Терпкий запах тиса
Шрифт:
— То есть вы хотели, чтобы я ничего не узнала? — усмехнулась я. — Очень мило.
— Нет, Лер. Мы бы тебе все равно рассказали. Только не знали, как. Все-таки твой муж и твоя лучшая подруга, с детства…
— Ладно, Кирюх, проехали, — вздохнула я. — Противно, конечно. Но лучше, что я узнала от Вадима, а не от вас. Он тоже не знал, говорить или нет. Кстати, она, оказывается, на него уже больше пяти лет вешалась, хотя и не так откровенно. Будем надеяться, что страшно мстить не будет. Ни ему, ни мне.
— Блажен, кто верует, —
19
Когда я вошла в квартиру, Вадим вышел из гостиной, но, как и утром, остановился поодаль.
— Сделала? — спросил он. — Зуб?
— Пломбу на время, — ответила я, снимая туфли. — Все равно мост потом надо будет ставить.
— Фигово, — посочувствовал Вадим. — Есть будешь? Я картошки пожарил.
— С луком? — застонала я, а желудок подпел голодным урчанием.
— И с сыром.
— Уруру!
Пока я мыла в ванной руки, он положил мне на тарелку картошки, нарезал огурец, помыл зелень. Я накинулась на нее, как будто три дня во рту крошки не было. Картошку Вадим жарил так, что я могла запросто умять целую сковороду. Правда, позволяла себе это крайне редко — не хотелось потом изводить себя диетами и зверским фитнесом. Заметной склонности к полноте у меня не было, но все равно приходилось за собой следить. Особенно учитывая, что часто я не успевала нормально пообедать и могла капитально нажраться на ночь.
Пока я ела, Вадим сидел рядом и пил чай. Я рассказала ему о разговоре с девчонками. И о предупреждении Киры тоже.
— Лер, вот скажи, неужели ты сама ничего не замечала? — спросил Вадим, глядя на меня поверх кружки.
— Чего? — не поняла я. — Что она к тебе липнет?
— Нет. Что она тебе завидует по-черному. Тебе, конечно, многие завидуют, но, мне кажется, никто так, как она.
— Знаю, — вздохнула я. — Всегда знала. И никогда не могла понять. Уж ей-то точно было известно, и как мы с тобой жили, и что нам ничего само собой с неба не свалилось.
— И все равно с ней дружила.
— Тут все, как в статусах пишут, сложно. Знаешь, как она всегда говорила? Что женщины могут дружить только в одном случае. Если у них взаимная зависть уравновешивается взаимным чувством собственного превосходства. У тебя вот так, а у меня зато вот эдак.
— То есть ты ей тоже завидовала?
— Да. Только у меня какая-то зависть неправильная. Или наоборот правильная? Я могу порадоваться за кого-то и сказать: «Вот ведь круто, я бы тоже так хотела». А не «сволочь какая, у тебя есть, а у меня нет, чтоб тебе повылазило».
— Вот и разница. И тебя это не смущало?
Я задумалась. Ну вот как объяснить все мои детские страхи и комплексы? Вадим застал лишь самый краешек той замкнутой и страшно неуверенной в себе Леры, какой я была до встречи с ним. Да и изменилась я во многом благодаря ему. Может, и рассказала бы все, случись подобное в прежней реальности. Но… настройки сбились, и мы
— Знаешь, наверно, не очень смущало, — сказала я, подбирая с тарелки остатки картошки. — У меня, кроме нее, в школе вообще не было подруг. Я была такая вещь в себе. Совершенно асоциальное существо.
— Да ладно, — хмыкнул Вадим. — Не поверю. Судя по фотографиям, ты была очень даже хорошенькая, а детей внешняя красота притягивает. Если ты не была какая-нибудь мерзкая ябеда или плакса, с тобой наоборот все должны были хотеть дружить.
— Да нет, не ябеда и не плакса. Скорее, слишком умная. До седьмого класса круглая отличница.
— И что? Я школу с золотой медалью окончил, но у меня таких проблем не было.
— Ты такой… лояльный. Снисходишь до дураков. А мне было скучно. Я, может, и хотела с кем-то дружить, но интереснее было с теми, кто постарше. А тем, кто постарше, было не интересно со мной.
— А с Маринкой, значит, было интересно?
— Мы сидели за одной партой, жили рядом. С ней тоже никто особо не дружил.
— Понятно. Встретились два одиночества. А с ней почему не дружили?
— Она была толстая и некрасивая. Для младших классов этого бывает достаточно. А еще она была такая… мажористая. Папа у нее был очень непростой. Из криминального бизнеса. Жили они в четырехкомнатной в «Вашингтоне».
— Где? — не понял Вадим.
— Сталинская высотка на Кузнецовской, рядом с парком Победы. Так ее называли. Тряпки у нее всегда были самые модные, мобильник появился раньше всех. В общем, ей завидовали и никто не любил. Я тоже завидовала, но хотя бы не по-черному. Знаешь, у дружбы бывают иногда очень странные причины.
— Да уж… Еще хочешь? Картошки?
— Хочу, но не буду, — вздохнула я. — Спасибо.
— Интересно, а тебе она почему завидовала? — Вадим поставил мою тарелку в посудомойку и сел обратно. — Кроме внешности?
— Ну, например, тому, что я писала. Стихи, рассказы. За сочинения у меня всегда пятерки были. Она тоже пыталась, но получалась полная фигня. Хотя за грамотность у нее тоже были пятерки. Мы ведь вместе на журфак поступали, но она сочинение завалила. Пошла в Полиграф на издательское дело.
— Ты мне свои стихи никогда не показывала, — Вадим искоса посмотрел на меня.
— Я их в одиннадцатом в один журнал отправила. Толстый, литературный. Там меня красиво размазали, посоветовали больше читать классиков, и больше я уже не писала. Наверно, у родителей где-то лежат на антресолях. Две тетрадки.
— Хочешь страшную тайну? — улыбнулся Вадим.
— Ты тоже стишками баловался?
— Я нет. А Петька пишет.
— Он тебе показывал?
— Да ты что?! Пашка проболтался. Но он тоже не видел. То есть видел, но не читал. А Петька Пашку тоже заложил. Что тот в девчонку из параллельного влюблен. Правда, без взаимности. Смотри, не ляпни им чего-нибудь только.