Террористы
Шрифт:
Родственник опоздал на полчаса и Александр II, конечно, задержал парадный обед до приезда принца. Наконец, императору сказали, что Александр Гессенский с сыном Александром Болгарским приехал и идет в малиновую столовую. Гессенского сопровождал встречавший его на Варшавском вокзале цесаревич и наследник российского престола. Четыре Александра одновременно подошли ко входу в парадную столовую, и двинулись навстречу друг другу по желтой комнате. Вдруг раздался страшный гул, загремел гром, под ногами венценосцев заходил пол, газовое освещение Зимнего потухло сразу все и в кромешной тьме что-то с грохотом рушилось и падало. Ужасный смрад взрыва заполнил весь Зимний дворец. Царь стоял, держась за косяк двери в малиновые покои, почти рядом с ним находились немецкая родня. Под ногами вздыбился паркет, стены треснули в нескольких местах, на парадный накрытый стол рухнула тяжеленная люстра и посыпалась битая посуда, все стекла в окнах третьего, второго, первого этажей полопались, в воздухе столбом стояла известь и пыль и невозможно было ее вздохнуть. Перегородки и свод между подвалом и первым этажом просто унесло, но двойные своды между вторым служебным и третьим императорскими этажами остались почти целы. Нижний свод обвалился весь, но верхний был слегка поврежден и устоял. Большая караульная комната второго этажа провалилась в подвал, на груде плит, кирпичей, глыб, в известке вповалку лежали израненные солдаты-гвардейцы Финляндского полка из дежурного караула, все в пыли и крови. К Зимнему спешили пожарники, и солдаты, и полицейские, и жандармы, и высшие сановники. Вся Дворцовая площадь быстро забивалась каретами, и на ней уже не было ни Халтурина, ни Желябова. Александр II перешел в целое крыло Зимнего дворца, а в императорском Петербурге началась чиновная паника. На следующее утро ошарашенная столица вместе с «Правительственным вестником», сообщавшем, что «5 февраля в седьмом часу пополудни в подвальном этаже Зимнего дворца произошел взрыв и начато выявление его причин», читала завесившую весь блистательный Петербург листовку «Народной воли», и никто не знал, как ее смог напечатать Александр Михайлов после недавнего разгрома Вольной типографии.
«От Исполнительного Комитета.
По нашему постановлению 5 февраля в шесть часов двадцать две минут вчера совершено новое покушение на жизнь Александра Вешателя с помощью взрыва в Зимнем дворце. К несчастью родины, царь уцелел. С глубоким прискорбием смотрим мы на гибель несчастных солдат царского караула, этих подневольных хранителей венчанного злодея. Но пока армия будет оплотом царского произвола, пока она не поймет, что в интересах родины ее священный долг стать за народ против царя, такие трагические столкновения неизбежны. Еще раз напоминаем всей России, что мы начали вооруженную борьбу, будучи вынуждены к этому самим правительством, его тираническим и насильственным подавлением всякой деятельности, направленной к народному благу.
Объявляем еще раз Александру II, что эту борьбу мы будем вести до тех пор, пока он не откажется от своей власти в пользу народа. Призываем всех русских граждан помочь нам в этой борьбе против бессмысленного и бесчеловечного произвола, под давлением которого погибают все лучшие силы отечества.
7 февраля 1880 ода.
Летучая типография «Народной воли».
Прочитав это известие, империя вздрогнула. Уже было бессмысленно распускать слухи, что в Зимнем дворце взорвался бытовой газ. Взрыв Зимнего дворца народовольцами произвел колоссальное впечатление в России и Европе.
В ноябре 1879 года царь чуть не взорвался под Москвой на железной дороге. В январе 1880 года весь Петербург говорил об осаде типографии революционеров в Саперном переулке, и одновременно с этим империя узнала о двух готовившихся взрывах под Александровском и Одессой. Февральский взрыв Зимнего дворца и все другие недавние революционные акции потрясли общество. В империи отсутствовали политические свободы, процветали бессудные ссылки и совершались десятки казней. Вдруг среди общей подавленности и безнадежности за короткий срок произошли события совершенно неслыханные. Грозная «Народная воля» взорвала царский поезд и царскую резиденцию, проявив изумительную энергию, изобретательность и решительность, став в глазах общества борцом против деспотизма, и количество сочувствующих революционерам росло во всех слоях подданных. Исполнительный Комитет не имел, безусловно, права говорить от имени всего имперского общества, но он и не находил нигде нравственного отпора и противодействия, а наоборот, среди сочувствовавших, либералов, их родственников и близких получил статус всемогущей таинственной силы, которая ради всех борется с монстром самодержавия. Если бы Исполнительный Комитет вдруг сам отошел от революционной деятельности, то на его месте появилась бы другая тайная организация, продолжившая его деятельность. Такова была атмосфера в империи в феврале 1880 года. С трудом в течение десяти лет формировавший армию военный министр Дмитрий Милютин говорил в очень узком кругу, что никогда еще в империи так не разгорался безграничный произвол генерал-губернаторов, жандармов и полиции, но одними арестами, террором и насилием нельзя прекратить деятельность революционеров, потому что ни в одном слое общества правительство не находит ни сочувствия, ни искренней поддержки.
