Территория пунктира
Шрифт:
— Что предлагаешь?
— Не ходить на совет. И быть всегда на виду. Если Менон убьёт нас на глазах у гоплитов, он потеряет поддержку армии.
На глазах у гоплитов? Ксенофонт прав, будет так, как он сказал. Однако убийц Менона я не боялся. Каждый раз, находясь в сложной ситуации, я перемещался в тело другого человека. Принципа этого перемещения я пока не понимал, всё происходило спонтанно, без моего прямого участия, но это наверняка можно поставить под контроль и менять тела по собственному усмотрению. Если я научусь этому, то смогу защитить не только себя и Николет, но и всех, кто находится рядом. На совете, когда Менон попытается убить нас, я попробую использовать этот
Я лёг, положил руку под голову. Небо расчертили длинные серебристые дуги. Звездопад. Надо закрыть глаза и загадать желание. Чего бы я хотел? Наверное, того же что и остальные: пусть всё будет хорошо.
Проснулся я сам. Сократ хлопотал возле костра, готовил мучную похлёбку. Ксенофонт точил о камень ксифос. Николет не было. Я огляделся.
— Она ушла к реке, господин, — пояснил Сократ. — С ней Никарх. Он проследит, чтобы никто не мешал ей приводить себя в порядок.
Я встал, потянулся, сделал несколько движений руками. Ксенофонт взмахнул мечом.
— Вот лучшее упражнение для рук. Вспомним детство?
Детство? Ах, да… Я напрягся, вытягивая из мозга воспоминания.
В наших детских играх Ксенофонт всегда побеждал. Он был сильнее, быстрее и старше меня — не на много, но это давало ему преимущество, поэтому он валял меня на тренировочной площадке палестры [22] на потеху прочим мальчишкам. Однако нашей дружбе это не мешало, и до тех пор, пока отец не увёз меня в Спарту, мы часто сходились в учебных поединках. Почему бы не попробовать снова?
22
Гимнастическая школа в Древней Греции.
Я вытянул из ножен фалькату. Она намного тяжелее его ксифоса, и предназначена не для фехтования, а для рубки. Мне бы и самому было интересно почувствовать разницу между ними и понять плюсы и минусы.
— До первой крови?
— До первой крови.
Ксенофонт проворно вскочил и ударил без предупреждения. Я отклонился, сделал два шага назад и резко прыгнул вперёд. Фальката опустилась сверху вниз, наотмашь. Любой другой лёг бы мне под ноги, разрубленный надвое. Ксенофонт ушёл от удара поворотом корпуса и — будь он проклят! — шлёпнул меня ксифосом плашмя по спине. Не больно, но обидно. Обиду я заглушил тут же. Отец наставлял: никакие чувства не должны застилать разум.
Я отступил, Ксенофонт потянулся за мной, сделал несколько быстрых махов по касательной. Мне пришлось уходить от него по широкому кругу. Можно было подставить фалькату в жёсткой защите, но не хотелось в дружеском поединке превращать лезвие меча в пилу. Ксенофонт понимал, что я буду беречь оружие, поэтому и напирал так нагло.
К нам стали подходить гоплиты. Образовался круг. С разных сторон послышались голоса, предлагающие делать ставки. Кто-то поставил против меня обол. Его не поддержали. Цена выросла до двух оболов, потом до трёх. Было неприятно слышать это, однако факт на лицо — Ксенофонт был лучше. По сути, он давно мог закончить поединок, царапнув меня острием ксифоса, но тянул время. Наше единоборство доставляло ему удовольствие.
Под лавиной ударов я снова был вынужден отходить. Усталости я не чувствовал, дышал ровно, спокойно, и в скорости вроде бы не уступал афинянину, а вот в тактике проигрывал напрочь. Ксенофонт знал больше приёмов, он постоянно маневрировал, заходил слева, справа, вытягивал меня на себя, заставляя проваливаться. Я же, словно будёновец, более-менее сносно владел только тремя ударами.
В какой-то момент я увидел
— Вот и первая кровь!
Я опустил фалькату, приложил ладонь к боку. До этого мне доводилось получать раны только на пожарах. Не знаю, что больнее — ожёг или порез — но в любом случае и то, и другое неприятно. Подбежала Николет, отвела мою руку, и крикнула Сократу:
— Воды!
Ксенофонт фыркнул:
— Ерунда. Зашить, перевязать, через неделю заживёт.
Я был согласен с ним, но Николет так посмотрела на афинянина, что тот невольно попятился под её взглядом. Она промыла рану, Сократ подал иглу с овечьей жилой. Разрез был небольшой, сантиметров восемь. Николет сжала края и уверенно вонзила иглу в кожу. Боль дострелила до самого мозга, но я сделал вид, что ничего не чувствую. Подумаешь… А в мыслях поторапливал её: ну шевелись же ты!
К караван-сараю мы отправились спустя час. Ксенофонт предложил оставить один лох для охраны лагеря, остальные выстроились в колонну по шесть в полном облачении и со штандартами. Сократ напросился со мной, и теперь плелся, приклеившись сбоку, и зевал.
— Ты стал сильнее, — покосился в мою сторону Ксенофонт. — И выносливее. Видимо, в Спарте хорошие школы.
— Съезди как-нибудь, посмотри.
В Спарте в самом деле были хорошие школы. К тому времени, когда отец забрал меня из агелы, я считался лучшим бойцом в панкратионе, это что-то вроде современных боёв без правил. Память отозвалась тяжёлыми ударами и болезненными захватами. Ограничений не было, жестокость приветствовалась. Возможно, это объясняет тот факт, что я так легко расправился с Меноном, хотя я не помню ни одного приёма и ни одной увёртки. Всё произошло на чистой интуиции. А тех двух придурков, из-за которых мне отказали в гражданстве, я не просто покалечил, а сбросил в выгребную яму. Отец меня тогда понял, а эфоры нет, и нам пришлось уехать.
Возле караван-сарая уже всё было готово к похоронам. Тело отца, умащенное и завёрнутое в красный плащ, лежало на погребальном ложе, составленном в виде сруба высотой в рост человека. Боюсь, для этого пришлось спилить все пальмы в округе. Рядом лежали его щит и копьё. Несколько обозных рабынь стенали, ползая на коленях, и посыпали головы пылью, изображая неутешное горе. Вдоль дороги выстроились сотни гоплитов. Стратеги стояли в ногах ложа и тоже делали горестный вид.
Я не понимал, как правильно вести себя на похоронах отца. Знаний на этот счёт у меня не было, а память Андроника ничего не говорила. Я просто опустился на одно колено и склонил голову. Помолчал минут пять. Поднялся. Слева встал Ксенофонт, позади Сократ. Вперёд вышел Менон и произнёс напыщенную речь, дескать, каким прекрасным человеком и великим полководцем был покойный. Если бы Клеарх мог услышать его, то посмеялся бы вволю.
Закончив говорить, Менон встал справа от меня. Подошёл человек, закутанный с головой в чёрную хламиду, поднёс к дереву факел. Огонь зашёлся легко, крутанулся меж брёвен узкой лентой, разбежался по сторонам и пыхнул резко вверх без дыма и искр. По строю гоплитов прокатился глухой выдох. От сруба потянуло жаром, щёки обожгло румянцем.
Никто из стратегов не сделал ни шагу назад, стояли как каменные до тех пор, пока огонь не прогорел. Рабы подали каждому кувшин вина, и этим вином мы залили рдеющие угли, потом всё, что осталось, собрали в глиняную урну и закопали тут же у дороги.