Терра инкогнита. Книга 1-я
Шрифт:
Пока суть да дело, наша компания, стоявшая в шеренге рядом договорилась: кто влезет первым, сразу рвет вперед и занимает свободное купе на всех. Веселей будет ехать.
Так и получилось. Маленький и шустрый Вовка, забравшись в очередной пустой вагон первым, оккупировал там среднее купе и, отпихивая желавших туда попасть, орал, – топай дальше, занято!
За ним подвалили мы, сунув в рундуки мешки, уселись на нижних полках.
Минут через двадцать колготня в поезде прекратилась, и по проходу со строгим видом
Затем снаружи донесся длинный гудок (по составу прошла дрожь), лязгнули сцепки, и состав тронулся.
– Ну, вроде поехали, пацаны, – сказал Саня, расстегивая ватник. За стеклом моросил мелкий дождь, они стали мутными.
Вскоре Ворошиловград остался позади, за окнами поплыла осенняя степь, с темневшими в ней посадками и белыми хатками сел под серым небом.
Затем по купе прошел высокий, оставленный в вагоне матрос, в форменке с бледно-синим воротником, несколькими значками на груди и тремя лычками на погонах.
Он переписал всех блокнот и назначил в каждом старших. У нас, как и ожидалось, Сашку.
– Товарищ сержант, – поинтересовался тот.– Как тут с кормежкой? А то все, что взяли из дому, уже подъели.
– Я не сержант, а старшина 1 статьи, – хмыкнул тот. – С хавкой* будет все нормально.
Потом он, захватив с собой четырех призывников, ушел в начало поезда.
Через некоторое время, кряхтя, те доставили в купе проводника, несколько картонных коробок и чем-то туго набитые мешки. От которых пахло хлебом.
Затем старших по купе, с пустыми рюкзаками, вызвали туда, и вскоре Сашка вернулся с семью жестяными банками без наклеек (граммов по триста в каждой), тремя кирпичами хлеба, четвертью пачки рафинада и цибиком* грузинского чая.
– Вот, получил на всех, – выложил все на откидной столик. А в титане готов кипяток. Давай кто-нибудь туда с кружками, пока не набежали.
Мы тут же извлекли из рюкзаков кружки, а к ним ложки (такие полагалось иметь всем), Степка с Витьком, нанизав их на пальцы, отправились за кипятком, я принялся вскрывать раскладным ножом банки, а Вовка своим хлеб.
Вскоре все уписывали за обе щеки ломти черняшки, намазанные волокнистой, с жирком, тушенкой (в магазинах такую не встречали), а еще сваренные вкрутую яйца, запивая все горячим сладким чаем.
Насчет отсутствия продуктов, Саня немного загнул. У нас еще оставался изрядный шмат домашнего сала с прорезью, круг одесской колбасы несколько банок сгущенки и вот эти самые яйца.
– Не хило, – рыгнул Вовка, первым отвалившись от еды. – Пойду курну в тамбуре.
Подкрепившись, мы убрали со стола, жизнь показалась лучше.
В дальнем конце вагона кто-то забренчал на гитаре, а потом стих, мы с Сашкой переглянулись.
– Сбацаешь? – предложил он.
– Можно,– кивнул я.
– Тогда я щас. Встал и направился в ту сторону.
Через пять минут вернулся и сунул мне в немецких наклейках «Шиховскую»*. Были тогда такие, переводные. С красивыми девицами.
На гитарах – семи и шестиструнных, я неплохо играл. И почти год до призыва, на электрической, в составе вокально-инструментального ансамбля (их тогда называли ВИА) в одном из шахтерских клубов, на танцах.
Для начал, перебирая струны, исполнил популярный тогда «Дом восходящего солнца», а когда отзвучал последний аккорд, ребята попросили,– давай песню про осень.
Репертуар у меня был обширный, знал их до сотни. В том числе зэковских (в нашем городе было их немало), бардовских и всяких прочих.
Эта друзьям нравилась особенно.
Клёны выкрасили город,
Колдовским каким-то цветом.
Это скоро, это скоро,
Бабье лето, бабье лето
выдал под звон струн первый куплет, и рожи у них стали мечтательными
Что так быстро тают листья -
Ничего мне не понятно…
А я ловлю, как эти листья,
Наши даты, наши даты
продолжил
А я кручу напропалую,
С самой ветреной из женщин.
Я давно искал такую -
И не больше, и не меньше
перешел на восьмерку*. А когда поднял глаза, в проеме высился старшина. Я хлопнул ладонью по струнам и замолчал.
– Давай-давай, пой – уселся он сбоку от Вовки с Серегой. – Мне Высоцкий очень нравится
Только вот ругает мама,
Что меня ночами нету,
Что я слишком часто пьяный,
Бабьим летом, бабьим летом
продолжил я, и он внимательно слушал. А когда песня закончился, – поцокал языком.
– Ну, ты кореш, прямо артист. Уважаю.
– Он у нас и на баяне шпарит, мама не горюй,– прогудел рядом Сашка.
– Да ладно,– смутился я. – Так, немного играю.
– Ну, баяна я в поезде не видал, развел руками старшина – так что давай, спой еще чего-нибудь. У тебя здорово получается.
Поочередно я исполнил романс «Утро туманное», за ним бардовскую «Гостинцу», а в заключение «Сумерки».
К тому времени у нашего купе собралось целая толпа призывников. Все тоже внимали.
Примерно через три часа поезд прибыл в Донецк, концерт закончился, все разбежались и припали к окнам.
На перрон вышли оба офицера (теперь у них болтались у колен кобуры) и приняли новую группу призывников в сопровождении матросов. Еще человек двести.
– И этих загребли на три года,– довольно сказал кто-то. – Глядите, хари какие кислые.