Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения
Шрифт:
Фауна Японии также отличается невероятным богатством. Это касается прежде всего птиц и морских рыб. Море дает японцам не только рыбные калории, но и водоросли, «источник такого разнообразия витаминов, что и не снилось западному человеку» (с. 235–236). Заметим, что если птицы (непромысловые) были привычным и укорененным в культуре объектом для эстетического описания, то о рыбах сказать этого нельзя. На примере рассуждений Тэрада мы видим, что за время, прошедшее со дня написания книги Сига Сигэтака, море и его богатства были в значительной степени интериоризированы японским сознанием, превратились в такую характеристику Японии, которой следовало гордиться.
Что до млекопитающих, то, говорит Тэрада, их не так много (это объясняется островным положением Японии). Но автор
Не одна Япония расположена в умеренном поясе, но именно земля Японии наделена уникальными характеристиками. Главной причиной такой уникальности является двуединая географическо-геологическая природа страны: с одной стороны, она является частью материка (была когда-то соединена с материком сухопутными мостами), с другой стороны, Япония – это острова, окруженные морем. И хотя расстояние от Японии до материка невелико, морская среда смягчает ее климат, в чем легко убедиться, если взглянуть на расположенные совсем рядом Корею и Маньчжурию. Сказанного достаточно, как полагает автор, чтобы признать: среди стран, расположенных в умеренном поясе, Япония занимает уникальное положение. К тому же только в Японии случаются тайфуны (с. 228–229).
Еще одна уникальная особенность Японии – это частые землетрясения разной силы и сопутствующие им временами разрушительные цунами. Японцы, обладающие таким уникальным опытом, не могут относиться к природе таким же образом, как обитатели других стран. В то же время не следует забывать о том, что, несмотря на разрушительные последствия сейсмической активности, именно она создала прекрасные пейзажи Японии. То же следует сказать и о вулканах: они не только внушают ужас, но и возбуждают в японцах чувство прекрасного – все вулканы обладают «прекрасной формой». Извержение вулкана – это не только разрушение, но и обновление природы, ее своеобразная «весна». Недаром столько вулканов зафиксированы в качестве «национальных парков» (с. 229–230).
В оценке красоты японских гор (вулканов) Тэрада идет вслед за традицией и поэтическими восторгами Сига Сигэтака. В то же время взгляд Тэрада более рационалистичен, он видит не только красоту природы, но и угрозу человеку с ее стороны.
Однако с этого места поэтическо-дидактическое начало побеждает начало строго научное и мы имеем дело уже не столько с ученым, сколько с мыслителем традиционного толка, который, находясь под воздействием господствовавшей в то время универсальной семейной метафоры, наконец-то обнаружил, где еще ее можно применить. Тэрада достаточно объективно охарактеризовал особенности японской природы, не забыв при этом упомянуть и про разрушительные для человека последствия стихийных бедствий. Однако ему очень хотелось перевести эти отрицательные характеристики в положительный ряд. Но как сделать это? И за игрой бездушных стихий Тэрада Торахико увидел воспитательную функцию природы, в чем можно увидеть его реальный вклад в осмысление японской природы и создание ее мыслительной модели.
Автор придает японской природе двуединую сущность, характеризуя ее и как «добрую мать», и как «строгого отца». В то время, когда жил Тэрада, именно такое распределение тендерных родительских ролей считалось идеальным для японской семьи. «Таким образом, наша родная японская земля, по которой мы ходим, – это, с одной стороны, "мать-земля", которая взращивает и воспитывает нас с помощью своей глубокой доброты и любви, а с другой – это "строгий отец", который своим непременным бичом-наказанием окорачивает наше сердце, с такой легкостью впадающее в легкомыслие. Правильное сочетание строгости отца и доброты матери – только в такой стране возможно высочайшее развитие культуры» (с. 230).
