Терпкий запах тиса
Шрифт:
Я встала, нашла в секретере наш с Вадимом свадебный альбом, полистала. На последней странице была большая фотография: мы с ним стоим у подножья лестницы в загсе, рядом свидетели: Нина и друг Вадима Иван, а на ступеньках родные и гости. Где-то на самом верху, с краю притулился Котик. Тощий, сутулый, челка на глаза, пиджак на джемпер.
Я вспомнила тот поцелуй в парке на скамейке, и меня снова передернуло.
Спала я ужасно, просыпалась каждые десять минут, а под утро приснилось, что я вернулась домой после той грозы и обнаружила себя замужем за Котиком.
По-хорошему, за руль в таком состоянии садиться не следовало, но я представила, как возвращаюсь в воскресенье домой в набитой электричке, приняла холодный душ и поплелась на стоянку. И выехала на первый же перекресток на красный свет. К счастью, машин в субботнее утро было не так много. После этого я постаралась взять себя в руки. Еще не хватало только попасть в аварию.
На даче меня немного отпустило. Кто-то из соседей сказал маме, что в лесу уже пошли колосовики, и мы с мальчишками пошли проверить. Нагулялись, нашли три гриба. Петька с Пашкой носились по лесу, как подросшие нескладные щенки, скакали вокруг меня, приносили показать какие-то листики-цветочки. Мне показалось вдруг, что вообще ничего не изменилось. Точно так же мы ходили с ними в лес в мае, когда все еще только расцветало. После бессонной ночи, от переживаний и свежего воздуха у меня начала кружиться голова.
— Мам, ты слишком много работаешь, — безапелляционно заявил Пашка. — У тебя отравление кислородом.
Вечером, после неспешного чая из самовара на веранде, позвонил Вадим, и мы долго разговаривали. А потом я легла на его кровать и моментально уснула. А когда проснулась утром, все показалось уже не таким мрачным.
В конце концов, за десять дней чертов Котик ни разу не дал о себе знать. Ни звонков, ни сообщений, ничего. Даже если — не дай бог! — у нас с ним было что-то и закончилось, я просто забуду об этом — как о страшном сне. Да что там и забывать-то, если я ничего не помню. Точнее, не знаю. И нечего из-за этого переживать. Да, это была я — и все-таки не я!
21
Вадим должен был вернуться в среду. Я собиралась поехать в аэропорт, но он до последнего момента не знал, каким рейсом полетит. Или только так говорил, что не знает. Потому что в пять часов, когда я думала плюнуть и отправиться в Пулково, чтобы ждать там, он позвонил и сказал, что уже дома.
— Ничего себе сюрприз! — протянула я, пытаясь скрыть легкое разочарование — мне так хотелось его встретить.
— Не задерживайся! — попросил он, и было в его интонации что-то такое, от чего внутри все нетерпеливо задрожало.
— Уже еду…
Быстро выключив компьютер, я схватила сумку и выскочила из кабинета, почти бегом.
— Лен, я уехала, — бросила на бегу и уже в коридоре услышала:
— До свидания, Валерия Сергеевна!
Я успела выехать до самых плотных пробок, но все равно казалось, что еду слишком медленно. И что вокруг сплошные водятлы, впервые севшие за руль.
Хорошо, что сегодня, а не вчера, подумала я и захихикала, как дурочка. Было бы обидно. Вспомнилось, как Вадим первый раз уехал за границу, кажется, в Берлин, на две недели. Тогда он еще учился в аспирантуре. Я страшно по нему скучала. А в тот день, когда он должен был вернуться, упросила маму забрать мальчишек из садика и оставить их у себя на ночь.
«Смотрите там, поаккуратнее, еще парочку не настрогайте», — проворчала она.
В результате мы только пообнимались слегка и завалились спать. Вадим был в хлам простужен, а я тоже… вне кондиции.
Поставив Джерри на стоянку, я посмотрела на наши окна. Из спальни сквозняком вытянуло занавеску, словно окно насмешливо показывало язык.
А если… ничего?
Ну и… ладно.
Ну и ничего и не ладно. Но ведь придется делать вид, что все в порядке, что ничего страшного, все нормально.
Лифт спускался сверху медленно-медленно. А потом так же медленно карабкался на пятый этаж.
«Ну быстрее, ты, черепаха!»
Я вошла в прихожую, бросила сумку на тумбочку, скинула туфли. В холле на столике стоял в вазе букет темно-красных, почти черных роз. Может, потому, что я уже была заведена дальше ехать некуда, они мне показались дико, вызывающе сексуальными. В них было что-то подчеркнуто женское, страстное. Хотелось ощипать лепестки, раскидать по постели и предаваться на них разнузданным ласкам, вдыхая темный, тяжелый аромат.
— Вадим? — позвала я тем особым голосом, который рождается в самых тайных глубинах и в самых особых случаях.
— Иди сюда, — отозвался он из ванной.
Свет был выключен, но в стоящих на полу подсвечниках горели несколько свечей — высоких, с дурманящим запахом белых цветов. Любка? Нет, здесь, пожалуй, мешались нарцисс, белая сирень, ландыш, что-то еще.
Вадим полулежал в ванне, на бортике у стены стояла открытая бутылка вина, высокий бокал. Я села на край, наклонилась, поцеловала его в губы. Поцелуй был похож на медовую струйку, стекающую с ложки — долгий, тягучий, сладкий.
— Ты похож на бомжа, — сказала я, проведя по его щеке. — Как тебя только пускали в приличное место?
— Кажется, трехдневная щетина снова в тренде, — Вадим поймал мои пальцы губами и тут же отпустил. — Может, так и оставить?
— Нет, лучше пусть борода, — возразила я. — Мне всегда нравилось.
— Ты сейчас будешь вся мокрая, — он брызнул на меня водой.
— Я и так уже вся мокрая.
Прозвучало это здорово двусмысленно. Мы смотрели друг на друга и улыбались одинаково — чуть напряженно, дразняще.
— Так чего ты ждешь? — прошептал Вадим. — Особого приглашения?
— Особого, — кивнула я.
Он протянул мне бокал, я отпила немного. Красное, полусладкое. Отдающее лесной земляникой, разогретой солнцем. Оно напомнило один страшно неприличный эпизод на поляне посреди соснового бора, давным-давно, когда мы еще не были женаты. Запах подвяленной зноем травы и багряно-спелой земляники, которую Вадим кидал мне в рот по ягодке. И как мы целовались, губами отбирая друг у друга последнюю, самую крупную и сочную.