Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения
Шрифт:
Пространство столицы и в особенности дворца должно было отвечать требованию полной предсказуемости, поэтому его оберегали от вторжения таких элементов, которые эту предсказуемость нарушали. Дворцовый комплекс был окружен высокой глухой глинобитной стеной. Ее фортификационная ценность ничтожна, однако через нее невозможно заглянуть внутрь стороннему человеку. Но также невозможно было через нее и увидеть, что творится снаружи, ее предназначение – максимально возможная изоляция императора от окружающей среды, защита от сглаза, проникновения злых духов.
Учитывались и практические соображения. Когда во время отправления одного из ритуалов годового цикла попробовали проводить конную стрельбу из лука вне пределов дворца, выяснилось, что это связано с ужасными неприятностями: разразился ливень, землю развезло и – подумать только! – императору пришлось возвращаться обратно во дворец в дождь. Поэтому немедленно приняли решение: вернуться к прежнему порядку, когда стрельбы проводились на территории дворца [60] . Конечно, и там мог пойти дождь, но зато и возвращаться императору никуда не было нужно.
60
Нихон
Однако и стена дворцового комплекса, и многочисленная охрана не могли послужить окончательным препятствием для животных и в особенности для птиц, которые рассматриваются как нарушители обороняемого пространства государя. Если в «запретный город» проникает лисица – ее убивают или затравливают собаками, если вдруг прилетают зимородки – их немедленно ловят сетями [61] .
О несанкционированном проникновении на территорию дворца неизменно сообщают официальные хроники. И почти каждый раз такое проникновение сопровождается неприятностями, которые возможно истолковать как дурное знамение. Мыши, попортившие обувь сразу у восьми служащих императорской кухни и погрызшие подставку для государевой печати, предвещают скорую смерть государю Ниммё. Когда перед государевым Фиолетовым дворцом собираются скопы с наловленными ими рыбами, очевидцы называют это явление странным, т. е. пугающим. Появляются и неопознанные птицы – охранники напряженно вглядываются в небо, но темнота не позволяет проявить им свои орнитологические познания [62] . Среди непрошеных гостей находится место и псам – один нагадил на табличку, указывающую порядок мест для чиновников во время церемоний на открытом воздухе, а другой вообще пробрался в дворцовое помещение, наблевал и помочился там. В отличие от белой вороны (предвестницы удачи) ворона обычная (черная) доставляет немало отрицательных эмоций (одна попортила сиденье дайнагона – главного государственного советника, другая расклевала клепсидру и улетела с какой-то деталью, которую она, правда, вскорости обронила) [63] . Появляются сообщения и о других птицах (цаплях, фазанах, случаются и неопознанные), они не наносят видимого ущерба, но их все равно ловят, если у охранников, конечно, хватает расторопности (фазана, забежавшего в караульное помещение, ловили шесть бравых гвардейцев) [64] . При этом пойманных тварей обычно отпускают на волю, убийство в пределах «стерильного» дворцового пространства считалось делом грязным и скверным. Однако поймать и наказать нарушителей оказывается возможным далеко не всегда. Собака, забравшаяся на дворцовую башню, оглашает окрестности лаем, несколько сот ворон кружатся над ней [65] , летописцу же остается только неусыпно наблюдать за нарушителями мира и покоя.
61
Сёку нихон коки, Тэнтё, 10-8-12, 13 (833 г); Касё, 2-2-13 (849 г.).
62
Сёку нихон коки, Касё, 2-3-12 (849 г.); Нихон коки, Конин, 12-11-27 (821 г.); Дзёва, 1-3-20 (834 г.).
63
Сёку нихон коки, Дзёва, 9-7-7 (842 г.), 10-4-14, 9-10-9, 13-1-4 (846 г.).
64
Сёку нихон коки, Дзёва, 14-3-13 (847 г.).
65
Нихон коки, Дайдо, 4-4-15 (809 г.).
Территория императорского дворца была действительно «запретным городом» – как для посторонних людей, так и для представителей дикой фауны. Так что неудивительно, что официальные хроники считают необходимым известить потомков об этих неприятных и пугающих фактах. Дворец – это идеальное пространство, и вход в него позволен лишь тем, кто отвечает условиям этого идеала и не нарушает его. При этом значительная часть внешней по отношению к дворцовому пространству среды такими характеристиками не обладает.
Идеи об опасности, которую может представлять вторжение природного мира в обитаемое пространство, транслируются и на более низкий уровень. Когда пара уток залетает на территорию храма Кофукудзи (родовой храм Фудзивара), оттуда немедленно посылают докладную записку во дворец, где специалисты проводят гадание – что бы это могло значить (о результатах гадания ничего не сообщается – видимо, оно не предвещало особых неприятностей) [66] . В то же самое время нахождение на территории дворца или усадьбы «домашних» животных и птиц (собак, павлинов) обычно не вызывает реакции отторжения.
66
Мидо кампакуки, Тёва, 4-3-2 (1015 г.).
