Территория жизни: отраженная бездна
Шрифт:
– Я бы никогда… – она качнула головой, – никогда его не продала… В нём моя жизнь прошла, в нём всё Боречкиными и моими руками сделано. И мне кажется, что и душа Боречкина ещё не покинула этих стен. А сад! Там каждая яблонька, груша, вишня – как родные. И ель! У нас на заднем дворе ель… Боря посадил, когда Ксюша наша маленькая была, чтобы своя ёлка на новый год… Мы её каждый год наряжали, все детки у нас хороводы водили вокруг неё. Как мы тогда были счастливы! Теперь она выросла такая огромная, наша ёлочка… Чтобы нарядить, лестница нужна, мне уж не по силам…
И опять повисла пауза, и затуманились влагой старухины глаза, смотревшие теперь не на Арину, а в одной только ей ведомое счастливое прошлое.
– А ещё с восточной стороны, я вам покажу, у нас заросли сирени и жасмина. Ах, девочка, какой
Арина знала, что не передумает, но чувствовала, что старушка, хотя и сама продаёт свой дом, а каким-то отчаянием надеется, что это неминуемое не случится, и ей не придётся покидать свои стены, свои ненаглядные цветы. Как же всё-таки продаёт? Ведь это – то же, что родного человека продать… Сердце разорвётся!
Словно прочтя её мысли, тётя Зоя промокнула платком глаза и заговорила вновь:
– Удивляетесь, как я могу со всем этим разлучиться? Никогда бы не подумала, что придётся, и в страшном сне не привиделось бы… Но мне, дочка, много чего не могло привидится. Дочка наша, Ксюшенька, красавицей была, а счастья ей Господь не дал. Она, знаете ли, актрисой стать мечтала… Уехала от нас. В Москву… Поступать… Поступила, талант-то у неё был. А потом… – старушка глубоко вздохнула. – Я толком не знаю ведь ничего, она нам с отцом не рассказывала… Влюбилась она. В кого? По сей день не знаю да и уже не узнаю теперь… Вроде бы режиссёр какой-то, обмолвилась она раз. Бросил он Ксюшеньку нашу. Что говорить, дело обычное… А она уже в положении была. Родила сына, Алёшеньку, думала, бедная, что этот её… к ребёнку своему проникнется! Где уж! Разве же таким дети-то нужны? Мы с отцом её домой звали, чтобы жить вместе, растить внука. А она упёрлась: не хотела в деревню возвращаться. Дескать, смеяться над ней здесь станут! Несостоявшаяся актриса, безмужняя мать. Решила в Москве остаться, всё надеялась, что роль ей дадут. Она же у нас такая талантливая была, красавица…
За окном смеркалось. Тихонько тикали часы с кукушкой, потрескивал огонь в печи. Голос тёти Зои звучал глухо, тяжело ей было разворачивать кровоточащую рану перед человеком, который приехал забрать у неё её дом. А всё же рассказывала простую и горькую историю потерявшейся и погибшей в холодном городе души. Брошенная любимым человеком, обманувшаяся в мечтах о большом экране и сцене, Ксюша стала лёгким уловом для секты, каких в ту пору развелось необычайное множество. В какой-то момент она просто исчезла вместе с сыном. Это стало тяжёлым ударом для родителей. Отец не выдержал, слёг с ударом. А года через два отыскался Алёша. Отыскался в детском доме… О судьбе Ксении выяснить ничего не удалось, так и сгинула она без следа. Мальчик же был ещё мал и мог рассказать немного. Жили они с матерью в какой-то общине, где было очень голодно и страшно. А потом был пожар, и он оказался сперва в одном приюте, затем в другом. Хотела тётя Зоя забрать внука домой, да не тут-то было! В ту пору она овдовела, и старой хворой женщине органы опеки отказали в праве растить собственного внука… С той поры, выбиваясь из сил, ездила она навещать Алёшу, терзаясь, что не может быть рядом с ним.
– Тут уж выбирать приходится, дочка, или дом, или внук… Чтобы дом этот в порядке содержать, силы нужны. Или средства. Сами видите, большой он у нас, и хозяйство немалое… Печь-то она печь, но у нас ведь и отопление, и водопровод есть. Покойник мой проводил, надеялся, что Ксюша замуж выйдет, что семья здесь жить будет, внуки… И за всем этим следить надо, чинить регулярно… Вот, в последний раз как сломалось, так уж я и рукой махнула, по старинке печкой перебиваюсь. Мне внука поднимать надо, а не дом, понимаете? На деньги, что я за него выручу, я какой-нибудь угол куплю, рядом с приютом, а, может,
Поутру тётя Зоя показывала Арине просторный участок – с елью, сиренью, яблонями, баней, сараем. И всё как нельзя больше нравилось будущей хозяйке, кроме одного – ощущения невольного мародерства. Ощущение было, если рассуждать разумно, ошибочным – ведь никто не грабил бедную вдову, и за свой дом должна была получить она достойную его цену. Но разве цену такого Дома можно измерить деньгами?!
