Террористы
Шрифт:
Халтурин подкупил бутырского палача и тот за сто рублей не стал забивать Мышкина перед этапом, в котором вперемешку вели уголовных и политических преступников империи. Революционеры несколько раз выезжали под Москву на место налета на этап, примеривались. Место было удобное для атаки, в тридцати километрах от Рогожской заставы, за шесть часов ходьбы устанут не только кандальники, но и солдаты охраны. Жандармы сибирские этапы не сопровождали, ленились, преступников вели армейские солдаты. Пригорок вдоль Владимирского тракта был покрыт кустами. Атака, потом на дрожки с дороги на проселок, через Подольск и Нарофоминск к Можайску. Все должно получиться.
С девяти часов утра хмурого мартовского утра шестеро народовольцев сидели в засаде. Дрожки с рысаками стояли сзади пригорка. Этап ожидался около двенадцати часов дня, в сопровождении взвода солдат с двумя унтер-офицерами, охранявшими триста этапников. Шансов остаться в живых у Михайлова, Квятковского, Баранникова, Желябова, Колодкевича и Халтурина почти не было, и народовольцы это хорошо понимали. Двадцать восемь солдат с винтовками против шести революционеров с берданами и револьверами, это был совсем не равный счет, с учетом того, что народовольцы не хотели никого убивать. У них было только несколько минут, а может быть, и секунд.
По Владимирскому тракту брел каторжный этап. Впереди медленно двигались люди с кандалами на руках и ногах, за ними шли не закованные, уже измученные этими длинными километрами дороги. На серых убитых арестантских халатах спереди и сзади желтели бубновые тузы, видные издалека. У подпиленных сосен внизу пригорка со слегами и колунами лежали Баранников и Желябов.
Михайлов, Квятковский, Колодкевич и Халтурин в линию легли на пригорке. Мышкина пока определить было нельзя, в этой серой от поднятой пыли колонне слез. Этап почти поравнялся с подпиленными деревьями и народовольцы одновременно подняли на лица повязки. Опознавать солдатам будет некого.
Мышкин двигался в первом ряду, бледный, как сама смерть. Две громадные сосны разом обрушились перед шедшим вперед солдат унтер-офицером и тут же ахнул ружейный залп. Страшным голосом вставший Александр Михайлов прогремел: «Солдаты! Положите винтовки!» Еще раз под солдатские ноги ахнули берданы. В пороховом дыму зазвенела мертвая тишина, почти сразу нарушенная звяканьем бросаемого оружия. Народовольцы с винтовками наперевес уже стояли вокруг конвоя и, казалось, были везде и всюду. Михайлов страшно прокричал: «Кругом! Шагом марш!» Ошарашенные и ничего не соображавшие солдаты повернулись и как оловянные пошли назад и вбок, и были хорошо видны их напряженные, ожидавшие пули спины. Такого в империи не было никогда, еще никто не нападал на каторжные этапы, и конвой просто не знал, что делать, и поэтому сразу подчинялся резкому приказу этих страшных и вооруженных до зубов великанов с замотанными лицами. Солдаты знали, что если бы колонна слез взбунтовалась, то они должны были ее расстрелять. Если бы каторжный в кандалах набросился на конвой, солдаты должны были его застрелить. Тридцать конвойных никак не ожидали налета, и солдатам было очень страшно.
Резкими криками бывший офицер Баранников приказал солдатам лечь на землю, а каторжным стоять на месте. Конвойные слушались, как неживые автоматы. С того момента, как обрушились сосны, прошла, кажется, всего минута, и даже унтеры почти не опомнились. Халтурин, Колодкевич и Желябов быстро собрали брошенные винтовки и тут вдруг раздался крик унтер-офицеров, поднимавших конвой. Баранников и Квятковский выстрелили в их поднятые в призыве руки и унтеров сразу скрючило от боли. Михайлов прокричал: «Тихо! Все, кто поднимется, будут убиты! Каторжным сесть на землю. Мы снимем кандалы. Тот, кто хочет бежать, бегите!»
