Территория моей любви
Шрифт:
Наверное, живя в России, обязательно нужно иметь и квартиру, и дачу. Это совсем разные вещи, и без того или другого нет полноценного счастья. Большое удовольствие – открывать окно на даче и видеть красоту не исковерканной бетоном и асфальтом природы. Я не человек города, во мне заложена генетика земли, она меня и успокаивает, и заряжает жизненными силами.
Но и свою московскую квартиру мы тоже очень любим, ведь с ней связано много счастливых моментов: здесь выросли дети, они ходили в школу, к тому же это самый красивый район в Москве – Патриаршие пруды. Здесь переулочки, по которым можно гулять, знаменитые особняки Шехтеля, каток, на котором мы всегда катались зимой. Это мой район, где я чувствую себя легко, где мне
Эта квартира может показаться старомодной, но это не так: дорогие сердцу предметы всегда остаются вне моды. Я считаю, что дом строят для того, чтобы в нем жить, а не для того, чтобы его показывать. Так же, как и одежда, дом должен иметь свое лицо и быть абсолютно функционально удобным. Одна из основных задач дома – это при минимальном количестве комнат иметь возможность все время не натыкаться друг на друга. По большому счету основополагающими в доме являются пространство, пол (его качество), стены (их качество), высота потолков, величина и качество окон и пейзаж за окном. Наполнение комнат может быть самым различным, но пространство как таковое должно быть замечательного качества.
Тема и Надя в доме на Николиной Горе
Так же как в Англии о достатке человека и его социальном положении судят по обуви, точно так же я могу оценивать жилище, увидев качество стен, полов и окон.
Вещественный мир набирается постепенно и сопровождает человека всю жизнь. Даже когда человек переезжает, он берет с собой какие-то вещи, наиболее ему дорогие. Многие вещи мы привозили с женой из командировок. Например, в Берлине, между просмотрами на кинофестивале, мы могли убежать покупать какие-нибудь предметы интерьера. С этим было связано много волокиты, поскольку нужно было не только купить что-то, но и оформить документы на отправку, решить вопрос с доставкой…
Но всерьез интерьером квартиры мы не занимались. Отчасти это связано с тем, что у нас много детей, они требовали много времени, внимания. Когда в доме живут дети, то говорить о шикарных интерьерах не приходится. И вообще мы не ставили перед собой задачу иметь сверхмодные квартиры и дома, главным было удобство в работе и отдыхе.
У нас нет антиквариата. Единственные предметы интерьера, которым мы позволяем всегда «жить» в зале, – это китайские кресла и столик. Эти вещи имеют свою историю, мы купили их на антикварном рынке, когда были во Внутренней Монголии и Китае, где я снимал «Ургу». Говорят, что это XVI век, но мы не проверяли. Для нас важно, что они нам понравились, и мы с удовольствием пользуемся ими.
Ну и, конечно, старинный камин, мы сами разбирали его по плиточкам, сами несли домой и собирали заново. В нашей квартире камин не был предусмотрен, поэтому нам пришлось получать разрешение, проводить дополнительно воздуховод. Но эти труды не пропали даром, потому что теперь для всех нас большое счастье посидеть у камина, поговорить, успокоиться, подумать над чем-то, немного приостановить темп жизни.
А например, светильник, который стоит на столике Татьяны в спальне, мы везли с Венецианского фестиваля. Втихую покупали, втихую вывозили, так как это было запрещено таможней. Хотя вещь не очень дорогая. А сегодня она напоминает нам о нашей молодости.
Но все же я считаю, что нельзя себя сильно привязывать к вещам. Со временем, сам того не замечая, ты становишься зависимым от них, под них подстраиваешься и безумно переживаешь, если с ними что-то происходит.
Для меня главное – пространство, воздух, поэтому у нас даже в квартире большой зал – центральное место.
Церковная служба в храме на усадьбе возле села Щепачиха
Патриаршие пруды, как я уже говорил, – замечательное место: центр Москвы, довольно тихо, переулочки, сегодня заполненные ресторанчиками, кафе, какими-то крошечными бутиками. Но даже когда я был вынужден жить в Москве из-за работы, из-за школы детей, я все равно пытался в любую минуту, когда возникала такая возможность, уехать на дачу. Эта любовь к даче, к природе, земле, как я уже говорил, возникла еще в раннем детстве.
Теперь я почти не живу в Москве. Честно говоря, я даже не помню, когда последний раз ночевал в московской квартире. Да и вообще бывал в ней. Потому что с дачи, как правило, сразу уезжал на съемку либо к себе в студию на работу. Студия моя находится в двухстах метрах от моей квартиры, на той же улице – в Малом Козихинском переулке. И, несмотря на близость, у меня как-то не хватает времени, да и надобности, заходить в квартиру.
Вся жизнь протекает на даче. Вот уже много лет, откуда бы и когда я ни возвращался, уезжаю сразу на дачу. Раньше, когда уже была машина, это было довольно простое путешествие по полупустой (по нынешним меркам) Москве. Но постепенно дорога на дачу стала занимать все больше времени. Сегодня, чтобы успеть на какое-то утреннее мероприятие, приходится выезжать с Николиной Горы чуть не затемно. Это меня, как и многих других, поневоле раздражает, хотя и не отвращает от дачи.
Поэтому со временем я взял в аренду охотничье хозяйство в Нижегородской области, в Павловском районе, рядом с селом Щепачиха, и построил там усадьбу. Она тоже строилась несколько лет и доставляла массу хлопот. Но я постарался так организовать свою жизнь, чтобы и написание сценариев, и даже съемки или монтажный период можно было осуществлять там, в Щепачихе. По совести сказать, дача на Николиной Горе сегодня – не такая уж и дача. Поток машин такой, что иногда из ворот я не могу по пятнадцать минут выехать. И это исправить уже невозможно.
А Щепачиха – это удивительная отрада для меня и для многих, кто приезжает туда работать или гостить. Это замечательное озеро, на воде стоящая баня, это конюшня с прекрасным полутора десятком лошадей, это футбольная поляна, крытый теннисный корт.
Это моя гордость – замечательный храм, со временем потребовавший расширения, так как в алтарной части уже не хватало места для прихожан. Храм радиофицирован, и это пронзительное ощущение, когда в небольшом деревенском храме идет литургия, поет небольшой, из четырех человек, очень красивый стройный хор, а вся служба через очень мощные динамики разносится до самой Оки. Смешно было наблюдать однажды, как сидели рыбаки на льду и во время пения хора «Господи, помилуй» крестились. Причем убежден, что для них самих это было неожиданностью. Но опять же, сама атмосфера и некая, возможно даже генетическая, память заставляли их троеперстием касаться лба.
Если говорить о «жизни на природе», «за городом», то, конечно, теперь невозможно считать таковою жизнь в Подмосковье, по крайней мере в направлении Рублевского шоссе. Моя настоящая жизнь на природе – теперь в Щепачихе. Или в Вологде, где у меня тоже есть некая охотничья база с возможностью остановиться. После городской жизни и суеты, даже с учетом того, что живешь на даче, у себя в Щепачихе иногда я просыпаюсь от тишины. Как у Андрея Платонова – когда дедушка проснулся, едва ходики остановились на стене. «В избе стало тихо. Слышно стало, как отбивает косу косарь за рекой и тонко звенит мошка под потолком…»