Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий

Голдман Венди З.

В годовщину Октябрьской революции в 1932 году недостаток продовольствия показал, как много из обещаний революции не было еще реализовано. Доставка хлеба в магазины осуществлялась с опозданием. В Иваново рабочие голодали. Рабочие текстильной фабрики «Красная Талка» отметили годовщину революции, стоя в очередях за хлебом. На металлозаводе № 4 у продовольственного ларька с 6 часов утра образовалась очередь в 200 человек, которые терпеливо ждали весь день. На фабрике Зиновьева 150 человек стояли в очереди за хлебом и мукой на протяжении 6 часов. Такие же проблемы существовали на всех фабриках Ивановской области. ^{47}

Распределение продовольствия на новых объектах строительства также происходило с нарушениями. Часто продукты не поставляли по 3-4 дня кряду. В «Златоустстрое», крупном строящемся промышленном объекте на Урале, рабочие днями не получали хлеба. Поставок муки, рыбы или мяса не было целых 3 месяца. Крупа, сахар, сливочное, подсолнечное масло были недоступны. В 1932 году кооперативные магазины «Кузнецкстроя» получили только 50% муки, 20% крупы, 20% мяса и всего лишь 4% рыбы. В Донбасском регионе многие кооперативные магазины не получили никаких круп, жиров или сахара. В апреле в магазинах вообще не было продуктов, и рабочим пришлось

питаться тем, что осталось от прежней поставки в марте. На строительстве Тульского металлокомбината в течение двух недель мая из-за отсутствия хлебных карточек рабочие не получали хлеба. В июне продовольственных карточек не было вообще. ^{48}

В ответ на продовольственный кризис государство сократило рацион продуктов в 1932 и в 1933 годах и еще раз в 1934 году Различные группы людей были отнесены к более низкой категории обеспечения продовольствием или их вовсе лишили пайка. Государство переложило ответственность за размер пайка и порядок его распределения на регионы, которые говорили о кризисе централизованной системы распределения. Рабочие бежали с предприятий в поисках работы, которая могла бы дать им возможность получить право на более высокий рацион продовольствия. Например, рабочие Броницкого стекольного завода, которым урезали продуктовые нормы, толпами покидали рабочие места. Начальники по всей стране сообщали «о массовых уходах» и «массовых отказах работать». ^{49} Представитель ВЦСПС писал: «Люди бегут с заводов по причине плохого обеспечения продовольствием и очень низких зарплат». ^{50} Например, рабочих завода по производству сельскохозяйственных машин в Бердянске перевели в категорию с меньшим рационом, т. е. с 700 г на 600 г хлеба.

Служащие были полностью исключены из списка лиц, получавших продовольствие. Ограничения породили огромные потоки жалоб от рабочих из Грозного, Ленинграда, Омска, Бурят-Монголии, Конотопа, Константиновки на Дону, с Урала, из Ташкента и Зиновьевска. ^{51} Председатель Союза рабочих кожевенной промышленности писал в ВЦСПС о «чрезвычайно тяжелом положении рабочих» на Украине, Урале, и Средней Волге. Иждивенцы были исключены из списка на получение хлебного пайка. В государственных магазинах хлеб не продавали. Цены на рынках были непомерными. Голодающие рабочие кожевенно-обувных предприятий ели мездру с сырых кож и клей. Руководство ЦК Союза рабочих шерстяной, шелковой и трикотажной промышленности отправило аналогичный отчет. ^{52} Многие рабочие писали сердитые письма в главный печатный орган профсоюзов — газету «Труд», жалуясь на сокращение хлебных норм, недостаток хлеба и жиров, о прекращении выдачи карточек иждивенцам, инвалидам и пенсионерам. Один рабочий написал: «Хлеб не выдают ни рабочим, ни иждивенцам». ^{53}

В крестьянских семьях, где было большое количество иждивенцев: детей, стариков или инвалидов, исчисление количества работников и едоков было главным при определении количества потребляемой пищи. Рабочий-швейник Иван Воронин был представителем беднейших слоев рабочего класса. Работая в далеко не приоритетном секторе промышленности, он получал очень маленькую зарплату, при этом был единственным работником для семьи — жены и шестерых маленьких детей. Профсоюзные активисты нашли их в холодном сыром подвале, где жила семья, опухшими от недоедания. Четыре дня семья ничего не ела, кроме собаки. Они только что доели остатки ее шкуры. Профсоюз немедленно нашел работу для жены Воронина и устроил детей в ясли, где их могли накормить. ^{54} Ситуация этой семьи была чрезвычайной, но отнюдь не редкой.

