Терновая крепость
Шрифт:
— Послушай, это же не карусель!
— Я сейчас, дядя Матула.
Теперь Плотовщик ткнул весло в воду с другого борта, и лодка подскочила, как резвый жеребенок, только что головой не тряхнула, и завертелась в обратную сторону.
— Я привык двумя веслами.
— Двумя? Ты и одним не умеешь!
Дюла не понимал, в чем дело. Ведь когда они вытаскивали большого сома, он как-то греб. Но сейчас он забыл, что тогда рыба тянула леску и поэтому лодку не заносило то влево, то вправо.
— Не понимаю, — злился Плотовщик, — ничего не понимаю!
Оно и видно. Дай весло. Гляди: сначала делаешь гребок вот так. И тут же поворачиваешь весло, чтобы лодку не заносило.
— Понятно. Дайте весло, дядя Матула!
Наш Плотовщик стал подражать Движениям старика, и лодка наконец поплыла, но двигалась так, точно горячая любовь влекла ее то к одному, то к другому берегу.
— Ничего, не плохо, — ободрил его старик. — Но надо научиться грести как следует, ведь ты не гребешь, а воду ложкой хлебаешь.
— Пошли, Серка, а то у тебя голова закружится, если будешь долго смотреть на лодку.
Дюла еще некоторое время чувствовал на спине неодобрительный взгляд Матулы, хотя старик уже шел по тропке к шалашу.
— Разрази гром это корыто! — негодовал Плотовщик, но, к счастью, гром и молния не были подвластны неосмотрительному мальчишке, который сам сидел в лодке.
Однако знакомая ему кривая ива была все так же далеко, хоть и казалась близкой. Дюла, крепко державший весло, вспотел от усердия, и лодку как будто уже меньше тянуло то к одному, то к другому берегу, но она ползла, точно сонный клоп, если к старой посудине применимо такое сравнение.
«Ква-а-ак…» — закричала цапля, неожиданно вылетевшая из камышей, и Дюла со страху чуть не выронил весло.
— Чтоб тебе, тонконогой, треснуть! — вскипел Плотовщик. Потом дело пошло на лад, и вскоре Дюла с восторгом ухватился за кривую иву.
— Теперь-то я уж знаю, как надо. Завтра потренируюсь. Плотовщик привязал лодку и на берегу почувствовал, что он существо сухопутное, потому что пешком мгновенно добрался до Матулы, который сделал ему знак сесть рядом и не шевелиться. Он хотел передать Дюле удочку.
— Удите вы, дядя Матула. У меня болит ладонь.
— Ничего. Пройдет. Ну вот! Есть! Сачок сюда! Легко идет, наверно, лещик. Так и есть!
— И какой! — Дюла с интересом рассматривал большого леща, перекладывая его в садок. — Точно блин!
Он теперь уверенно повторял привычные движения. Рыбу брал, как положено, под жабры и бросал в садок.
Солнце опустилось к самым камышам, и уже не больно было смотреть на его красную физиономию. Реку окутали тени, и цапли полетели домой. Но появились тучи комаров, и это обстоятельство не понравилось Дюле.
— Я схожу в шалаш намажусь, а не то они съедят меня живьем.
— Разумно. Можешь заготовить дрова, а я пока половлю. Плотовщик нашел такое разделение труда правильным, достал топор и пригласил Серку, если ему хочется, тоже пойти за дровами.
А поскольку над шалашом черным пологом висели комары, он не пожалел мази.
— Пошли, Серка!
В низине луга клубился вечерний туман. Птицы постепенно смолкли, и только фазан испускал тревожный крик. Может быть, его напугала лиса, может быть, громадный ястреб охотился в тех местах. Пернатый рыцарь со шпорами продолжал беспокойно кричать:
«Ка-ат. ка-ат.» И все тут.
Прост язык фазана, а понять трудно.
Высокая трава уже покрылась росой, но спасали резиновые сапоги. Дюла поглядывал на них, вспоминая дядю Иштвана и Матулу. Теперь он понимал, что» надо слушать Матулу. Прав тот, когда говорит: «От старика в доме польза», то есть старые люди дают мудрые советы.
На этот раз Плотовщику пришлось идти за дровами дальше, потому что у знакомого дерева он обрубил уже все сухие ветки. Собака сначала неслась перед ним, потом остановилась, пропустив мальчика вперед.
— Ты что не идешь?
Серка добродушно покрутил хвостом, объясняя, что так ему спокойней, — ведь он не знает намерений Дюлы, да и вообще предпочитает торную тропку.
Лимонная мазь отпугнула часть комаров, но их осталось достаточно. Эти презирающие смерть амазонки с пением прорывали заколдованный круг лимонной мази и втыкали свои хоботки в самые неожиданные места.
— Хвороба их возьми! — бранился наш Плотовщик.
Но что могла сделать хвороба с миллиардами комаров? И что могли сделать с ними две маленькие летучие мыши, кружившие у Дюлы над головой, тем более что они предпочитали более крупных насекомых. Вот с жужжанием пролетел жук-олень, и одна из летучих мышей — Матула называл их нетопырями — поймала его на лету.
«Все равно комары вьются!» — с уважением покачал головой Дюла и, застыв на месте, стал наблюдать за охотой летучих мышей, которая тут же навлекла смертельную опасность на них самих. Над лугом появился чоглок. Летучие мыши метнулись в тень, но чернокрылый хищник уже наметил одну, и мальчик не успел постичь поразительные приемы этой охоты высшего класса, как летучая мышь, точно серая тряпочка, повисла в когтях чоглока.
— Вот это да! — поразился Дюла. — Серка, ты видел? Ну пошли, псина, а то и нас еще кто-нибудь сцапает. Надо было мне пожирней намазаться. — И, почесав колено, он остановился под облюбованной им ивой.
Плотовщик отрубил топором огромную сухую ветку, и, пока тащил ее к шалашу, комары ему не очень досаждали.
Вечерний туман окутывал все легкой дымкой, и в вечерней тишине множились голоса и шорохи, не слышные днем.
Разгорающийся костер освещал часть полянки, и в его огненном чреве непрерывно зарождались разлетающиеся вокруг света искры. Смеркалось, и Дюла вдруг понял, что без тьмы не было- бы света.
Вокруг костра сразу стало по-домашнему тепло и уютно; вот появился Матула, точно вернулся к родному очагу глава семьи.