Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий
Шрифт:
Понимание атмосферы напряженности и недовольства, которая царила на промышленных предприятиях, является обязательным для осмысления того, как развивался террор. Быстрый темп индустриализации и непредвиденные последствия коллективизации привели к кризису в снабжении продовольствием. Миллионы крестьян стали рабочими. Дефицит продовольствия, нехватка жилья, потребительских товаров и услуг были повсеместными. Реальная заработная плата уменьшилась наполовину. Хозяйственники находились под сильным давлением Москвы, от них требовали выполнять планы выпуска продукции. Начальники цехов старались изо всех сил овладеть новыми, прежде не известными им технологиями. Стремительно росло количество несчастных случаев. В 1929 году профсоюзы очистились от «правых» и повернулись «лицом к производству». Официальных каналов, через которые рабочие могли бы выражать свои претензии и жалобы, не существовало. Рабочие, некогда являвшиеся оплотом партии, все больше обособлялись, не желая жертвовать собой во имя индустриализации. Коммунистам из рабочих и профсоюзным активистам трудно было найти поддержку политике партии. Бывшие оппозиционеры, рассредоточившиеся на заводах, в профсоюзах и хозяйственных управлениях, были полны сомнений, но не предлагали альтернативы сталинской индустриализации. Некоторые из них, все еще активные политически, были потрясены антисоветскими настроениями недавних крестьян, переселившихся в города, и не решались действовать с ними сообща. В ЦК
После убийства Кирова это иллюзорное ощущение безопасности рассеялось. Вначале партийные работники не были уверены в том, как интерпретировать это убийство. Мнение Ежова о том, что партия ослаблена скрытыми врагами, постепенно стало преобладающим, и поиск убийц Кирова превратился в нападки на бывших сторонников Зиновьева и Троцкого. Каждая новая жертва ареста — после принудительных допросов — добавляла сопричастных к убийству, что подтверждало слова Ежова о повсеместном тайном заговоре против государства и партии. Процесс достиг кульминации в августе 1936 года, когда начался судебный процесс против «объединенного троцкистско-зиновьевского центра»; его целью было уничтожение бывших членов левой оппозиции, но он затронул и бывших правых. Однако на местном уровне люди были относительно равнодушны к набирающей силу истерии со стороны партийных руководителей.
Рабочие и члены партии выполняли траурные ритуалы в связи со смертью Кирова, внимательно следили за судебным процессом и участвовали в массовых митингах, целью которых было настроить общественное мнение против обвиняемых. Но они игнорировали призывы партии повысить бдительность. Процесс оказался спектаклем, который не имел никакого отношения к их повседневной жизни и проблемам. Они не были лично связаны с обвиняемыми — выдающимися бывшими революционерами или с намеченными ими жертвами — Сталиным и другими руководителями партии. Они не спорили с настойчивым требованием партии распознавать скрытых врагов, но и не были настроены искать их. В кругу семьи рабочие старшего поколения положительно высказывались о Троцком; они, недавно покинувшие деревню, ругали всех большевиков, не делая большой разницы между Сталиным и его противниками. На заводах были арестованы некоторые бывшие оппозиционеры, но рабочие и члены партии не были слишком этим обеспокоены.
Осенью 1936 года руководители партии были сильно разочарованы бездеятельностью парткомов. Местные парткомы занимались проверкой и обменом партбилетов, чтобы исключать из партии за «пассивность», а не за политические убеждения. На этой стадии партийные руководители прилагали совместные усилия для расширения масштабов кампании охоты на врагов. Они оказывали давление на парткомы и райкомы, требуя, чтобы те привели в соответствие учетные документы и проверили своих членов на предмет принадлежности к оппозиции в прошлом. Они устроили открытый судебный процесс над руководством шахт и бывшими оппозиционерами, которых обвинили во взрыве на Кемеровских шахтах: по окончании процесса заговорили о вредительстве на каждом заводе. Второй, более крупный процесс состоялся в январе 1937 года. В одном деле объединили хозяйственников и бывших троцкистов, а вредительство в Кемерово связали с действиями вредителей в химической промышленности и на железных дорогах. Новая кампания быстро охватила заводы. Рабочие использовали обвинения во вредительстве с целью привлечь внимание к вопросам безопасности труда, отсутствия вентиляции и плохих условий труда. Начальники цехов воспользовались кампанией, чтобы продемонстрировать свое превосходство над другими цехами. Руководители предприятий и профсоюзные работники прибегли к обвинениям, чтобы снять с себя ответственность за проблемы, которые вышли из-под их контроля. Беспрецедентная польза и универсальность поиска виноватых способствовали расширению масштаба репрессий. Заводы превратились в очаги обвинений и судилищ. Наконец, февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б) 1937 года добавил еще один элемент в эту взрывоопасную смесь. После объявления курса на демократизацию, была демократизирована избирательная система: альтернативные выборы, тайное голосование при выборе руководящих органов в Верховный Совет СССР, ВКП(б) и ЦК профсоюзов. Партийное руководство призывало «простой народ» выступать против злоупотреблений со стороны должностных лиц и бюрократов, вернуться в свои профсоюзы и призвать к ответу своих руководителей за проблемы предприятия. Для партийного руководства террор и демократия были дополнительным средством устранения бывших оппозиционеров и восстановления связей с партийными массами. Что лучше, чем поощрение нападок на «семейные кружки», защищавшие бывших оппозиционеров, могло помочь в осуществлении этой цели?
