Терра инкогнита. Книга 1-я
Шрифт:
В казарме, несмотря на скученность, стоял жуткий холод. Из щелей стен навевало сквозняком вместе со снежной порошей. На нары, с лежащими на них старыми матрацами, улеглись по четверо, поперек, как учили, не снимая шапок, пальто и ватников.
Над нами, вверху, кашляли азиаты. Кто-то из них плакал, время от времени тихо повторяя, «билат, билат, куда моя папала».
У двух, топящихся углем в проходе буржуек, уютно расположились опекающие новобранцев моряки. Они организовали ужин из отобранных у нас продуктов, запивая их водкой и разведенным в кружках
Мы все это молча наблюдали с нар и впечатлялись.
– Вот тебе и флот, мать бы его еб,– прошептал лежащий рядом Витька.
– Да, дела, – вздохнул Вовка.
Утро. В казарме собачий холод. По углам вверху игольчатый иней, буржуйки погасли.
Вокруг них в живописных позах спали балтийцы, от которых разило сивухой и парикмахерской. На полу были разбросаны игральные карты, пустые бутылки и флаконы от одеколона. Здесь же валялись непонятно откуда взявшиеся два карабина.
Последующие дни, мало чем отличались от предыдущих. На пересылке царил невообразимый бардак.
У нас отбирали или вынуждали отдавать личные вещи, заставляли выполнять бессмысленную работу, вроде выноса на улицу и проветривания деревянных топчанов, и все время пересчитывали, резонно понимая, что от такой жизни кто-нибудь попытается удариться в бега. К маме.
Но и мы обживались. Посоветовавшись, подарили главстаршине имевшуюся у Витька электробритву, и он разрешил нам не ходить на камбуз.
Дело в том, что на пересылке имелось несколько сносных буфетов, в которых продавались продукты, ситро и курево. А у нас еще оставались деньги, заначенные в потайных местах. Слава богу, в дороге не все пропили.
В первый поход в буфет, расположенный за казармами, отправились впятером – всем землячеством. Те двое, которые ехали с нами в купе, куда-то подевались.
У буфета, расположенного в стороне от других зданий, переминалась очередь – человек двадцать, В основном кавказцы и азиаты.
Эти ребята приспосабливались везде. Впоследствии, на лодках, я их практически не встречал. Зато на камбузах, складах и в других «хлебных» местах, сынов гор и степей, хватало с избытком.
Пристроились в хвост очереди, советуясь, чего взять и сколько.
В это время, расталкивая локтями возмущающихся рекрутов, к витрине буфета нахраписто протиснулись трое парней в синих робах и шинелях погон. Не иначе такие же призывники, как и мы, но уже отправляемые в части.
– Кончайте хамить, пацаны! – попытался их урезонить их Витька.
– Молчи, блоха! – уничижительно взглянув на него, процедил самый рослый из тройки и, отпихнув очередного рекрута, протянул в окошко буфета червонец. Остальные громко заржали и добавили еще несколько оскорбительных фраз в адрес Костенко.
Не сговариваясь, мы подошли к витрине. Сашка уцепил согнувшегося у окошка верзилу за плечо, рывком повернул к себе и, не давая опомниться, съездил по морде.
Тот, взмахнув руками, опрокинулся на спину, а мы быстренько навешали оставшимся двоим. Метод был опробован и не давал сбоев.
– Чапайте отсюда,– зловеще прошипел Степка, когда все закончилось.
Подвывая и утирая розовые сопли, хулиганы потащили беспамятного приятеля в сторону казарм. А мы, пользуясь замешательством очереди, наспех отоварились хлебом, одесской колбасой и сгущенкой. Дополнив их несколькими бутылками полузамерзшего лимонада с сигаретами.
– Ловко вы их, – принимая деньги, рассмеялась грудастая продавщица в белом, одетом на пальто, халате. – Откуда такие взялись?
– Мы тетя, из Донбасса, – пробасил Сашка.
– Тогда ясно, – кинула она головой, – следующий!
Отобедали среди заснеженных сосен, в беседке за вещевыми складами.
После драки и еды, настроение улучшилось, на душе потеплело. Оставшиеся продукты упаковали в принесенный с собой рюкзак, зарыв его в снег под одним из деревьев.
– Запас карман не тянет, – сказал Вовка, поглаживая заплывающий глаз.
– Да и вроде как размялись, – зевнул Степка, после чего компания дружно загоготала.Что-что, а подраться шахтерня всегда любила. Профессиональная, так сказать, особенность.
В баню нас все-таки сводили. Она оказалось темной и обшарпанной. Там нас встретила местная обслуга из моряков и ручными машинками оболванила тех, у кого остались прически. Затем всем без исключения обрили лобки, выдали по четвертушке дустового мыла и загнали в моечную.
Там, на бетонных скамьях, горками высились жестяные мятые шайки без ручек, валялись истертые мочалки, а из кранов текла едва теплая вода. Из высоких, мутных окон тянуло сквозняком, пол был холодным и скользким.
Кое-как помылись, а когда, трясясь, вернулись назад, у многих почистили карманы.
Нас эта участь миновала, за исключением Сани. У него сперли почти новую кроличью шапку.
Спустя несколько дней, в медчасти пересылки прошли еще одну комиссию.
В отличие от прочих зданий, она была новой, из красного кирпича, внутри было тепло и уютно.
Нас снова обстукивали, слушали, меряли и взвешивали. Теперь уже военные врачи, причем более дотошно.
Там, за мои часы «Восток», модные в то время, мы подкупили разбитного мичмана-медика, который пообещал перевести Йолтуховского в команду 90, направляемую в морскую авиацию. У всех нас была 70-я (подводные лодки). В авиации служили два года, а Йолтуховский был женатик.
Мичман сдержал слово, и после комиссии его действительно туда определили.
– Спасибо, хлопцы, – расчувствовался друг. – Я этого никогда не забуду.
– Да ладно, – ответили мы. – Проехали.
Между тем зима все сильнее осаждала Красную Горку. Почти каждый день шел снег, морозы усилились до двадцати градусов. Как и следовало ожидать, многие призывники заболели.
Особенно доставалось азиатам, которые были легко одеты и не привыкли к таким условиям. Только из нашего барака, за несколько последних дней, в госпиталь отправили человек десять. У всех определили пневмонию или бронхит. Мы пока держались.