Тэрада продолжает развертывать метафору. Раз природа несет родительское начало, то она наставник, ее следует «слушаться», т. е. к ней приспосабливаться. И разве можно восставать против родителей и учителей? В этом отношении традиционная Япония являет собой полную противоположность Западу с его идеей противостояния человека и природы, стремлением человека «покорить природу».
Тэрада утверждает, что желание «покорить природу» развилось на Западе потому, что там иная среда обитания, которая не в состоянии играть родительскую роль. Природные условия там неблагоприятны и не позволяют видеть в природе добрую мать. Землетрясений и тайфунов там тоже не случается, а потому европейцы не страшатся природы-отца. А раз нет страха, то люди и позволяют себе думать о природе как о феномене, который можно и должно подчинить человеческой воле. Однако нынешние японцы чересчур увлеклись западными обыкновениями, идеями, технологиями. И поэтому природа-отец наказывает их. Раньше японцы глубоко задумывались о том, где и как возводить свои постройки исходя из требований безопасности. Теперь же они строят их где попало и как попало. На место двухэтажных деревянных домов, приспособленных противостоять тайфунам и землетрясениям, пришли многоэтажные здания из кирпича и бетона. Результат? Катастрофические последствия тайфуна 1934 г. (тогда было разрушено 40 тысяч домов и погибли 2702 человека), сотни погибших из-за ливневых дождей и тайфунов в 1935 г. Дома западного типа предназначены для другого климата, а потому для Японии они не годятся не только в экстремальных ситуациях, но и при самой обычной японской погоде – в таких домах жарко летом и холодно зимой.
По сходным соображениям западная одежда тоже не подходит японцам – она рассчитана на влажную зиму и сухое лето, в то время как в Японии сухая зима и влажное лето. Здесь Тэрада допускает важную оговорку: экологичность японской одежды не доказана научно и японские ученые не озабочены этой проблемой, что свидетельствует о «нелепости» нынешней научной атмосферы. Таким образом, ученый автор явно подпадает под влияние своих эмоций и начинает занимать антинаучную позицию: он требует доказать теорему, которая в его понимании является аксиомой. Причем он требует доказательств не от науки вообще, а именно от японских ученых, подразумевая тем самым, что ученые других стран справиться с этой задачей не в состоянии (с. 240).
Помимо жилья и одежды третьим компонентом системы приспособления японцев к природной среде является получаемая от этой природы пища. Тэрада выделяет следующие особенности японской традиционной пищевой диеты: 1. Отсутствие мяса (объясняется влиянием буддизма и развитием растениеводства). 2. Рис как основа пищевой диеты. 3. «Сезонность» приготовляемых блюд (касается как овощей, так и морепродуктов), т. е. многообразие продуктов, употребляемых непосредственно после их получения (на поле или в море). Это отличает японскую диету от других стран, где круглый год едят одно и то же (тропики) или же весь год поглощают пищу, предназначенную для длительного хранения (картофель, репчатый лук, солонину).
Сады, которые разбивают японцы возле своих жилищ, являются концентрированным выражением понимания природы. В отличие от садов европейских, основанных на симметрии (антропогенный фактор), японские сады устроены по принципу «не навредить природе» и создать такую среду, в которой человек и природа пребывали бы во взаимном растворении. Если сад является продолжением природы, то бонсай и икебана представляют собой «продолжение сада», его миниатюрную копию. Эту же функцию выполняют и живописные пейзажные свитки, помещенные в токонома (ниша в гостиной, играющая роль «красного угла» в русском доме). С другой стороны, обычай любования цветением сакуры, луной и звездами, прогулки в горах – все это является продлением сада до природных и даже космических масштабов. Трепетное отношение японцев к природе находит свое выражение особенно в том, что основные отрасли экономики страны связаны с сельским хозяйством, т. е. несут в себе «садовую основу». Это относится и к растениеводству, и к производству чая, и к выращиванию шелкопряда для производства шелка (с. 242–243).