Территория пунктира
Шрифт:
Я доел лепёшку и потянулся за следующей. Ох уж эти восточные хитросплетения слов с двойным содержанием. Под жителями города халдей, конечно же, подразумевал местную олигархическую верхушку и жречество. Элита, так сказать. Не нравятся мне такие жители, но куда деваться, если именно в их руках сосредоточены деньги и карающие органы. Впрочем, отныне я тоже элита. Со мной советуются, ко мне прислушиваются, моего кулака остерегаются. Но главный по-прежнему отец, ему и решать.
— Мы поняли тебя, — проговорил Клеарх. — Завтра утром ты получишь ответ.
— О,
Шамаш-эрибу-укин поднялся и в сопровождении писца покинул караван-сарай. Когда дверь за ними закрылась, стратеги загалдели. Большинство были готовы принять предложение халдея, Ксенофонт сомневался, Менон молчал. Он старательно не смотрел в мою сторону и поглаживал распухшую щёку.
Рабыня поставила передо мной блюдо с кусочками отварной рыбы, политой шафрановым соусом. Я попробовал. Своеобразный такой вкус, горьковатый, как и напиток, но, в общем, приемлемо.
— Милая, — хлопнул я рабыню по заднице, — ваше заведение на вынос работает? Сложи-ка это всё в миску побольше, я с собой возьму.
Стратеги продолжали обсуждать предложение халдея. На мой взгляд, обсуждать тут было нечего, ибо ничего конкретного тот не сказал. Он готов открыть ворота и объятья. Но что за это мы должны дать ему? Не альтруист же он в самом деле. Мы согласимся, а он возьмёт и потребует за свои услуги кастрировать каждого десятого. Бред.
Я встал.
— Ты куда? — спросил Ксенофонт.
— Спать. Завтра с утра опять за скифами бегать.
Рабыня протянула мне глиняную чашу с рыбой и несколько лепёшек. Я подумал, может не ходить никуда, остаться здесь? Глаза девчонки блестели обещанием, а бёдра покачивались, как корабли на рейде, да и вообще…
Я вышел на улицу. По всему лагерю горели костры, конкурируя своим блеском со звёздами. Воздух прохладный, лёгкий. От реки дул ветерок — блаженство.
Из темноты вынырнул Сократ.
— Господин…
— Тьфу ты дьявол! — вздрогнул я от неожиданности. — Так дураком сделать можно.
— Простите, господин, не хотел вас напугать.
— Ладно, — смилостивился я. — Вот, возьми.
— Что это?
— Вам с Николет. Рыба, хлеб.
— А вы?
— А я… Знаешь, столько дел. Переговоры, стратегические планы. Не ждите меня. Ужинайте и ложитесь спать.
— Как скажете, господин, — поклонился Сократ. — Спасибо, что заботитесь о нас.
— Кто-то должен это делать, — потрепал я его по щеке. — Ступай.
Вернувшись в караван-сарай, я отыскал взглядом рабыню. Босоногая плутовка, увидев меня, кивком указала на занавеску, отделяющую общий зал от внутренних покоев. Я прошёл вдоль стены, стараясь оставаться незамеченным, и юркнул в узкую нишу. Рабыня прошла следом и без прелюдий притянула меня к себе. Тонкие пальчики умело расстегнули застёжки панциря, проникли под хитон. Я запоздало подумал, что неплохо бы помыться. От меня наверняка воротит трёхдневным путешествием по пустыне.
— Погоди, милая, — попытался отстранить её я. — У вас тут есть что-нибудь типа тазика с водой? Или до речки давай сбегаем…
Не
Глава 8
Ночь я почти не спал, лишь на рассвете забылся на часик, покуда Никарх не нашёл меня и не начал скулить на ухо, что пора выдвигаться. Рабыня спала рядом обнажённая и беззащитная. Я блаженно вздохнул, послал Никарха подальше, а сам ещё раз воспользовался доступностью плутовки. Она была не против, тем более что на прощание я подарил ей застёжку от своей хламиды — золотую бляху грамм на сорок.
На выходе меня снова ждал Сократ. Он помог мне одеться, и пока крепил наплечники, сказал:
— Николет очень переживала, господин, что вы не пришли ночевать.
— Ты объяснил ей, почему?
— Объяснил. Но она всё равно плакала. Ей всё время приходится делить вас с кем-то. Сначала с Энисфением, теперь вот…
— Энисфений? Тот рыжий руководитель пельтастов?
— Да.
— А он здесь при чём?
— Ну как же, — Сократ состроил удивлённую рожицу, — вы же с ним любовники. Раньше вы часто…
— Что?!
Меня покорёжило. Любовники? Любовники, твою мать? С Энисфением?
Я схватил Сократа за грудки.
— Ты чё мелешь, придурок? Какие любовники? Я тебе, падла, язык пальцами вырву!
Сократ опешил. Вряд ли он понял значение слова «падла», но общий настрой уловил верно, и попытался успокоить меня.
— Что вы так всполошились, господин Андроник? Что я такого сказал? Все кого-то любят.
— Кто «все»?
— Ну… кто… Я не знаю. Но говорят… Это мы, старики, нам не нужно. А вам…
— Я не такой, понял? Для меня женщина — самое лучшее на свете. Никто, кроме них. Никто! Понял?
— Понял, понял. Чего вы так расстроились? С каждым бывает…
— Только не со мной!
Мне захотелось в баню с дубовым веником, а лучше с розгами, чтобы выбить из себя… Господи, как стыдно-то! Я всё радовался, какое тело мне досталось: тренированное, крепкое, а оно вон как обернулось.
Руки тряслись, душу выворачивало. Водки бы стакан. Или два. Продезинфицироваться. Может, для древних греков отношения между двумя мужиками — нормально, но я-то не грек.
— Андроник, не слышишь меня?
Я очнулся. Мимо караван-сарая двигались колонны гоплитов. Ветер взвивал пыль над их головами и осаживался на лица толстым серым налётом. Дневная жара ещё не наступила, а люди уже выглядели уставшими и грязными.
— Андроник!
В дверях караван-сарая стоял отец. Выглядел он по обыкновению хмурым: морщины по лбу, взгляд из-под бровей. Честно говоря, мне было не до него. Новость Сократа порвала меня на куски. Хотелось реально взять фалькату и устроить капустник. Из Энисфения. Хорошо, что его не было рядом. Сейчас он должен быть где-то в авангарде. Повезло, сучонку. Впрочем…