Территория вторжения – 2
Шрифт:
– Если конкретно, то все, – сказал я. – Как он жил, чем питался. Ну и так далее.
– Ладно, расскажу все, что знаю, – нехотя согласился Запольский. – Только вот… э, я вам мешать не буду?
– Нет, я другими чувствами работаю, уши у меня свободны.
Профессор посмотрел на меня недоверчиво, продолжил.
– Некоторое время мы жили в деревне, недалеко от того места, где были обнаружены следы дикого человека. С трудом, но все-таки удалось местных об этих людях расспросить. Не знаю, был ли наш дикий человек в том числе, но про них люди, хоть и нехотя, осторожно,
– Разговаривать?
– Ну, не совсем так, как мы, конечно. Но, если долго общаются с людьми, то имеют словарь около двухсот слов местного языка, в нашем случае это коми-пермяцкий. Сам не слышал, не довелось, а местные говорят, что слова у них получаются гортанные и растянутые. При этом используют диалекты давно забытых и даже исчезнувших народностей, обитавших в этой местности. Но вообще, необходимости особой в языке у них нет, потому что они могут общаться телепатически. Даже с людьми. А между собой они чаще пользуются простым набором звуков, как большинство развитых животных, обезьяны, например.
– А для чего им язык? Они что, так много с местным народом общаются? Ведь, в принципе, современный человек тоже вполне обходится этими же двумя сотнями слов.
– Это точно, – засмеялся профессор. – Особенно подростки. И словарь у них свой, даже иногда непонятно, о чем говорят!
Я остановился, профессор, задумчиво идущий следом, уткнулся мне в спину.
– Что такое? – спросил он.
– Нет, ничего, – ответил я. – Ниточку потерял сначала, потом нашел. Да вы продолжайте.
– Да, – сказал справа Глеб. – Только погромче! Очень интересно!
– Ну, ладно, – согласился профессор. – Так вот, о языке. Я так думаю, что они все же желают этого контакта, потому что жизнь-то у них – не сахар. Иногда и пожрать даже нечего.
– Да, кстати, а чего они едят-то? – опять спросил Глеб.
– Едят? – профессор задумчиво посмотрел на него. – Вот есть такое изречение: «Скажи, что ты ешь – и я скажу, кто ты». Слышали?
– Ну, слышали, – ответил Глеб.
– В общем, от того рациона, что они предпочитают, я все же склонен сделать вывод, что они больше животные. Потому что очень любят сухой собачий корм, фрукты. А еще вы знаете, часто осенью они приходят к людям и просто нагло и агрессивно требуют еду!
– Как это «нагло»? – спросил Глеб. – Прямо приходят и говорят: «Жрать давайте, люди!»
– Ну, я не знаю как именно, сам не слышал. Но так говорят местные. А еще они нападают на домашних животных – телят там всяких, овец. Я так думаю, леса наши пустеют, животных все меньше, а перед зимой им жир нужно наедать для тепла. Но, что интересно, едят только внутренности – легкие, печень, почки, сердце и так далее. Остальное просто оставляют, отчего людям потом приходится закапывать за ними гниющие трупы.
– Ни фига себе гурманы! – изумился Глеб.
– И как же он ладил с людьми? – спросил я. – Вообще, как они к людям относятся?
Запольский тяжело вздохнул, эта часть рассказа ему, видимо, не очень приятна. Но все же ответил.
– Людей они называют «маленькими злыми человечками». Вообще, люди рассказывали о них неохотно, мало, скупо. Несмотря ни на что, они считают их почти что дальними родственниками человека, просто немного одичавших лесных братьев. Причем, скорее всего старших. И они предостерегают любопытствующих, не хотят, чтобы лесных людей тревожили. Да, а люди называют их в России в разных местах по разному. То Хозяином леса, то Антошкой, то Диким человеком.
– А почему у нас об этих антошках так мало знают? – спросил Глеб. – У нас их что, меньше, чем в той же Америке?
– Вы знаете, – терпеливо объясняет Запольский. – Больше всего известно о бигфуте и йети в Америке и других странах потому, что ученые, любители и простые люди там активно им интересуются, много клубов всяких, энтузиастов. Это же как реклама. Само собой, это вовсе не означает, что в других странах их нет. В том числе и в богатой глухими лесами России. Ах да, – оживился профессор. – Вы наверное и не знали, что в середине ХХ века правительством тогда еще Советского Союза во главе с Хрущевым была спонсирована экспедиция на Памир, по значимости приравненная к полетам в космос. Хрущев сказал, что если и есть снежный человек, а тогда о нем очень много говорилось и писалось, то он должен быть советским. Контроль за экспедицией был на высочайшем уровне, равно как и снабжение. Докладывали аж чуть ли не самому Хрущеву!
– И что же!? – я даже остановился. Услышать такие сенсационные известия.
Запольский улыбнулся, видя мою реакцию.
– Очень обидно, – сказал он, – но найти снежного человека так и не смогли, хотя попадалось много следов и других доказательств его существования. Связано это помимо какой-то природной неуловимости снежного человека, еще и с плохой организацией, ведь возглавлять экспедицию поставили ботаника, пусть даже и с научной степенью. А его, знаете ли, больше травка интересовала, а не какое-то животное, еще и такое неуловимое. Так что, вот так…
– И что, все?! – сенсации я не услышал. Еще бы, если бы это случилось, это бы наверняка вошло в историю, как одно из достижений того времени, времени хрущевской оттепели. – Больше ничего не делали, не было исследований?
– Ну почему же, были. После завершения этой неудачной государственной экспедиции, которую быстренько свернули и благополучно забыли, было множество частных. Но снежный человек по-прежнему был неуловим.
Мы все – я, Глеб и Антон – забыв обо всем встали кружком возле Запольского и с огромным интересом слушали его рассказ.
Когда он закончил, посмотрел на нас, то удивленно заморгал.
– А чего встали? Чего заслушались? Дело давайте делайте!
– Давайте передохнем, – предложил я. – Перекусим. Мы уже несколько часов бродим.
– Да, – добавил Глеб. – Пожрать не мешало бы. Антон, доставай свои припасы.
Профессор мнется, видно, что тоже устал, тоже бы присесть, но как же долг, как же…
– Не волнуйтесь, Эдуард Янович, – сказал я. – Полчаса ничего не изменят. А нам надо отдохнуть. Тем более, вы же знаете, что и дикий человек не может идти без отдыха. К вечеру мы его все равно нагоним.