Терпеливый снайпер
Шрифт:
– Он в тоннеле. Я оставила там включенный телефон, чтобы вам легче было найти.
– Мертв? – спросил Рыжий Ус.
Я не ответила.
– Твою мать… – пробормотала Тощая Рожа.
Пройдя еще два шага, я остановилась в растерянности, пытаясь найти какое-то рациональное объяснение ходу событий. С силой потерла руки, будто кровь Снайпера могла просочиться сквозь латекс. И лишь теперь они у меня задрожали. До сих пор рокотом большого барабана отдавался в ушах грохот поезда. Все казалось мне нереальным. Да не казалось, а было.
– С тобой хотят поговорить, – услышала я голос Рыжего Уса.
И не сразу поняла, о ком идет речь.
– Где он?
– В машине. В конце улицы.
Я ушла.
– Кончено, – сказала я.
Заговорил он не сразу. Молчание длилось почти полминуты.
– Вы уверены?
Я не сочла нужным отвечать на это. А он – настаивать на ответе.
– Расскажите, что там было, – сказал он чуть погодя.
– Не все ли равно, что было. Важно, что теперь кончилось.
Он опять помолчал – явно в задумчивости. На этот раз пауза была недолгой.
– Я имел в виду, сказал ли он что-нибудь перед смертью, – наконец уточнил Бискарруэс.
Я на миг задумалась, вспоминая.
– Ничего он не сказал. Он умер, не зная, что умирает.
Потом подумала еще немного и, пожав плечами, поправилась:
– Впрочем, сказал. Произнес одно имя.
– Чье?
– Не важно. Вам оно ничего не скажет.
Заскрипев кожей сиденья, мой собеседник пошевелился.
– Вы оказали мне… – начал он. И осекся. Когда же заговорил снова, голос звучал уже иначе. Едва ли не взволнованно. – Вы оказали мне огромную услугу. Мой сын…
– Ничего я вам не оказала, – сухо прервала я его. – И я сделала это не ради вашего сына.
– Пусть так. Но хочу, чтобы вы знали – предложение, которое я сделал вам в Риме, остается в силе. Я говорю обо всем. О чеке, о вознаграждении… словом, обо всем.
– Ничего вы не поняли, – разозлилась я.
Открыла дверцу, вылезла и пошла прочь. За спиной послышались шаги. Бискарруэс торопливо догонял меня.
– Прошу вас…
Два эти слова забавно звучали в его устах, созданных для того, чтобы приказывать. Я остановилась.
– Я просто хочу понять… – проговорил он едва ли не умоляюще. – Как это вы… Откуда взяли силу… Решимость… Почему задумали именно так, а не иначе.
Я несколько секунд раздумывала. Потом расхохоталась:
– Городское искусство, разве не понятно? Мы занимаемся городским искусством.
Двое суток спустя о происшествии сообщили в прессе, и Интернет забурлил: «Знаменитый райтер разрезан на куски в неапольском метро». Итальянские газеты поместили фотографии последней композиции Снайпера, которая, судя по всему, и стала причиной его гибели в опасном месте подземки: его тэг, выписанный большими красными буквами, обведенными синим, с белым кружком и знаком оптического прицела над буквой «i». Согласно официальным данным, тело было обнаружено в нескольких метрах от граффити: Снайпер, без сомнения, погиб под колесами поезда, под который попал во время работы в тоннеле.
Хоть я и не просила, длинная рука Лоренцо Бискарруэса сильно облегчила мне жизнь. Когда за мной явилась полиция с требованием дать показания – сожительница покойного и несколько его друзей сообщили, что я была одной из последних, кто видел его живым, – в участке уже ожидал адвокат из одной очень известной в Неаполе конторы, готовый оказать мне любое
Но была еще одна встреча. Выйдя в коридор комиссариата, я увидела подругу Снайпера. Она сидела на скамье в вестибюле рядом с каким-то неизвестным мне господином в сером костюме, державшим на коленях старый портфель. Женщина скрестила руки под тяжелой объемистой грудью; от такой позы ее юбка, натянувшись на крутых бедрах, задралась выше колен, оставляя на виду длинные и довольно массивные ноги – они были в парусиновых туфлях на пробковой подошве, с лентами, завязанными на щиколотках, – и оголенность их была как-то особенно заметна в строгой атмосфере присутственного места.
Пока я шла мимо, изумрудного цвета глаза неотступно следовали за мной. Двигались медленно, едва ли не вяло; только они одни, казалось, и жили на этом красивом лице, лишенном всякого выражения, совершенно, как-то по-животному непроницаемом. И этот неопределенный, очень холодный взгляд, спокойный, но пристальный до неистовства, был полон иррациональной убежденности. И этот нутряной упрек зеленого одиночества, который был пронзительнее и незабываемее отчаянного вопля, оскорбления или проклятия, я чувствовала спиной, даже когда была уже далеко. В ту минуту я поняла: она – знает. И вот тогда – только тогда – тень раскаянья коснулась меня.
Неаполь, сентябрь 2013 г.
Мост Убийц
На правах рекламы
II. Старые друзья
Вербовка много времени не заняла. Наведавшись несколько раз в казармы и переговорив кое с кем из однополчан, причем переговоры эти очень уместно орошались выдержанным вином в тавернах Чоррильо, мой хозяин набрал команду ушлых и дошлых, тертых и битых, в семи щелоках вываренных, все на свете видавших молодцев, которые все как один состояли на действительной службе, а потому получили особый трехмесячный отпуск с сохранением содержания. Условились, что часть отряда морем отправится в Геную, а оттуда – в Милан, погрузившись на корабль через три дня после того, как мы – Алатристе, дон Франсиско де Кеведо и ваш покорный слуга – направимся, по морю же, во Фьюмару-ди-Рома, переправимся через Тибр и окажемся в столице папского государства. Среди тех, кто входил в первый отряд, были и наши старинные знакомцы Себастьян Копонс, Гурриато-мавр и еще четверо однополчан, вкрутую, как говорится, сваренных, испытанных и неболтливых, с которыми Алатристе вместе служил на галерах ли, во Фландрии или где там еще на долгом военном веку сводила его с ними судьба. Один, кстати, участвовал и в бою при Искандероне: был он бискаец, и звали его, представьте, так: Хуан Зенаррузабейтиа. Двое – Мануэль Пимьента и Педро Хакета – были андалусцами, а Хорхе Куартанет – каталонцем. О каждом в должное время будет рассказано.