Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения
Шрифт:
Внутренние и внешние земли имели разный статус в картине мира. Собственно Япония открыто позиционировалась как «божественная страна», обладающая непревзойденными природными характеристиками. Что до земель внешних, то в сознании японцев они представали совсем другими – тамошняя среда обитания, природные условия и климат отличались суровостью и недружелюбностью по отношению к человеку. Другими были и их насельники, это были неразвитые, малокультурные и маломоральные люди. Причем это касается сознания прежде всего «рядового» японца, желавшего иметь с аборигенами минимум контактов. И хотя правительство проводило пропагандистские кампании по поощрению браков между японцами и корейцами, они фактически закончились полным провалом. Таким же провалом закончились и кампании по переселению японцев на внешние земли – степень оседлости японцев оказалась чересчур велика. Японцы отправлялись туда по служебным и торговым делам, но осознавали себя в качестве «командировочных». Заветным желанием человека с таким сознанием было возвращение домой.
О прямой связи «земли» с качеством ее обитателей хорошо свидетельствует отношение
Айнов действительно начали призывать в армию в 1896 г. (что рассматривалось как привилегия), и они в количестве 63 человек участвовали в японско-русской войне, о чем с восторгом и умилением сообщали японские газеты, подчеркивая их героизм и вклад в победу. Количество сочувственных публикаций об айнах намного превосходит то реальное место, которое они занимали в японском обществе. Корейцев же стали призывать в армию на добровольной основе только в 1938 г. Обязательный призыв стал осуществляться с 1943 г., но корейцы, служившие, как правило, в частях, организованных по национальному признаку, обычно не принимали непосредственного участия в боевых действиях. Наибольший вклад корейцев в обороноспособность заключался в их принудительной отправке на предприятия, находящиеся на территории собственно Японии. Добровольный призыв в армию тайваньцев начался в 1942 г.
Деление на «внутреннюю» и «внешнюю» Японию подпитывалось убеждением, что территория собственно Японии отличается первозданной чистотой. Так же «чисты» и ее обитатели. Известный и плодовитый литератор Оомати Кэйгэцу (1869–1925) писал: «Наша Япония с ее зелеными горами и чистыми водами расположена посередине огромного океана, ее земля сама по себе является чистой. Со времен начала мира на протяжении трех тысяч лет нашей истории она ни разу не была испачкана [завоевана] иноземными странами, а потому и ее история сама по себе является чистой. В крови нашего народа мало примесей других народов, а потому она чиста сама по себе. Кроме того, наш народ любит добро и ненавидит зло, он прилепляется к правде и прогоняет кривду, он любит прямое и не жалует изогнутое, он помогает слабым и разбивает сильных, он обладает верноподданничеством, сыновней любовью, справедливостью, мужеством, чувством изящного, понимает очарование вещей, а потому это чистый народ. И поэтому издавна нашу Японию называют страной Конфуция, расположенной в Восточном море» [505] .
505
Оомати Кэйгэцу. Сэйдзё-но куни//Нихон-но хокори. Токио, 1929. С. 207. Напомним, что распространенное в то время именование Японии как страны Конфуция ведет начало от записи хроники «Сёку нихонги» (Кэйун, 1-7-1, 704 г.).
Таким образом, автор полностью повторяет логику, характерную для конфуцианских мыслителей эпохи Токугава: земля Японии хороша, а это автоматически приводит к прекрасному государственному устройству и формирует превосходные физические и моральные качества у народа. Одна из важнейших характеристик этой страны – это то, что она никогда не была завоевана иноземцами. Считалось, что это попросту невозможно в силу божественности японской земли. Поэтому, начиная войны новейшего времени (против Китая, России, Германии или стран будущей коалиции во время Второй мировой войны), Япония никогда не уделяла сколько-то существенного внимания вопросам обороны. По умолчанию предполагалось, что до обороны архипелага дело дойти не может. Такая позиция обычно квалифицируется историками как недальновидная или авантюристическая, но это только часть истины. Позиция правящих кругов в этом отношении была, в сущности, очень похожа на официальную идеологию сёгуната Токугава, полагавшего, что превосходное географическое («придуманное» божествами) положение Японии является абсолютной гарантией против вторжения иноземцев. Иными словами, и в первой половине XX в. мы имеем дело с разновидностью географического детерминизма.
Модель империи: публичный сад
Традиционная японская культура была слабо приспособлена для новой концепции развертывающегося пространства. Она уделяла первостепенное внимание малому, теперь же в ходу были большие проекты, требующие большого пространства. Прославленные в стихах и живописи «знаменитые места» (мэйсё) отличались сравнительно скромными размерами и не могли удовлетворить потребности новейшего времени с его приверженностью концепции «развертывающегося пространства». Показательна судьба «трех знаменитых видов Японии». В конце эпохи Токугава к ним относили Мацусима, Амэ-но Хасидатэ и Ицукусима (Миядзима). Эти локусы были расположены на
506
Тинэн Сатору. Нихон санкэй-но муко//Нихон санкэй-э-но сасои. Осака: Сэйбундо, 2007. С. 45–49.