Рабочие легкой промышленности, которая не считалась приоритетной для капиталовложений, наиболее жестоко пострадали от продовольственного кризиса. Так же страдали рабочие всех других отраслей экономики. Пик кризиса потребления пришелся на 1929-1933 годы. Сопротивление крестьян коллективизации, голод 1932-1933 годов, ликвидация частной торговли, плохая организация сети распределения продовольствия — все это создавало серьезные проблемы. Миллионы людей умирали от голода. Пытавшиеся выжить крестьяне бежали из деревень, пораженных голодом в города и рабочие поселки. Ситуация с продовольствием стала улучшаться в 1934 году. Однако ВЦСПС продолжал получать отчеты местных профсоюзов и партийных организаций о плохо питающихся рабочих. Например, в 1937 году ВЦСПС дал приказание отправить дополнительное продовольствие рабочим в Ростов, Челябинск, Пермь, Сталинград, Саратов и другие города в ответ на сведения о том, что рабочие страдают от голода и цинги из-за недостатка фруктов, овощей и картофеля. ^{55}

Условия труда и жизни

Сокращение потребления сопровождалось серьезным дефицитом жилья в городах и новых рабочих поселках. Мигрировавшие крестьяне легко находили работу, но не могли получить жилье. Рабочие постоянно переезжали в поисках жилья, лучшего обеспечения продуктами питания и более высокой заработной платы, что становилось причиной перебоев на производстве. Директора заводов, городские власти и партийные лидеры не могли обеспечить жильем вновь прибывших рабочих. Люди ютились в ветхих бараках и землянках без кухонь, туалетов, тепла, водопровода, мебели и кроватей. Например, рабочие химических заводов «Вохимтрест», «Лакокраска» и «Анилтрест» жили в бараках и землянках, которые находились в десяти километрах от их работы. Решение проблемы с местным транспортом все еще находилось на этапе планирования. Отсутствовали водопровод и канализация. ^{56} Квартиры в старых городах превращали в коммуналки, чтобы обеспечить комнатами вновь прибывающих. Коммунальные услуги, такие как водопроводно-канализационная сеть, электричество и уборка мусора, работали на пределе или вовсе отсутствовали. Рабочим негде было питаться, кроме как в переполненных столовых. В тесных и грязных столовых не хватало приборов, посуды, стульев, не было приличной пищи. Например, в 1934 году в Одесской области в столовой завода сельскохозяйственного машиностроения «Красный Октябрь» в меню обедов была одна капуста. Еда в столовых Ярославля приводила в уныние. ^{57} Со временем ситуация в столовых улучшилась, но в 1930-е годы многие страдали от неудовлетворительной пищи плохого качества,

недостатка посуды и долгого стояния в очередях. Позже, в 1940 году, в столовой, прикрепленной к Артемовской шахте, было всего восемь ложек, двадцать пять вилок и семнадцать тарелок на 75 рабочих, которые надеялись пообедать в приличных условиях. ^{58} Грязные жилища, не отвечающие санитарным требованиям туалеты в общежитиях завода, нехватка пищи, скученность и высокая текучесть рабочей силы характеризовали тысячи стройплощадок и заводов, где работало большое количество новых рабочих. ^{59} На машиностроительном заводе «Красный Октябрь» в Сталинграде к маю 1932 года обработка цветного металла была выполнена на одну треть плана, и только 13% произведенного металла оказалось качественным. В доменных печах, где температура регулярно поднималась выше 100 градусов, у рабочих не было воды. ^{60} В 1933 году на пике голода на Украине секретарь ВЦСПС А. К. Аболин посетил металлургический завод им. Г. П. Петровского в Днепропетровске. Реакцией Центрального Комитета партии на его полный ужасающих фактов отчет стал отзыв руководителей обкомов партии и заводских комитетов в Москву. На заводе было занято 28 тыс. 500 человек, из которых 40% работало там менее одного года. Завод перерасходовал фонд заработной платы, не выполнял производственные задачи и испытывал постоянные сбои производства, демонстрируя, по словам Аболина, «всю болезнь металлургической промышленности». В одном из соседних поселений, где жили 30 тыс. человек, уличные туалеты не работали и были забиты досками. Отправление естественных потребностей рабочими производилось вокруг уборных, около общежитий и посреди двора, вследствие чего образовались огромные «египетские пирамиды» из отходов. В общежитиях не было кухни, в дневное время не было воды, и только изредка ее включали по ночам. Столовые были чрезвычайно перегружены. Одна из столовых, оборудованная для обслуживания 150 человек, ежедневно принимала 4 тыс. рабочих. Обед задерживался на 3-6 часов. Огромные очереди из 200-300 человек тянулись от входа. Часто, не успев поесть, рабочие возвращались на рабочие места. В большинстве столовых не было приборов. Одна столовая, в которой имелись ложки, в качестве гарантии возврата комплекта столовых принадлежностей заставляла рабочих сдавать свои головные уборы и даже партийные и профсоюзные билеты. Хлеб — главный продукт питания рабочих, редко подавался к водянистым щам. Продукты поставлялись с перебоями. Аболин в отчаянии писал: «Но спрашивается, как могли люди дойти до такой жизни? Где были профсоюзные и парторганизации?» Профсоюзные организаторы, потрясенные грязью и хаосом, решительно держались подальше от общежитий и грязных «пирамид». Цеховые комитеты мало занимались общественной работой или политическим образованием. Их методы были грубыми. Например, на заводе им. К. Либкнехта в костыльном цеху профсоюзные организаторы клеймили как «врага СССР» любого, кто не посещал собрания, и лишали их пищи, такое отношение вряд ли могло внушить любовь к ним со стороны голодных рабочих. ^{61}

