будапешта и старый сторож из края камыша и болот. Тут забылись разница в возрасте, пройденный жизненный путь, школа и родственники, табель и подаренные сигары, остался только древний край и рыболовы со своим трофеем, два одинаково чувствующих человека.
Щука теперь отошла на задний план и весила свои подлинные восемьсот граммов. Дюла решил, что даже одно присочиненное слово испортит историю с сомом. Этот хитрец Кендел опять оказался прав: «Действительность может быть прекрасной, даже прекрасней, чем обманчивые мечты».
Довольный Матула вытер вспотевший лоб.
— А удилище не подвело, — сказал он. — Я боялся, как бы не переломилось. Такая рыба в воде — силища. Дай-ка весло. Лодку сейчас мы оставим на реке поближе к нашей поляне, сома я привяжу, а после полудня доставлю в контору.
И когда они пристали к берегу, Дюла с волнением наблюдал, как Матула привязал к борту конец веревки, продетой в пасть сома, и осторожно спустил в воду огромную рыбу.
— Так! С одним делом, стало быть, управились. Ты видел вчера, как я раскладывал костер?
— Видел, дядя Матула.
— Тогда ступай, наготовь дров, топор лежит на своем месте, и разожги костер. Я останусь тут, поймаю еще парочку лещей, а то рыбешек у нас маловато. Сом ведь для нас велик.
Дюла живо выпрыгнул из лодки на берег, обрадованный, да, обрадованный, что не ему предстоит удить. На сегодня было довольно, потому что больше, чем дала ему Зала, она уже не даст. Плотовщику хотелось заняться чем-нибудь другим, увидеть шалаш, Серку, разжечь костер, побыть одному и снова пережить мысленно удивительные приключения.