Террористка Иванова
Шрифт:
— А в школу? — спросил Витька.
— Что в школу? — не поняла Полина.
— В школу как я ходить буду?
— Ну-у… я в школе договорюсь, чтобы тебе… отпуск… нет, чтобы каникулы… в общем, придумаем что-нибудь. В конце концов, там рядом большой поселок и тоже школа, совсем не хуже, чем здесь. И мальчишки в поселке — там же у тебя и друзья есть, правда? Ты же рассказывал мне.
— Андрюшка Кутепов и Юрка Каледин… — пробормотал Витька. — У Андрюшки лодка резиновая есть.
— Ну,
Одев мальчика, Полина достала с антресолей в прихожей большую спортивную сумку и стала складывать туда вещи Витьки — маечки, трусики, штанишки, курточки. Копаясь в шкафу, он вдруг достала револьвер, бегло осмотрела его и сунула в карман летнего пальто, которое было на ней.
— Это папин? — вдруг спросил Витька.
— Папин… — вздрогнула Полина — она думала, что Витька не заметил револьвер.
— А зачем ты его с собой берешь?
— С чего ты взял? Я его просто в карман сунула, потом обратно положу.
— Дай посмотреть…
— Это взрослое оружие — нельзя, — строго ответила Полина, застегивая молнию на сумке. Разогнулась, посмотрела на Витьку с улыбкой: — Ну что, поехали?
— Сейчас сделаю тебе молоко с медом, — говорил Иван Витальевич и хлопотал у стола, двигая к Витьке большую вазу с грушами и крыжовником. — Вот, рубай пока… крыжовник такой сладкий уродился. Помнишь, в прошлом году он совсем несладкий был? Потому что лето холодное было. А теперь как мед сладкий… ты попробуй, попробуй, Витя.
— Витька одной рукой брал ягоды и ел, причмокивая.
— Ну что, сладкий?
— Да, очень, — улыбнулся Витька.
— Иван Витальевич, ну я поехала, пора мне, — погасив окурок в пепельнице, сказала Полина.
— Куришь ты, Полина, как сапожник, — поморщился Иван Витальевич, разгоняя рукой дым. — После тебя сутки выветривать нужно.
— Вот и выветривайте, — засмеялась Полина. — А я поехала.
— И когда ты нас навестишь?
— Договорились же — через неделю. Если что… — Она замялась. — Не волнуйтесь, я обязательно позвоню…
— Что значит позвонишь? — с тревогой посмотрел на нее дед. — Через неделю приезжай, и все.
— Хорошо, хорошо… — Полина поцеловала Витьку и пошла из кухни.
— Что ты задумала, Полина? — Тревога Ивана Витальевича росла.
— Да ничего я не задумала, — улыбнулась Полина. — Не скучайте тут без меня.
Витька сосредоточенно ел крыжовник и только мельком глянул вслед уходящей матери. Иван Витальевич сел напротив и с тревогой смотрел на мальчика, потом встал и ушел на кухню.
Вдруг с крыльца послышались частые шаги, и в кухню влетела Полина. Лицо растерянное, глаза — огромные, полные страха. Она бросилась к Витьке, порывисто обняла его, несколько раз поцеловала в глаза и щеки, потом сунула ему в карман курточки записку и тихо, быстро проговорила:
— Прочитай потом, Витенька… Ты только не сердись на меня, сыночек. Ты все поймешь и простишь меня! Только не сердись!
И быстро вышла. Витька смотрел ей вслед, ничего не понимая.
— Мама не говорила, куда собралась? — войдя в комнату, спросил дед.
— Нет… — покачал головой мальчик, продолжая есть крыжовник.
— А чего это она так с тобой прощалась?
— Она последнее время все время так. Плачет все время, а потом говорит: «Ты не будешь на меня сердиться?»
— А почему ты должен на нее сердиться?
— Не знаю… Мы часто на могилку папы ездим… почти каждый день…
— И поэтому ты должен на нее сердиться? Чушь! А что она тебе в карман сунула? Записку какую-то?
— Не знаю, деда, еще не прочел.
— Ну так возьми и прочитай. Может, там что-нибудь важное.
Витька достал из кармана записку и прочел вслух:
— «Любимый сыночек, дружок. Привыкай жить один. Дедушка поможет. Целую, мама».
— Она с ума сошла! — всплеснул руками Иван Витальевич. — Что она надумала? Она тебе ничего не говорила?
— А что она должна была мне говорить? — не понял Витька.
— Почему ты должен привыкать жить один? Что значит — дедушка поможет?
— Она сказала, что я поживу у тебя… что ты очень хотел, чтобы я пожил у тебя. Что тебе одному плохо…
— Ну да, хотел, конечно, — растерялся Иван Витальевич. — Плохо мне одному? Ну конечно, плохо… но сколько ты будешь у меня жить, она не говорила?
— Она сказала, что обязательно позвонит…
— Черт бы ее побрал! — хлопнул себя по бокам Иван Витальевич. — Что же все-таки она задумала?
Питомник занимал довольно большое пространство, не меньше гектара. Длинные ряды загонов с решетчатыми дверцами. В каждом загоне — рослые, мощные псы, кобели и сучки, — кавказцы, стаффордширские терьеры, питбули и итальянские мастино. Каждый экземпляр по-своему страшен, могуч, и беспощадная ярость светится в их глазах.
А в большом загоне с невысокой оградой дрались два молодых стаффордшира, оба темно-рыжие, с белыми пятнами на груди и в белых «носках». Морды у псов были уже окровавлены и раны виднелись на шеях, и вот теперь они сцепились намертво, впившись клыками в глотки друг другу, хрипели, пуская кровавую пену.
За схваткой собак наблюдали несколько человек — Муравьев, двое служащих питомника и солидного вида господин в кашемировом пальто, в вырезе которого видна розовая рубашка с модным широким цветным галстуком.