Александр II теперь не чувствовал себя в безопасности нигде, но даже не наказал никого из охраны Зимнего дворца, в которой месяцами безнаказанно носили и хранили динамит просто пудами. Царь отменил обширную программу празднования своего четвертьвекового юбилея на троне, две недели не выходил из резиденции на Неве и спрашивал царедворцев, кто глава империи – он или Исполнительный Комитет. По Петербургу поползли слухи, что все дворцы в ней минированы, и вельможи стали покидать столицу, в которую ввели дополнительные войска. На бирже царил хаос, курс правительственных акций и активов значительно упал, многие богатые люди стали переводить свое состояние за границу. Градоначальник от большого ума приказал вооружить дворников дубинами и сказать обывателям, чтобы запасались водой, потому что террористы хотят взорвать столичный водопровод. В Петербурге и в других городах стали говорить, что минирован весь Невский проспект. Дипломаты в срочных депешах докладывали своему руководству, что во всех слоях общества царят ужас и растерянность, на нескольких улицах Петербурга 19 февраля произойдут взрывы, жители меняют квартиры и уезжают из города, полиция беспомощна и теряет голову, а в обществе говорят о новой организации власти. Современники писали, что в провинции и в самом Петербурге ждали чего-то неизвестного, но ужасного.
Земства и почти все газеты и журналы начали говорить и писать о необходимости реформ. За границей обсуждали возможность прихода к власти в России Исполнительного Комитета, а в самой империи «Народную волю» начинали считать могущественной, неуловимой и недосягаемой силой. Уже 12 февраля 1880 года царь объявил о создании «Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия» и подчинил ей Третье отделение, МВД, генерал-губернаторов, военных и гражданские власти. В составе комиссии оказались наследник, К. Победоносцев и П. Черевин. Во главе с диктаторскими полномочиями Александр II поставил харьковского генерала-губернатора Михаила Лорис-Меликова. Он получил чрезвычайные полномочия по борьбе с революционным движением, и одновременно должен был сделать некоторые уступки обществу и привлечь его «благомыслящую часть» на сторону правительства. Лорис начал готовить проект «умиротворения империи», успокаивать общество и подавлять революционную деятельность. Официальные газеты любезно и как всегда верноподданно стали называть его диктатором сердца, а революционная пресса – лисой и волком в одном лице и мастером кнута и пряника.
19 февраля в юбилейный день в Петербурге даже не было военного парада. В десять часов утра Александр II вышел на балкон Зимнего дворца, под которым играли все военные оркестры гарнизона, помахал рукой собравшимся верноподданным, ушел в свои парадные покои и стал принимать поздравления вельмож, сановников, генералов, придворных. Рабочим дали трехдневный оплачиваемый отпуск, и вечером в Петербурге прогремел фейерверк. Полиция приказала всем обывателям выставить в окнах домов по две свечи за свой счет и радостно объявила, что иллюминировала город. Для своих в Зимнем дворце, который еще не успели отремонтировать, прошел праздничный обед, а Лорис приказал снизить в столице империи цены на хлеб. У него получилось, но ненадолго. На следующий день на него неудачно покушался студент и слуцкий мещанин Игнатий Млодецкий, не имевший отношения к «Народной воле». Уже через два дня, 22 февраля, его публично повесили на Семеновской площади и опять официальные газеты дали подробное и невменяемое описание повешения. Самодержавие, наверно, хотело насмерть испугать подданных, но испугались только те подданные, которые и так не при каких условиях не пришли бы в революционное движение.