Кампания за профсоюзную демократию способствовала усилению репрессий в профсоюзах. На короткое время рабочие приобрели некоторую власть на своих предприятиях: благодаря выборам они избавились от старых руководителей и вынудили профсоюзы заняться вопросами безопасности труда. Однако на других фронтах успехи рабочих были не столь существенны. Во многих профсоюзах вновь избранное руководство оказалось еще более бездейственным, чем прежнее, погрязло в злоупотреблениях и не отличалось склонностью к трезвости. Высшее руководство устроило «чехарду» руководящих постов и должностей в профсоюзах, опережая НКВД на один шаг. Что еще более важно, выборы не изменили роли профсоюзов как организатора производства. После выборов профсоюзные работники начали беспощадную борьбу. Используя язык репрессий: «вредители», «подхалимы», «лизоблюды», «враги» и лица, связанные «семейственностью», — они решали свои личные, узко политические задачи и своей активностью быстро привлекали внимание органов НКВД.
Ущерб, нанесенный профсоюзам, был огромен. Отрывочные свидетельства показывают, что как минимум треть профсоюзных руководителей была арестована. Однако аресты были не просто следствием приказов, поступавших сверху, из ЦК ВКП(б), но и результатом тесного взаимодействия между партией (на всех уровнях), профсоюзами, НКВД и ВЦСПС. Профсоюзы и ВЦСПС были активными участниками саморазрушения. В тюрьмы вело много путей. Профлидеров исключали из местных парторганизаций, а затем арестовывали. Представители ВЦСПС, проводившие расследования, находили доказательства преступной деятельности, которые привлекали внимание партии и НКВД, Профсоюзные работники писали доносы друг друга, служили мишенью для обвинений со стороны рядовых членов профсоюзов. У НКВД имелись свои собственные соображения относительно количества руководителей, подлежащих аресту. Некоторые принципиальные профсоюзные руководители пытались защитить свои кадры, призывая должностных лиц прекратить взаимные обвинения. Но их немедленно обвиняли в той практике, которую при помощи террора стремились искоренить: «подавление критики снизу», создание системы «круговой поруки и семейственности». Их усилия оказались напрасными. Подавляющее большинство профсоюзных руководителей ничего не делали для того, чтобы остановить сумасшествие. Пытаясь защитить самих себя, они опровергали одно обвинение другим — такая стратегия приводила
Ситуация в заводских парткомах была почти такой же. Местные партийные руководители требовали от парторганизаций из отдаленных районов присылать копии учетных документов и протоколов, копаться в прошлом каждого из своих членов, чтобы находить компрометирующие сведения. Немногие были в состоянии выдержать столь придирчивую проверку биографии. Рост количества арестов вовлекал в процесс репрессий все более широкие круги людей, связанных с «врагами народа». Тесно переплетенные между собой круги друзей, руководителей и товарищей по работе втягивались в водоворот террора по мере того, как все большее и большее количество людей было арестовано и допрошено. Практика кооптации, популярная при назначении на должность, оказалась пагубной для всех руководителей. Обвинения в их адрес, которые рабочие озвучивали с помощью заводских газет, приводили к увольнениям директоров, начальников цехов, отношение к производственным проблемам и несчастным случаям становилось все более политизированным. Процесс «разоблачения» дошел до абсурда. Но и уцелевшие, оставшиеся среди руин, сотворенных их собственными руками, — все они были связаны с «врагами», которых они, как им казалось, справедливо отправили на гибель. Согласно железной логике террора каждый был в чем-то виновен.
Рабочие так же не были защищены от арестов. Массовые операции, проведенные летом 1937 года, были нацелены против иностранных граждан, бывших кулаков, священников, бездомных и других представителей маргинальных групп. Рабочие и их родственники также стали жертвой этих массовых зачисток. {524} , [72] Если даже наиболее вероятной целью арестов являлись лица, занимавшие руководящие должности, но ведь и они были выходцами из семей рабочих и крестьян. Членам их семей также грозило тюремное заключение, их увольняли со службы, они не имели возможности получить образование и пострадали из-за связи с «врагом народа». В период высокой социальной мобильности анализ классового состава жертв мало говорит о влиянии террора на семьи или на все население.