У унтеров отобрали ключи и белый от ненависти и ярости Халтурин раскрывал и раскрывал кандальные замки. Солдаты видели его почти сумасшедшие глаза и желания подниматься с земли самим у них не было. Их подняли, перевели на траву, перевязали веревками и опять положили навзничь. В хаосе налета Колодкевич тихо и незаметно отомкнул и увел за кусты Мышкина, и этого никто не заметил. Теперь никто не знал, почему и ради кого эти шестеро отчаянных бойцов напали на каторжный этап.
Народовольцев охватила нечаянно-ожидаемая радость. Невозможное предприятие закончилось победой. Михайлов и Квятковский видели, что из трехсот каторжных в разные стороны разошлись только около двадцати кандальных, остальные сотни сели недалеко от конвоя. Народовольцев на дороге уже не было. По проселку неслись серые в яблоках орловские рысаки и семеро революционеров сидели в колясках, летевших на громадной скорости в тридцать километров в час.
Теперь они под Подольском пересядут на ямщицкие тройки, поскачут к Можайску, повернут на чугунку, сядут в Гжатске на поезд, затем через Вязьму, Ржев и Великие Луки доедут до Луги. От Гжатска семерых народовольцев будут охранять группы прикрытия Исполнительного Комитета, уже находившееся на местах. Кони летели сквозь ветер и все отчаянные воины были счастливы. Ничего, ребята, теперь уже не долго. Помчатся студенческие и рабочие боевые дружины на Зимний, и на Царское, и на Сенат, и на Государственный совет, и на Фурштадскую, 44, к жандармам, и на Фонтанку, 16, к полиции, и на департаменты, и на министерства, и грозно из Финского залива войдут в Неву два страшных революционных броненосца и встанут у Зимнего и у Стрелки, и полетят телеграммы из занятой «Народной волей» телеграфной станции по всей бесконечной и необъятной империи, которую больше не будут заливать мертвыми слезами холопы самодержавия: «Всем! Всем! Всем! Монархия низложена. Власть перешла в руки Исполнительного Комитета. Да здравствует Конституция! Да здравствует родная свобода!»
Александр Андреев,
Весна 2011 года,
Липецк, Воронеж, Симферополь, Одесса, Москва, Петербург: набережная реки Фонтанки, переулок Джамбула (Лештуков), Саперный переулок, Подольская улица, Троицкий переулок, Подьяческая улица, Вознесенский проспект, улица Тележная, Невский проспект, улицы Малая Садовая и Инженерная, Михайловский замок, площадь Искусств (Михайловская), Семеновская площадь, Преображенское кладбище, Петропавловская крепость, Шлиссельбургская тюрьма, Аврора, Зимний дворец, Дворцовая площадь
Хронологическим продолжением книги «Террористы: империя и народовольцы» является работа «Как взять власть в России-3. Эсеры«, готовящаяся к публикации.
…Пройдет немного времени после отчаянной борьбы Исполнительного Комитета с самодержавием, и у миллионов подданных появится привычка к убийствам, организованная монархией. В империи начнется война всех против всех, а потом одних против всех, а потом одного против всех, а потом почти всем, кто остался в живых, станет все равно, и это будет продолжаться множество лет почти до конца XX столетия российской истории. В начале XX века судороги издыхающей империи сменятся конвульсиями, но никто ее не пожалеет и никто не спасет. Мы проваливаемся в прошлое и видим, как морозным днем 4 февраля 1905 года в набитом полицейскими Кремле одиноко мерзнет член Боевой Организации Партии социалистов-революционеров Иван Каляев. У него в руке небольшая коробка, в которой обычно боевики носят бомбы. Совсем скоро мимо Ивана должна проехать карета с московским генерал-губернатором и императорским дядей. Ваня, поэт, знает, что кидать бомбу надо с четырех шагов, чтобы карету разнесло наверняка. Вот и карета, и сатрап в ней, кажется, наконец, один. Карета все ближе и ближе и полицейские снимают шапки и кланяются всемогущему. Каляев начинает считать остающиеся до нее метры. Он не может промахнуться, он мечтал об этих секундах всю свою жизнь.
Александр Ульянов
Ульяновцы
Осталось двадцать, пятнадцать, десять, пять метров.
Все. Началось.