Террористы
Шрифт:
Пусть наши подъедут к мосту на Конюшенной от Фонтанки за пятнадцать минут. А когда это будет, кто знает? Может, у императора спросить, когда точно его взрывать?
Перовская попыталась улыбнуться, но у нее опять ничего не получилось. Двести пятьдесят метров метальщики зимой, в теплой одежде, по гололеду будут бежать две-три минуты среди множества охранников, жандармов, городовых, околоточных, приставов, в шоке, в хаосе. Добегут, помогая друг другу? Во всяком случае, она будет с ними до конца. А если поставить рядом группу прикрытия? Где? Сразу заметят, вокруг сплошное МВД. И как их всех вывозить? Нет, наш извозчик у Марсова поля, сменные сани с членами Исполнительного Комитета у Летнего сада, на Литейном и везти всех на Лиговку быстро, оттуда пешком на центральную квартиру на Тележной улице. Сама Перовская встанет на Михайловской площади, напротив дворца царской сестры и махнет платком Михайлову, который будет стоять на углу Инженерной и набережной Екатерининского канала. Там всегда дежурит городовой, значит, надо просто вытереть белым платком лицо. Какой должен быть размер платка? Двадцать на двадцать, больше нельзя. От этого места до Михайлова около пятидесяти
1 марта 1881 года
Царь выезжает из Зимнего на Невский и скачет по нему до Садовых улиц. Весь Невский от дворца до Николаевского вокзала пять километров, от дворца до Садовой два километра. Лошади, орловские рысаки, свободно гонят тридцать километров в час, значит скакать царю до бомбы четыре минуты. От Гостиного двора Анечка Корба махнет Лангансу напротив Садовых улиц, а он предупредит Аню Якимову у Сырной лавки, та покажет Фроленко и метальщикам. Невский будет пустой, карету далеко видно, товарищи все успеют. Царь выезжает около часа дня, значит надо выходить в половину первого. А вдруг он выедет раньше, две недели ведь не выходит из Зимнего? Раньше выходить наверно нельзя, заметят. Надо спросить у Кибальчича, когда можно безопасно выходить, чтобы не примелькаться.
Мина на Малой Садовой
Метальщиков сначала расставить на Малой Садовой, с четырех концов, в центре Сырная лавка. У Манежа конные жандармы, Невский под охраной, рядом Аничков дворец цесаревича, также охраняется. Малая Садовая, какой она длины? Софья Перовская пошла по набережной канала Грибоедова, повернула на Невский, перешла у Казанского собора на другую сторону имперского проспекта, пошла направо до самого Адмиралтейства, перешла на другую сторону у Главного штаба, потом двинулась назад, к Гостиному. Зеленый мост через Мойку, Большая Конюшенная, Малая Конюшенная, Екатерининский, Михайловская улица, тут она станет 1 марта, Гостиный двор, на той стороне. От Главного штаба до Большой Садовой четыре тысячи триста шагов, до Малой Садовой еще сто. Да, четыре минуты. Теперь Малая Садовая. Народу много, надо посмотреть, как здесь в воскресенье. Можно у Ани Якимовой спросить, за одно согреться. Надо же, больше, чем в будни. Двести восемьдесят шагов, сто сорок метров, если с разных концов расставить метальщиков, то будет аккуратно. Может их переодеть в рассыльных? Нельзя, не освоятся, пусть будут в своем, и так воздух от ужаса трясется, не каждый день царя взрываем.
Император в Манеже всегда час, надо куда-то уйти с Садовой, если не рванет, а то засекут. Перовская поймала себя на мысли, что давным-давно не называет царя по имени и номеру. Александр – это Михайлов, Квятковский, а не этот, Вешатель. Тут полно кафе, трактиров, все в порядке, есть, где подождать сорок минут. От Малой Садовой по Итальянской до Михайловской площади шестьсот шагов, двадцать зимних минут, еще четыреста шагов до и по Екатерининскому каналу, всех расставить, поддержать, еще двадцать пять минут, не на плацу ведь маршируем, а с бомбами носимся. Хорошо, полиция не знает, что Кибальчич такое изобрел, гранаты бы и заметили и кинуть их не дали, да и карету они не остановили бы, если только ящик сразу бросить. Заходить с Садовой никуда нельзя, не успеем, надо сразу, не спеша, аккуратненько, на Екатерининский. Перовская хотела еще раз пройти по всему маршруту, с трудом себя остановила, нельзя идти, чересчур. Надо еще пройти с Кибальчичем, раз, два, три, пусть все высчитает. А может метальщикам рвануться в Михайловский сад, оттуда на лед Мойки, потом по льду на санях и сразу в Неву? Сани заметят, донесут, да и не было еще такого, на льду. Не было, так будет, подумаешь, очередной граф и князь спьяну куражится. Первый раз, что ли. У Саши Михайлова хорошо бы получилось. Ну, император, всея и белой и малой, и такой и сякой, встречай нас, непрошенных, но долгожданных гостей! Цари должны быть гостями в нашей стране, а не хозяевами! Товарищи были в Михайловском саду, везде решетки в три метра и один вход-выход. Может пропилить еще вход на Мойку, или прокопать? Может ночью получится?
