Терновая крепость
Шрифт:
Кряж поднял свою могучую лапу, посмотрел на пальцы, и ему что-то не захотелось их лизать.
— Нужно будет ногти обрезать, — буркнул Кряж и посмотрел на сук, прикидывая, как бы лучше его разрубить.
Когда Кряж закончил свою работу, солнце уже миновало зенит, и к этому времени от костра доносились дразнящие ароматы.
— Запах хорош, — признал Кряж. — Не хватает только дяди Герге. Можно накрывать на стол?
Они даже позабыли, что это их последний день в камышах, и когда Серка бросился навстречу хозяину, они со скрытым волнением посмотрели
Матула уже издали увидел дым, а когда показался из зарослей, то глубоко втянул ноздрями воздух.
— Добрый день, — сказал он и заглянул в котел, потом подержал руку над паром и даже понюхал ее. — Ну-ну, вроде как что-то получилось.
— Разливать, дядя Герге?
— И поскорее. Меня разбирает любопытство.
Плотовщик разлил уху, но сам не притронулся к ней, а старик не спеша помешивал ложкой в своей тарелке.
— Я принес Беле письмо. Оно там, в кошелке.
Кряж тотчас же отставил в сторону благородное кушанье.
Катица говорит: «Дядя Герге, не возьмете ли письмецо для господина весовщика?» Вот какие дела. Но письмецо я, конечно, захватил.
— Я прочту письмо. Может, оно срочное, — сказал Кряж, распечатывая конверт.
— Как не срочное! — подтвердил Матула, зачерпнул ложку ухи, подул на нее и подержал во рту, распробывая. — Ничего ушица! — Он одобрительно взглянул на Плотовщика. — Я и сам бы лучше не сварил. Верное слово.
— Неужели правда?
— Потому и говорю, что правда. А старой Нанчи и всем женщинам впору только от зависти лопнуть. Уха только зимой могла бы показаться вкуснее, и то лишь потому, что тогда чем горячее пища, тем лучше. — Матула взглянул на Кряжа и улыбнулся. — Правда, некоторые вместо ухи письма глотают, хотя письмо и не остынет!
Кряж смотрел на письмо, как солнцепоклонник на восходящее светило.
— В селе опасаются эпидемии, — сказал он с тревогой. — Но, к счастью, всем сделали прививки.
— К счастью, — со скрытым лукавством повторил Матула. Дюла закусил во рту ложку, чтобы не рассмеяться. Нет, наш Плотовщик не понимал душевного состояния Кряжа, не понимал, что против его болезни нет прививок и нет никаких лекарств.
После обеда они не упустили случая поспать, хотя это и не входило в их планы. Однако часовые стрелки солнечных теней не останавливались, и, когда ребята проснулись, Матула уже вынес из хижины их пожитки.
— Ну, пора, — сказал он.
Кряж нащупал в кармане письмо, и это как-то успокоило его, но Дюла с некоторой горечью подумал об отъезде, о той минуте, которая вот уже и настала.
— Спасибо вам за все, дядя Герге!..
— И вам спасибо, — сказал старик. — Потому как хорошее было это лето, и нам хорошо было втроем. А теперь поехали!..
Прежде чем сесть в лодку, Дюла приподнял отчаянно сопротивлявшегося Серку и крепко прижал его к груди.
— До свидания, Серка! На рождество мы снова здесь встретимся..
Кряж тоже погладил жесткую шерсть своего четвероногого друга, который сопел, требуя, чтобы его отпустили наконец, потому что он не выносит, когда
Матула взял в руки весло.
— Останешься здесь, — кивнул он Серке, и лодка заскользила по воде.
Телега тяжело стучала по рытвинам. Дядя Иштван специально прислал телегу, чтобы забрать все вещи. Ребята молча сидели на сене.
Они еще раз помахали Матуле, но вот дорога повернула, и камыши остались позади. Перед ними простирались луга, на которых пасся скот, и над кустами уже раздавался не крик чаек, а звук колокольчиков. Над Балатоном догорала вечерняя заря, и зеркало большого озера постепенно тускнело, как человеческая память.
На козлах сидел незнакомый возчик, сидел хмуро, с каким-то пасмурным равнодушием, словно вез на телеге дрова, удобрения на поля или снопы.
— А нельзя ли ехать немного быстрее? — попробовал заговорить с ним Дюла.
— Нет!
Дюла взглянул на Кряжа, тот пожал плечами, и они засмеялись.
— Плотовщик, — сказал Кряж, — с нами не хотят знаться. Дорога стала лучше. Воспоминания уже не тянули телегу вспять, а весело подгоняли, словно говоря:
«Мы с вами, ребята. Мы ведь никогда не исчезнем!»
— Кряж! — заговорил Дюла. — Значит, те письма нужно будет адресовать так: Будапешт, потом твой адрес, а после — Беле Пондо-раи, и добавить: для Лайоша Дюлы Ладо. Мы с тобой заранее надпишем пару конвертов.
Это еще зачем? У Катицы отличный почерк, она закончила шестой класс на «хорошо»..
— Дурак! Твоя мама сразу догадается, что писала девушка.
— Извини, Плотовщик! Пожалуй, ты прав. Но сейчас давай поговорим о другом, потому что тетушке Нанчи этого знать не нужно. А вдруг ей тоже известен этот прием — держать письмо над паром? Видишь, вот она уже и встречает нас!
Телега свернула во двор, и они увидели тетушку Нанчи, которая стояла на крыльце, подбоченившись, как атаманша.
— Ну, — с улыбкой произнесла она, когда телега остановилась, — приехали, значит!
— Да, как видите, тетя Нанчи, — ответил Плотовщик с некоторым раздражением, так как мысленно продолжил фразу Нанчи: «… приехали и теперь попадаете ко мне в руки!»
— Воду для ванны я уже согрела. Раздевайтесь, да побыстрее. Мы это постираем, погладим, починим и пришьем пуговицы где надо, чтобы дома не сказали, что мы о вас не заботились. Я уже обдумала. Вещи свои оставьте прямо здесь, на крыльце, не ровен час прихватили с собой вошек! Что у тебя с головой, Бела?
— Ой-ой! — даже подпрыгнул Кряж. — Не нажимайте, тетя Нанчи.
— Я тебя вылечу, не бойся. Но сначала к парикмахтеру. Даже у цыган нет таких длинных волос. Что сказали бы дома, если бы вы явились туда в таком виде? — Тетушка Нанчи упорно называла парикмахера «парикмахтером». И тут же добавила: —Он и ногти вам пообрежет, и зуб выдернет, коли есть плохой.
— Зубы у нас все хорошие, — запротестовал Дюла и потащил Кряжа в ванную.
— Там они уже спокойнее взглянули друг на друга.
— Грязное белье бросьте сюда мне! Может, помыть вас?