72
Хлевнюк отмечает, что часто жертвами массовых операций становились не «пауперизированные элементы», а обычные граждане, не имевшие при себе удостоверения личности; Vasiliev V.The Great Terror in the Ukraine, 1936-1938 // Stalin's Terror Revisited /ed. M. Ilia Basingstoke: Palgrave, 2006. P. 158. Васильев отмечает, что в Донецкой области почти половина репрессированных была работниками физического труда.
Первым сигналом того, что террор пошел на спад, было признание партийных руководителей на пленуме ЦК ВКП(б) в январе 1938 года в том, что многие члены партии были исключены ошибочно. Работники ВЦСПС воспользовались прозвучавшими на пленуме заявлениями, чтобы осторожно попытаться остановить сумасшествие, но их возможности были ограниченными. На деле восстановления на работе и продолжавшиеся репрессии создавали невероятные по масштабам организационные беспорядки, которые мешали профработникам, хозяйственниками и членам партии. Организации работали в режиме полной неопределенности: никто не знал, кто за что отвечает, каким правилам нужно следовать. В марте 1938 года был оглашен приговор Бухарину, Рыкову и девятнадцати другим обвиняемым на судебном процессе по делу «антисоветского блока правых и троцкистов» — последнем из трех московских показательных процессов. Как и на предыдущих двух процессах приговор содержал обвинения в убийстве Кирова, вредительстве, саботаже и пособничестве фашистам. В апреле Ежов получил второе назначение — на должность наркома водного транспорта СССР, а в августе Л. П. Берия был назначен первым заместителем наркома внутренних дел. Оба назначения были сигналом того, что террор пошел на спад. Осенью ЦК ВКП(б) принял ряд мер по ограничению могущества НКВД. В ноябре Сталин издал указ о прекращении массовых операций и передал судам функции НКВД по контролю над назначением наказания. Ежов был снят со своего поста, и его заменил Берия. В последний раз в качестве официального лица Ежов появился в феврале 1939 года. Вскоре после этого он был арестован, обвинен в «левом уклоне», признан виновным и в 1940 году расстрелян. {525} С точки зрения высокой политики, террор официально закончился.
Однако на заводы и в профсоюзы определенного сигнала о завершении террора еще не поступало. Сталин никогда не давал понять о прекращении того или иного действия. Ни на одном заводе пронзительный гудок не отметил окончания этой «ночной смены». В сентябре 1938 года, в то же время, когда партия начала контролировать НКВД, ВЦСПС дал указание ЦК Союза работников торговли «искоренить врагов» в торговых организациях, что привело к новым арестам за вредительство. {526} Аресты замедлились, но не прекратились. Однако по мере обострения международной ситуации партийные руководители пытались стабилизировать деятельность профсоюзов и парткомов, восстановить трудовую дисциплину и начать подготовку к войне. К 1938 году фашизм победоносно шествовал по Италии, Германии и Испании. Гитлеровская армия была на марше. Великобритания и Франция неоднократно отвергали предложения Советского Союза о коллективной безопасности. В декабре 1938 года государство приняло новое жесткое законодательство, целью которого было сокращение прогулов, опозданий и простоев на работе. [73] Партийное руководство перешло к перестройке работы профсоюзного аппарата с целью восстановления его авторитета. Кампания за профсоюзную демократию поощряла критику рабочими должностных лиц и способствовала устранению «бюрократов» с их должностей. К 1939 году профсоюзы были до такой степени дискредитированы, что одна газета назвала недавно уволенных по сокращению штата профработников «целой армией дармоедов и бездельников». После выхода этой статьи один бывший профработник написал письмо Сталину в котором сообщал, что члены профсоюза были уволены не за то, что плохо работали, а потому что их должности были ликвидированы. Он отметил, что у профсоюзных работников мало авторитета, и их регулярно называют «лодырями». Люди клевещут «не только в шутку но и всерьез». {527} Если профработники должны способствовать росту производительности труда, то партийные руководители должны подавлять гнев низов.
73
О мероприятиях по упорядочению трудовой дисциплины // Правда. 29 декабря 1938 г. С. 1. В постановлении говорилось, что рабочие, отсутствовавшие на работе больше одного раза в месяц или опоздавшие на работу более, чем на двадцать минут без уважительной причины, подлежат увольнению и выселению из заводского общежития. См.: Filtzer D.Soviet Workers and Stalinist Industrialization: The Formation of Modern Soviet Production Relations, 1928-1941. NY: Armonk, M. E. Sharpe, 1986. P. 233-234.