Происходило забвение и других знаменитых пейзажей прежнего времени. Вместо этого была предпринята масштабная попытка создания «новых мэйсё», которые отвечали бы потребностям нового пространственного мышления. В 1927 г. газеты «Осака майнити симбун», «Токё нитинити симбун» и Министерство железнодорожного транспорта устроили всеяпонский конкурс на определение «восьми лучших новых японских пейзажей». Голосование проводилось по почте, оргкомитет получил 93 млн открыток, что в полтора раза превышало население тогдашней Японии. В номинации участвовало восемь видов природных объектов: морское побережье, озеро, гора, река, ущелье, водопад, горячий источник, равнина. Японцам предлагалось отвлечься от традиции, позабыть прежние мэйсё и выбрать новые. Прежние мэйсё имели тенденцию концентрироваться в районах Киото и отчасти Токио, теперь же для новых мэйсё не существовало никаких региональных ограничений. Государство (а вместе с ним и общество) того времени стремилось к тому, чтобы важные для самоидентификации японцев природные объекты были более равномерно распределены по всей территории страны. И действительно, «восемь пейзажей» представляли восемь разных префектур: Коти, Аомори/Акита, Нагасаки, Аити, Нагано, Тотиги, Оита, Хоккайдо. Однако сила традиции оказалась все-таки сильнее: ни одна из всенародно выбранных достопримечательностей, которые никогда не становились предметом усиленного внимания со стороны стихотворцев (или художников) «классического» периода, не стала в сознании японцев символом страны. Все эти новые достопримечательности были быстро забыты. В значительной степени это было обусловлено тем, что «новые пейзажи» отличались грандиозностью, что не соответствовало традиционному эстетическому вкусу японцев, который отдает предпочтение «малым формам» [507] . Из достопримечательностей, которые отличались своим размером, только гора Фудзи – при усиленной поддержке пропагандистской машины – сумела превратиться в общенациональный символ. Но эта гора имела длительную историю бытования в японской культуре.
507
Хасэгава Сэйити. Нихон санкэй-но сэйрицу то мэйсё-но тэнкай//Нихон санкэй-э-но сасои. Осака: Сэйбундо, 2007. С. 35.
Попытка создания новых природных достопримечательностей потерпела провал. Гораздо больший успех имел проект по переформатированию концепции сада.
Реформы периода Мэйдзи проходили под знаком вестернизации. В своей частной жизни японская элита тоже не осталась в стороне от новых веяний. Ее представители в значительной степени отказались от символизма, присущего традиционному японскому саду. В усадьбах тогдашних богачей обычным было сосуществование японской и западной «половин». И если для официальных приемов использовались каменное строение и европейский сад (его непременными атрибутами являлись лужайка, клумбы, фонтан, скульптуры), то в повседневной жизни обычным было пребывание в традиционном деревянном доме, с которым соседствовал небольшой садик японского типа.
Ямагата Аритомо (1838–1922) был одним из самых влиятельных политиков своего времени. Он открыто заявлял, что в крошечных садах Киото отсутствует величественность, поэтому свои сады он устроил таким образом, чтобы они производили именно такое грандиозное впечатление. В своем саду Муринъан в Киото он отказался от строительства пруда – по участку текла речка. Поэтому в его саду отсутствовала и гора-остров Хорай. Ямагата Аритомо говорил, что его вполне удовлетворяет настоящая и огромная гора Хигасияма, высившаяся за пределами сада. Игнорируя традиционные правила расположения камней, он располагал их таким образом, который казался ему «естественным» для природы. Подбор деревьев в саду тоже не вписывался в канон [508] . Символично, что именно в этой усадьбе, лишенной привычных символов, и было принято решение о начале войны с Россией.
508
Оно Кэнкити. Нихон тэйэн. Кукан-но би-но рэкиси. Токио: Иванами, 2009. С. 205–207.
Частные сады мэйдзийской знати были, естественно, закрыты для посетителей. Однако социальные переборки были уже не такими прочными, как в прошлое время. В начале периода Мэйдзи княжеский сад Рикугиэн перешел в государственную собственность, в 1878 г. его выкупил основатель концерна «Мицубиси» Ивасаки Ятаро (1834–1885), который мотивировал свою покупку желанием помочь правительству в финансовом отношении. Его сад был закрыт для публики, но в октябре 1905 г. его ворота широко открылись для 6 тысяч военных в знак благодарности за одержанную ими победу над Россией. Такие же празднования проходили и в государственных публичных садах. Эта война была начата в саду, в саду же она и закончилась. Напомним, что название «Рикугиэн» означает «шесть стилей поэзии». Но теперь эти шесть стилей трансформировались в один, имперский.