Император и его приближенные селились в указанном прорицателями наиболее благодатном месте, напитывались его энергетикой, становились еще лучше и совершеннее. Считалось, что император первым напитывается солнечным светом и преобразует его в добрые для страны дела [67] . Его кончина воспринимается как утеря солнечного света. Что до императора живого, то он делится своим светом с подданными. Так происходит при присвоении рангов, которые не только являются социальным маркером, но и указывают на степень приближенности к императору, его свету – нахождение при дворе разрешалось только чиновникам 5-го ранга и выше (любимому соколу государь Камму присвоил 5-й ранг, но для провинциальной аристократии возможности получить
67
Сёку нихон коки, Тэнтё, 10-4-21 (833 г.).
68
Нихон коки, Энряку, 17-5 вставной-24 (798 г.).
69
Сёку нихон коки, Дзёва, 6-9-5 (839 г.); Дзёва, 11-7-23 (843 г.).
По степени приближенности к императору вся страна делилась на три больших региона – сама столица, «внутренний регион» (Кинай – пять окружавших столицу провинций) и «внешний регион» (Кигай или Кигэ – все остальные провинции) [70] . Население этих регионов значительно различалось по статусу, правам и обязанностям, т. е. по своему «качеству». В Кинай и Кигай действовали разные системы ранжирования чиновников. Деление на «внутреннюю» и «внешнюю» Японию было настолько резким, что император не выезжал за пределы Кинай, а высшим чиновникам (с 5-го по 1-й ранг) запрещалось без особого разрешения покидать «внутренние провинции» [71] , как если бы речь шла о путешествии за границу. Территория «внешнего региона» воспринималась как ритуально нечистая и пугающая, поэтому в случае проведения в столице значимых ритуальных мероприятий следовало указание закрыть заставы, перекрывающие дорогу к столице. И дело здесь не столько в боязни беспорядков, как это часто считают, сколько в опасении ритуального загрязнения.
70
Об административно-территориальном членении в древней Японии подробнее см.: Симонова-Гудзенко Е. К. Япония VII–IX веков. Формы описания пространства и их историческая интерпретация. М.: Восток-Запад, 2005.
71
Нихон коки, Дайдо, 2-2-1 (807 г.).
Физическое расстояние до императора являлось важнейшим показателем статуса как для самой земли (провинции), так и для подданного – благодетельность императора, понимаемая как свет, имела пределы своего распространения. Недаром императоры, живописуя свою малую добродетельность, столь часто говорят о том, что она не достигает границ страны (подданные регулярно разуверяют его в этом). Именно в самые отдаленные от императора места и ссылали преступников – туда, куда не достигал (плохо достигал) благодетельный государев свет. В столицах Нара и Хэйан место проживания прямо зависело от статуса – чем выше он был, тем ближе к дворцу располагалась усадьба.
Поэтому ссылка, понижение в должности или обычная командировка, т. е. увеличение физического расстояния между государем и подданным, грозят человеку и меньшей освещенностью. В песне Мибу-но Тадаминэ упоминается факт перевода его с должности телохранителя государя, который лично освещал Тадаминэ, на должность охранника правых врат дворца. Автор сетует, что сильно потерял в освещенности как ввиду удаления от императора, так и потому, что правая часть дворца и столицы находилась на западе, откуда, как считалось, приходит мрачная осень [72] . Многие государственные учреждения делились на левое и правое подразделения, причем служба в левом считалась более престижной, ибо соотносилась с востоком, весной и солнечным светом.
72
Кокинсю, № 1003/Русский перевод см.: Кокин вакасю. Старые и новые песни Японии/Перевод А. А. Долина. М.: Радуга, 1995. Т. 3. С. 151.
Добродетельность и гуманность государя: контроль над природными процессами
Несмотря на частые ритуалы буддийского толка, проводимые по инициативе государя, сами императоры были весьма далеки от образа идеального буддийского правителя. Японские государи неоднократно заявляют: учение Будды – превосходное средство для регулирования природных сил, и потому монахи по повелению императора возносят свои молитвы, призванные обуздать природную стихию. Однако сам император таких молебнов не совершает, предпочитая вызывать во дворец монахов. Не соблюдает он и буддийские заповеди, подтверждением этого служат хотя бы его частые занятия охотой и рыбалкой. Император постоянно устраивает застолья и спаивает своих царедворцев. Император регулярно молится божествам синто о достижении гармонии в природе, но основные свойства государя по контролю над природными стихиями описываются преимущественно в терминах китайских представлений о верховном правителе. В первую очередь это категории «добродетельность» (яп. току, кит. дэ) [73] и «гуманность» (яп. нин, кит. жэнь).
73
Понятие дэ (току) не поддается адекватному переводу (обзор вариантов возможных переводов-толкований см.: Кобзев А. И. Дэ и коррелятивные ей категории в китайской классической философии//От магической силы к моральному императиву: категория дэ в китайской культуре. М.: Восточная литература, 1998. С. 12–35. В своей работе мы будем употреблять термин «добродетельность».