Софья Перовская проснулась в семь часов утра. В первый день весны уже рассвело и можно было ехать на Тележную улицу, где ее в десять часов должны были ждать метальщики. Михаил Фроленко должен был идти в Сырную лавку позже, Анна Корба, Мартин Ланганс в двенадцать часов должны выйти сигналить на Невский. Лев Тихомиров готовил воззвание, которое Таня Лебедева отнесла бы в типографию сразу же после взрыва, Николай Суханов с военными должны были вывести метальщиков с Марсова поля, Григорий Исаев уже находился в Сырной лавке как техник-взрывник, Михаил Грачевский и Николай Кибальчич в последний раз проверяли бомбы. Все было по многу раз высчитано, проверено, подготовлено. Пятой бомбой для Перовской не сделали, не успели, или не захотели успеть. Она и без бомбы, и казалось это всем без исключения в это раннее утро 1 марта 1881 года, почти взрывала просто взглядом. Действовать, действовать, действовать во что бы то ни стало! Если и стало, все равно действовать!
В восемь часов утра Софья Перовская аккуратно и надежно завязала в узелок две трехкилограммовые бомбы, вышла из дома, еще раз посмотрела на Екатерининский канал, пересекавший весь Петербург. Ее провожала Вера Фигнер, которая должна была днем принять в доме 25 по Вознесенскому проспекту, он же дом 76 по набережной Екатерининского канала, всех участников цареубийства, кроме метальщиков. Обе женщины посмотрели вдоль канала, но дома 9, где
Перовская напомнила всем очередность действий и на плане города Санкт-Петербурга показала места метальщиков на Малой Садовой и набережной Екатерининского канала. Обстановка несколько разрядилась, Кибальчич сказал, что все, очевидно, закончится у Сырной лавки. Он сказал, что больше четырех метальщиков находиться на небольшом уличном пространстве нельзя, через десять минут большее количество бросится в глаза царской охране. Кибальчич сказал, что ребята должны постоянно перемещаться и по Садовой и по каналу, в зависимости от количества прохожих менять свое положение, останавливаться только мотивированно, напомнил, что вовремя проезда царя прохожие останавливаются и снимают шапки.
Перовская повторила еще раз. Если царь повернет с Невского на Малую Садовую, он будет там взорван. Если царь после взрыва или отказа бомбы уцелеет, метальщики должны бросить в него бомбы и убить. Двое ребят должны находиться на углах Невского и Малой Садовой, двое – на Малой Садовой ближе к Итальянской улице. Перовская будет на углу Малой Садовой и Итальянской. Если царь проедет в Манеж не по Малой Садовой, то метальщики должны подойти к Перовской и пройти с ней по Итальянской улице через Большую Садовую, Михайловскую площадь до набережной Екатерининского канала. Михайлов встанет на повороте с Инженерной улицы, подальше от городового, за ним по набережной рассредоточатся Гриневицкий, Емельянов и Рысаков. Перовская от Михайловского дворца махнет Михайлову белым платком, вернее, подержит его около лица. Сто двадцать метров от дворцового подъезда по Инженерной улице до поворота на набережную Екатерининского канала царская карета пронесется быстро, секунд за тридцать. Михайлов после сигнала Перовской должен снять шапку и встряхнуть ее так, чтобы это увидели остальные метальщики и приготовились. Карета замедляется на повороте, потом выезжает на набережную и Михайлов бросает под нее бомбу. Гриневицкий, Емельянов и Рысаков при необходимости кидают свои снаряды и добивают Вешателя. Затем они должны бежать до Конюшенной площади, через Садовый мост к Марсову полю по направлению к Мраморному дворцу, там будут их ждать легкие сани с одной лошадью, с кучером и одним седоком внутри, на деревянном заднике саней слева будет небольшой вылом. Тех, кто останется в живых или добежит, отвезут на Тележную. Если Михайлов взорвет царя и останется жив, то остальные помогают ему скрыться, если он погибнет, при взрыве, то метальщики не обнаруживают себя, аккуратно покидают Екатерининский канал и отправляются на Тележную улицу. Кибальчич еще раз напомнил всем о двух секундах между ударом бомбы о землю и взрывом. Перовская сказала, что все должны быть на набережной Екатерининского канала, как можно ближе ко времени царского проезда, и у них всё получится. Все выжившие народовольцы говорили, что от Перовской било колоссальной силой и верой в успех, и она каким-то образом передалась всем покушавшимся вместе с хладнокровием, решительностью, находчивостью.
Основные надежды Исполнительный Комитет возлагал на взрыв мины на Малой Садовой улице. Богданович-Кобозев должен в двенадцать часов покинуть Сырную лавку, а Якимова подать сигнал находящемуся внутри Фроленко замкнуть провода, когда царская карета въедет на бомбу. Исаев будет находиться рядом, если у Фроленко до царского проезда случатся какие-то сложности.
В начале двенадцатого часа Перовская, Михайлов, Гриневицкий, Емельянов и Рысаков с завязанными узелками-бомбами вышли из квартиры на Тележной улице и пошли по Невскому проспекту взрывать имперского самодержца. Времени до государственного выезда было ещё много, и на Невском, напротив Гостиного двора, пятеро народовольцев вошли в кафе-кондитерскую. Все пили только чай, поскольку кусок в горло не лез, и поел только один Игнатий Гриневицкий. Раньше половины первого на Малой Садовой им появляться было нельзя, так рассчитал Николай Кибальчич.
Утром 1 марта к Александру II с докладом приехал министр внутренних дел Лорис-Меликов. Царь, кажется, подписал «Проект извещения о созыве депутатов от губерний» и прочитал показания Андрея Желябова: «Я служу для освобождения Родины. Жил на средства из фонда освобождения народа, под многими именами, которые называть не буду». Позднее возникла легенда, что Желябов при допросе его откровенно радовавшимся полицейскими сказал: «Не рано ли, господа, радуетесь?», но это была, конечно, поздняя литературная выдумка.