Территория вторжения – 2
Шрифт:
Многие годы, сотни лун его немногочисленное разрозненное племя жило вдали от людей. Под их напором и жаждой захвата новых земель его соплеменникам приходилось уходить все дальше на север, глубже в непроходимые дебри тайги, перебираясь по крутым склонам, переплывая быстрые и холодные реки. Но люди все равно настигали их рано или поздно. И тогда приходилось вновь срываться с насиженных мест, с протоптанных троп, покидать удобные жилища.
И так без конца.
И это бегство сказывалось на численности их племени. Слишком сурова к ним жизнь кочевников. А людей,
Но когда-то все было совсем не так.
Когда-то эти твари были им совершенно не страшны. Они сами их боялись.
С неба закапал дождь, теплый и освежающий. Он поднял глаза к небу, поблагодарил. Это его друг, он помогает ему уйти. Это хорошо.
Вновь засосало под ложечкой. Голод и слабость. Это плохо.
Чем они интересно его кормили, когда он лежал без памяти и недвижимый?
Чем-то, что заменяет обычную еду. Придумывать они горазды. Может поэтому их становиться все больше? Они захватывают земли, меняют природу вокруг себя, создают… технику (опять новое слово для него!), потому что сами слабы. И чем дальше, тем становятся еще слабее и ленивее.
Он снова сорвал на ходу с дерева кору, кинул в рот, стал медленно перемалывать. Затем нагнулся, собрал несколько маленьких красных ягодок. Не переставая при этом слушать лес, стараясь как можно быстрее уловить приближение людей.
И продолжал идти.
Главное сейчас уйти. Как можно дальше. Пока он еще слаб, чтобы точно уловить сигналы своих родных. Они просто далеко. Он надеется на это. Люди не могли изменить его настолько, чтобы лишить сильной природной интуиции и природной силы. Его предки накапливали эту силу для него, они становились лишь все сильнее с каждым новым поколением. И это закономерно. Его потомство будет сильнее его самого. Так было всегда, и так останется впредь.
Да, им приходится бежать от расползающихся по земле двуногих крыс, да, их становится все меньше. Но Земля слишком велика даже для них. И она слишком сильна. Она еще не раз ответит на их безудержную жадность. Они еще пожалеют. И тогда это временное пребывание их на Земле, это мнимое господство закончится.
Он продолжал идти вдоль опушки.
Здешние леса ему не нравятся. Здесь мало деревьев, много пустырей, полей и везде, везде следы людей, их невыносимо-резкий неестественный запах.
Пройти их преграду ему не составило труда. Узкие проходы, перекрытые лишь распашными стенками, закрепленными на маленьких петельках (дверями – всплывает в мыслях новое слово, это у них называется дверями). Потом, наверху, тоже распашная, но уже побольше и повыше. Но все равно для него не ставшая преградой. А еще эти глазки – маленькие, прозрачные, мертвые, но каким-то непостижимым образом следящие за ним. Он сперва почувствовал их, лишь потом увидел. Лучи особой, придуманной человеком вибрации. Поэтому он сразу смог различить их среди других лучей и принять меры. Оказалось, что «закрыть» эти глаза проще, чем настоящие. У них вибрация уж очень тонкая и слабая.
Пробираясь в полумраке утреннего леса, он думал о том, что люди, в отличие от него, делают ставку совсем на другое. И считают это своей силой! Может, для них – для себе подобных, – это и выглядит как сила. Но для него, существа более развитого интуитивно, более близкого к Природе – это просто легкоуязвимые игрушки.
Спускаясь с пологого холма, он заметил вдали дымок, увидел большие уродливые строения людей, почувствовал их запах.
Внезапно перед глазами все поплыло. Он схватился за белый скользкий ствол березы, медленно осел на мягкую подушку из листьев.
Без сомнений, он голоден. Травка, ягоды, кора дают ему лишь часть энергии. Большую же часть, и в данный момент наиболее необходимую – физическую силу и выносливость, – они ему дать не могут. Ему нужно мясо. Сырое, пахучее, теплое, истекающее горячей дымящейся кровью…
Но здесь, вблизи людских поселений, найти что-нибудь подходящее оказывается очень трудно. Люди, как крысы, переселяясь на новые земли, убивают все вокруг себя. Леса, реки, животные – все заражается ими, все уничтожается, ради собственного благополучия. И только счастливчикам удается спастись, избежать участи умереть бесславно, глупо, ради забавы и чужой непонятной выгоды.
Захватчики. Разрушители.
Отдышавшись, он встал, собирая остатки сил. Впереди еще весь день. Ему не мешало бы подкрепиться и спрятаться где-нибудь до темноты.
Там, за холмом люди. Позади тоже. Он чует, как они рыщут по лесу и, странно, идут за ним. Все-таки идут, хотя и слепо, не по его следам. Немного утешает, что слепо, потому что их природное чутье давным-давно безвозвратно атрофировалось (вот еще новое, не совсем понятное слово).
Позади – люди, охотники. Впереди – тоже люди, но не охотники. Тогда кто? Может, добыча? За неимением лучшего, конечно…
Его передернуло от этой мысли. Но, засев в мозгу, она уже не давала покоя. Почему они – так же созданные из плоти и крови, – не могут быть добычей? Чем они лучше? Чем?
Нет, думал он, медленно спускаясь по холму, обессилено цепляясь когтистыми лапами за деревья, дело в том, что они хуже…
Глава 3.
Медленно тянется время. Солнце, до этого пробивающееся через частокол елей, прячется в серой марле неожиданно наплывших туч.
Только к семи утра собираются все охранники, и они, наконец, могут выдвинутся на поиски. Профессор ходит по площадке перед лабораторией, время от времени вскидывая глаза к небу и бормоча себе под нос одно и то же.
– Время уходит… мы не сможем его найти… что же будет тогда…
К нему подошел Виктор Лузин, покашлял, привлекая к себе внимание.
– Команда готова! Что будем делать, Эдуард Янович? Как искать?
– Откуда ж я знаю! – чуть не взорвался профессор. – Я не для этого здесь! Это вам надо думать, вы же его упустили!