Терновый венец офицера русского флота
Шрифт:
Я понимал, что мне просто необходимо побывать в стенах, где жил, учился и служил мичман Российского императорского флота Б.-С.А.Садовинский.
Договорившись с директором музея училища о встречи, я с волнением подходил в назначенное время к старинному зданию Морского Корпуса.
Зрительно мало что изменилось в этой части Васильевского острова за последние 90 лет: та же гранитная набережная, та же величавая Нева, все также стоит на своем месте памятник адмиралу И.Ф.Крузенштерну — «первому русскому плавателю вокруг света», а на противоположном берегу все так же возвышается громада
Вот только на стенах здания добавились мраморные доски с именами знаменитых адмиралов-флотоводцев, мореплавателей, кораблестроителей, деятелей науки и культуры, вышедших за эти годы из стен как Морского корпуса: Г.А.Спиридов, Ф.Ф.Ушаков, Д.Н.Сенявин, П.С.Нахимов, Г.И.Бутаков, В.В.Верещагин, А.Д.Можайский, А.Н.Крылов, Ю.М.Шокальский, В.И.Даль, так и Высшего Военно-Морского Училища им. М.В.Фрунзе: Н.Г.Кузнецов, В.Ф.Трибуц, Ф.С.Октябрьский, С.М.Лобов, Л.М.Галлер, Г.И.Левченко, В.А.Алафузов, Л.А.Владимирский и многие другие.
Директор музея училища встретила меня в зале музея. Она посетовала на то, что у них в музее очень мало материалов о дореволюционной жизни Морского корпуса, но для меня боле важным было почувствовать и прочувствовать дух самого Морского корпуса — именно исторические стены сохранили этот дух. Дух, который оказался не сломлен и не исчез за это время. Он остался в стенах Звериного коридора, Компасного зала, Картинной галереи. Он витал в развешанных по стенам в тяжелых позолоченных и потемневших от времени рамах полотнах знаменитых морских сражений Российского флота.
Это же почувствовал и об этом написал Н.А.Черкашин в своем романе «Судеб морских таинственная вязь»:
«И доныне эти старые стены на Васильевском острове передают
РГАВМФ. Ф.432. Оп.7. Д.2923.
что-то такое своим питомцам, что долго отличает их потом от выпускников всех прочих училищ страны…».
Я шел по коридорам, заполненным курсантами Морского корпуса Петра Великого. Молодые люди в форменках, с погонами и нарукавными нашивками — курсовками, как назывались они в наше время, указывающие на число курсов (от первого до пятого). Первокурсники были более скованы и озабочены. Пятикурсники следовали спокойно и размерено — они без пяти минут офицеры флота!
Как будто не было этих 90 лет и коридоры полны кадет и гардемарин, готовящихся к летним экзаменам и морской практике на Балтийском море. Нет, не исчез морской дух, морские традиции и морская романтика из этих стен. И так же развивается над ними на флагштоке здания гордый и славный Андреевский флаг. И не даром мальчишки-кадеты Сергей Шульц, Борис Лобач-Жученко, Коля Петров и Женя Крюгер в одну из ночей середины апреля 1917 года, рискуя, пробрались к окну, вылезли на барьер второго этажа и сняли огромный красный флаг со стены корпуса, который вывесили восставшие, взамен развевавшегося более ста лет Андреевского флага.
Их судили. Кадет Лобач-Жученко и Крюгера, как не достигшие призывного возраста уволили из училища, а Шульца и Петрова отправили служить в инженерную маршевую роту. Но история расставила все по своим местам…
С грустью в душе и затаенной болью в сердце вышел бывший мичман Российского императорского флота Бруно Садовинский из стен родного училища. Прошел, слегка
Сбросив воспоминания, Бруно Садовинский зашагал в сторону Благовещенского моста. Он остановился на минуту у холодного красно-серого гранитного парапета, недалеко от въезда на мост и посмотрел вниз. Нева несла свои полные, стремительные воды. Они мчались и мчались вдаль, в Финский залив, как и сотню и тысячу лет назад.
Набережные Невы были пусты и унылы. Все было гнетуще и мрачно. Мысли, подобные тем, что обуревали мичмана Бруно Садовинского, очень точно описал человек, который сам находился в то же время в Петрограде, мичман Александр Гефтер, в романе «Секретный курьер», изданном в Париже в 1938 году. Он вспоминает о Петрограде 1918 года следующее:
«Сейчас все было пусто. Печать отверженности и уныния лежала на набережных. Не могло быть, что бы эти огромные, изящные и прекрасные строения были необитаемы. Вероятно, в них скрывались люди, не решаясь только показаться наружу. И от этого… казалось, что набережные покрыты призраками, невидимыми прохожими. Несказанная печаль повисла над этим местом.
Шпиль Петропавловской крепости, прорезавший неясную пелену тумана, был ясно виден. Черные точки вились вокруг. Галки. Тоска…
…Дух Петра витал над созданным его волей городом… Казалось, он притаился здесь огромным костлявым призраком, с грозным взором круглых глаз, с длинными, прямыми, развевающимися волосами, в синем кафтане с Андреевской звездой, в чулках и больших башмаках голландского покроя с пряжкой. Притаился и смотрит, затаив стенание, как гибнет его чудесное детище».
Бруно перешел по мосту на другую сторону Невы. Впереди, за Сенатской площадью и памятником Петру, высился огромный купол Исаакиевского собора, слева — Адмиралтейство с золоченой иглой и еще левее, вдали, на другой стороне Невы, виднелись Ростральные колонны — великолепный памятник морским победам русского оружия. Тяжесть, сковавшая его сердце или какое-то другое, глубоко внутреннее чувство, подсказывало мичману Садовинскому, что видит он все это в последний раз! И Бруно, как жаждущий в пустыне, торопился насытить свою память образами любимого им города…
Мичман Садовинский шел по пустынным улицам. Он пересек площадь, оставил справа здание Мариинского театра, и оказался в сквере у Морского Богоявленского Никольского собора. Бело-голубой цвет здания и якоря на столбах ворот, ведущих к храму, любому горожанину говорили о том, что это Морской собор. Проходя мимо памятника офицерам и матросам, погибшим на эскадренном броненосце «Император Александр III» в Цусимском бою, мичман Садовинский невольно задержал шаг, взглянув на орла с крестом, скорбно венчающего монумент. Перекрестившись, мичман вошел в нижнюю церковь собора. В храме было немноголюдно…