Поднявшись на крыльцо, Арина с чувством давно забытого детского восторга залюбовалась видом. Дом стоял на возвышенности, и с крыльца открывалась дивная панорама – правее, на всхолмье, порушенный, но уже обретший купола с сияющими крестами храм, вниз по склону россыпь изб и садов, дальше река, а за нею – лес…
– Вот, сядете летом здесь – будете чай пить да закатом любоваться. А потом соловьёв слушать. Они у нас так поют здесь!.. – тётя Зоя вздохнула. – Вижу, дом вам понравился?
– Не то слово, – искренне ответила Арина. – Если был где-то на свете Дом моей души, то это – он!
Старушка заулыбалась:
– Это хорошо, что вы так относитесь… Ведь вы же не станете здесь всё перестраивать, правда? – уточнила робко.
– Только по минимуму, – ответила Арина. – Хорошо бы сделать пристройку, я художник, и отдельное помещение мне было бы кстати. Понадобятся пандусы и дорожки для моей больной подруги. И, конечно, котельную, водопровод – всё это надо будет восстановить.
– Вы будете жить здесь с больной подругой?
– Да, мы давно мечтали о своем Доме…
– А чем она больна?
– Парализована от рождения. Она писательница… И я надеюсь, что здесь это место будет её вдохновлять.
– Простите, а кто же вам помогать будет? Вы, я вижу, девочка хрупкая. Ещё и подруга больная, и хозяйство…
– Я надеюсь, в деревне можно будет нанять людей, чтобы помогали по хозяйству? Кажется, она довольно населённая…
– Это конечно, можно, – согласилась старушка. – Мне, вот, как Боря слёг, Серёжа много помогал… Его у нас в деревне, правда, не любят. Он сам из городских, приехал несколько лет назад, поселился на хуторе за околицей, людей сторонится, угрюмится. Бирюком его прозвали у нас. Но я вижу, душа у него незлая. Просто, должно, жизнь его побила сильно, вот, он и бежит от неё. От жизни, от людей. Он только с Борей моим и общался, покойник его резьбе обучал и иному. Сереженька способный ученик оказался. И благодарный… А благодарность – это такое качество души, которое само по себе много говорит о человеке. Так что можете к нему обращаться. А для чего-то попроще – траву покосить, дров нарубить – это уж у нас любой пьянчужка или пострелёнок справится. Да и бабы наши, если по дому чего, пособят. Вы же понимаете: работы в деревне почти нет, и здесь любому малому заработку рады…
Арина слушала тётю Зою немного рассеянно. Про материальное положение сельских жителей всё было очевидно без лишних пояснений, следовательно, и вопрос найма помощников беспокоил её весьма мало. Совсем иная мысль блуждала теперь в голове будущей хозяйки, и она ускоренно проверяла её на «доброкачественность» и подбирала уместные слова для изложения оной старушке.
– Тётя Зоя, у меня предложение к вам, если негодное, уж простите – я, может быть, от созерцания всего этого дива-дивного чуть не в уме сейчас. Дом ваш мы купим, безо всяких торгов и дополнительных условий. И уже в следующий приезд я найму рабочих, чтобы сделали всё необходимое для нашего переезда. Но вы… Скажите, не хотели бы вы остаться здесь?
– Как это, остаться? – удивлённо переспросила тётя Зоя.
– Понимаю, вам, возможно, здесь трудно будет находится, не чувствуя себя хозяйкой… Но с другой стороны покинуть эти стены совсем – разве не тяжелее? Вы могли бы остаться с нами, приглядывать за Домом и хозяйством – мы ведь всю жизнь прожили в городе, и опыта жизни в деревне у нас нет, и никого мы здесь не знаем.
– Остаться… – задумчиво повторила старушка. – Но как же? В качестве кого же? Приживалки?..
Арина никогда не была склонна к слишком долгому топтанию вокруг да около и подборам слишком изысканных форм выражения для простых по сути вопросов, а потому ответила коротко: