Терра инкогнита. Книга 1-я
Шрифт:
Многочисленные помещения учебной роты торпедистов, включали в себя четыре кубрика для курсантов, небольшой спортивный зал с инвентарем, каптерку, оружейную и бытовую комнаты, сушилку, умывальник и гальюн. А еще кабинеты командира роты, офицеров и «старшинскую».
Сразу же после комплектования, нам приказали заняться клеймлением обмундирования. Шинелей с бушлатами, шапок с бескозырками и форменок.
Делалось это разведенной хлоркой, куда макалась спичка, на их подкладках. Каждый выводил там номер своего военного билета. Мой был 6093245 (до
– Это не иначе для того, чтобы найти, если кто сопрет, – высунув кончик языка, сказал малюющий рядом Степка.
Все это время старшины прохаживались меж курсантами, наблюдали и давали советы.
После клеймления девушка-сверхсрочник, вместе с каким-то старшим матросом, принесла несколько пачек черных жестких погон, а также мягких синих, квадратных. И к ним несколько кисточек, целлулоидные трафареты и пару банок масляной краски.
– Ты, ты и ты, – указал Захаров на трех выбранных им художников. – Будете штамповать погоны. Демонстрирую.
Уселся на корточки, наложил на один погон трафарет, макнул кисточку в банку и через секунду на погоне золотились две больших литеры БФ.
– Поняли?
– Ага, – закивали головами художники.
– Ну, тогда вперед.
Пока те клеймили, он показал остальным, как пришивать подворотнички на сопливчики. Официальное название – галстуки. Они из черного сукна, вроде манишки у маленьких детей, чтоб не запачкаться, поедая манную кашу.
Та же девушка выдала белые подворотнички, иголки с нитками, стали пришивать.
– Ай, б..!
– заорал один курсант, и стал сосать палец.
– Фамилия? – подошел к нему Захаров. Тот, вскочив с банки назвал.
– Еще раз услышу, – получишь наряд вне очереди. – Продолжай, – вразвалку пошагал дальше.
Короче, занимались такими вот делами, мы два дня.
За это время инструктора нас научили правильно застилать кровати, правильно складывать на банках робу перед сном, драить бляхи на поясных ремнях, и еще многому из флотского быта.
А на третий, после ужина, выстроив по сменам и приказав одеть шинели с шапками, а на шеи сопливчики, осмотрели.
На плечах у нас красовались погоны с литерами, на левых рукавах алели круглые «штаты» с миной и торпедой, рабочие ботинки (на флоте зовутся «гадами»), были надраены казенной ваксой до упомрачительного блеска.
– Ну, вот, теперь вы немного похожи на матросов, было их заключение.
Затем нам объявили, что со следующего утра начинается курс молодого бойца, и обучение специальности.
Режим дня стал предельно жестким и насыщенным.
Подъем в шесть, и при любой погоде трехкилометровый кросс в робах по спящему Кронштадту. Затем зарядка на плацу и умывание ледяной водой по пояс, завтрак, приборка и занятия до обеда. После него – час отдыха, а потом занятия до ужина. Далее приборка и личное время. Отбой в двадцать три часа.
Спустя несколько дней многие из нас, в том числе я, написали письма
В своем я сообщил родителям, что у меня все нормально, служу в учебном отряде подводного плавания в Кронштадте, где буду находиться шесть месяцев. Еще написал, что кормят здесь хорошо, и вместе со мной все мои друзья, кроме Сани Йолтуховского. Тот попал в морскую авиацию.
Потом с нетерпением стал ждать ответа.
За первый месяц службы мы похудели и устали, кажется на всю оставшуюся жизнь. Особенно мучили ежедневные утренние кроссы. На них выводили в робах и головных уборах. При том, что зима в Кронштадте в тот год выдалась особенно снежная и холодная, а морозы постоянно перемежались оттепелью.
К концу каждого кросса несколько человек падали без сил, и их тащили обратно под руки. От ледяной воды в умывальниках, нас едва не хватал кондрашка*. Но сачкануть от этих мероприятий не получалось. Любые такие попытки безжалостно пресекались вездесущими инструкторами.
Мы не видели, когда они ложатся и встают. Создавалось впечатление, что это не люди, а постоянно действующие механизмы.
После описанных моционов, несколько человек попали в санчасть, а добрая половина роты постоянно кашляла, чихала и пускала сопли, пытаясь разжалобить командиров. Эффект получался обратный.
На одном из утренних построений, как всегда бодрый Иванов, выслушав доклады инструкторов смен о состоянии дел в подразделениях и участившихся обращениях курсантов в санчасть, прохаживаясь перед строем, ответил следующими словами.
– Вот раньше был моряк, ссыт и булыжники вылетают, а сейчас писает – и снег не тает!
Через месяц из роты, по состоянию здоровья, списали пару курсантов. Но, удивительно, остальные значительно окрепли, стали шустрыми и выносливыми. Кросс и водные процедуры, из пытки превратились, в удовольствие.
Многие, в том числе и я, по примеру старшин стали обливаться холодной водой и перед отбоем.
В это время по роте прошел слух, что в школе работает военная прокуратура. Двое ребят на той пересылке, где мы были, умерли впоследствии в госпитале от пневмонии.
Из нашей роты на допрос вызывали нескольких человек, и они рассказали, в каких условиях там жили.
– Может посадят кого из тех гадов, – сказал в курилке по этому поводу Вовка.
– А родителям каково? – добавил кто-то из ребят. – Отправляли живых, получат в гробах мертвых.
Из специальных дисциплин нам читали устройство подводной лодки (Иванов), торпедное и минное оружие (Захаров с Сомряковым), устройство торпедных аппаратов (Мальцев) а также борьбу за живучесть (Лойконен и Костылев).
Кабинет УПЛ*находился на первом этаже и впечатлял своим видом. У одной боковой стены, находился длиной в пять метров, макет дизельной подводной лодки 641-го проекта, выполненный в разрезе. Внутри были видны все семь отсеков, центральный пост, вооружение, а также механизмы.