Аболину стало известно, что тридцать один человек умерли в больнице от голода и инфекций, еще 123 человека страдали от недоедания, включая главу партийной ячейки, членов партии, рабочих с большим трудовым стажем, а также переселенцев. Некоторые потеряли свои продовольственные карточки; другие высылали деньги домой в деревню. Одна женщина экономила на еде, чтобы купить себе теплое пальто. В неотапливаемых общежитиях не было одеял; рабочие спали не снимая одежды. Аболин действовал быстро; стараясь исправить ситуацию, он организовал бригады для обследования плохо питающихся рабочих. Однако стихийные рекорды и текучесть рабочей силы сильно ему в этом препятствовали. Аболин, не стесняясь в выражениях, обращался к Чернову, председателю кассы взаимопомощи — организации, занимающейся социальным обеспечением рабочих. Чернов, сокрушавшийся по поводу кажущихся непреодолимыми проблем на заводе, беспомощно объяснил: «На 15 человек не нашли адресов. На заводе же говорят, что они уже в тех цехах, в каких значились раньше, не работают. Где они работают теперь — неизвестно». Аболин предположил: «Может быть, они лежат в больнице». Чернов пожал плечами: «Может быть». Наконец, он спросил: «Как быть с теми опухшими, которые работают на заводе всего 5-6 месяцев?» Аболин резко ответил: «Хотя бы пять дней. Если человек опух от голода, ему нужно помочь». ^{62}

Аболин также встречался с заводским врачом, который описал последствия голода на Украине. На заводе им. Петровского работало много голодающих крестьян, готовых на все ради еды. Доктор, не понимавший масштабов голода, заявил, что, хотя его заболевшие от недоедания пациенты называли себя колхозниками, на самом деле они были «раскулаченными крестьянами», другая часть — беспризорниками, не имевшими никаких документов, и неизвестно откуда приехавшими. Днем они терпеливо стояли у заводских ворот в ожидании работы. Им предлагали поденную работу чернорабочих и грузчиков, но они надеялись, что когда-нибудь их примут в цех. Ночью «толпы людей» врывались в горячие цеха и столовые — переночевать на полу или на столах. Бездомные, плохо одетые, вынужденные постоянно скрываться от милицейских облав, они постепенно «истощались и попадали в больницу». Доктор похоронил уже многих из них. ^{63}

Стремление совместить индустриализацию страны и строительство социальной сферы — жилых домов, коммунального хозяйства, школ, больниц и транспорта — заставило официальных лиц бороться за имеющиеся в их распоряжении скудные ресурсы. Хозяйственники часто использовали фонд заработной платы — источник наличных денег — для оплаты сырья. В одном из районов города Иваново служащим не выдавалась зарплата в течение шести месяцев. В результате весь медицинский персонал разбежался, больницы оказались закрытыми. Работникам школ не платили зарплату более двух месяцев. Детские учреждения не получали ничего, кроме гнилого пшена. Толпы рассерженных родителей ежедневно собирались для протеста перед зданием райкома партии и головными конторами кооперативов, требуя улучшения снабжения рабочих и предприятий общественного питания. ^{64} На фарфоровом заводе в Рыбинске задержка зарплаты, сопровождавшаяся ростом цен и уменьшением хлебного пайка, привела к кратковременной забастовке и мятежу. Рабочие выкрикивали: «Бросай работать! Вы нас хотите уморить с голоду. Это, вы, черти коммунисты довели нас до этого. Давай войну!» Директор завода израсходовал фонд заработной платы на срочные производственные нужды. ^{65}