Диктатор Лорис попытался изолировать народовольцев от имперского общества и объявил о пересмотре дел административно-ссыльных. В марте в Киеве повесили двух юношей за найденные у них прокламации и стихи Некрасова «Пир на весь мир». Высылка инакомыслящих в Сибирь приняла массовый характер, и Лорис вскоре объявил, что число политических дел сократилось с тысячи до пятисот, а он предпочитал расправляться с недовольными без суда. Других реформ в империи, само собой, не производилось. Исполнительный Комитет попытался перейти к активной пропаганде, но полиция по доносам дворников приходила на все собрания, где присутствовали более пяти человек, проверяла у всех паспорта и переписывала присутствующих. «Народная воля» не могла вести агитацию даже в культурно-просветительных кружках. Николай Кибальчич предложил Исполнительному Комитету кроме минных взрывов создать особые метательные бомбы-гранаты. Такой способ покушения на государей еще не применялся ни к в России, ни в Европе, и был неожиданным для царской охраны, полиции и жандармов, а значит мог стать результативным. Кибальчич, наряду с производством динамита, стал готовить метательные бомбы, делая их так, чтобы взрыв происходит через две секунды после их удара о землю, что давало возможность метальщикам упасть и уцелеть после взрыва. В начале лета как всегда ожидалась поездка царя в Крым, скорее всего через Одессу, где его еще не взрывали. Исполнительный Комитет начал готовить покушение в Петербурге, а группа Софьи Перовской выехала в Одессу. Она несколько изменила внешность, потому что уже была знакома с всероссийским циркуляром о своем розыске, составленным после взрыва под Москвой в ноябре 1879 года и показаний Гольденберга: «Разыскивается дочь действительного статского советника София Львовна Перовская, она же Марина Сухорукова, жена саратовского мещанина, она же Мария Семенова, ярославская мещанка. Ее приметы – блондинка, маленького роста, около двадцати двух лет, одевается весьма прилично, лицо чистое, красивое, брови темные, имеет малоросский акцент, в разговоре прибавляет слово «таки». Революционеры смеялись над полицейскими розыскными листами, содержавшими минимум достоверной информации. Третье отделение, конечно, не знало, что не Софья Перовская, а Мария Прохоровская едет в Одессу рыть подкоп под единственной улицей, соединяющей городской вокзал с черноморской пристанью. Одесса была очищена от инакомыслящих учителей, земцев, студентов, литераторов, журналистов, чиновников и рабочих статс-секретарем Новороссийского генерал-губернатора и заняла первое место в империи по возмутительному произволу самодержавия. Были сосланы не только оппозиционеры, но и их родственники и даже однофамильцы. Даже царь изволил сказать, что действия губернатора в Одессе ссорят его с обществом, но, как всегда, зарвавшихся холопов не наказал. Однофамильцев оппозиционеров, правда, в Одессу из ссылки вернули.
Перовскую, Якимову, Саблина и Исаева в Одессе встречала Вера Фигнер. Революционеры составили смету расходов на одесское цареубийство и уложились в тысячу рублей, переданные Фигнер одесскими оппозиционерами для подготовки покушения. В доме 47 по Итальянской улице Перовская и Саблин, они же супруги Прохоровские, сняли подвальное помещение и открыли бакалейную торговлю. Только по Итальянской улице царь мог проехать от железнодорожного вокзала на одесскую пристань к своей яхте. Из бакалейного подвала революционеры хотели прорыть ход к середине мостовой и заложить там мину. Тысячи одесских рублей хватило на аренду, закупку бакалейных товаров, бурава, транспортные расходы и жизнь народовольцев. Отдельный домик сняли для Исаева и Якимовой, готовивших мину.
Копать подкоп можно было только ночью. Почва были из сплошной глины и постоянно забивала бурав, требующий при работе больших физических усилий. Из Петербурга вызвали на помощь Савелия Златопольского и привлекли Василия Меркулова. Боясь обыска при осмотре домов на царском маршруте в корзинах, пакетах узлах осторожно выносили землю из лавки, где Софья Перовская активно торговала чаем, сахаром и крупой. При подготовке мины в руках у Исаева взорвался запал, но сама бомба не сдетонировала. Исаеву оторвало три пальца на руке, была ранена и Якимова. Взрывника положили в больницу, а динамит и гремучий студень перенесли в квартиру Фигнер. Для обеспечения секретности местных народовольцев не привлекали. Наконец подкоп был закончен, и мина установлена, когда до царского приезда в конце мая оставалось около недели.
В Петербурге скончалась императрица, и царь то ли отложил, то ли отменил поездку в Крым. Исполнительный Комитет отозвал своих членов в столицу. Вера Фигнер предложила использовать подкоп под Итальянскую улицу для взрыва Новороссийского генерал-губернатора, но распорядительная комиссия партии запретила показывать новый способ цареубийства Третьему отделению до взрыва императора. К царю теперь было невозможно подойти не только с револьвером, но и вообще, так как он больше не ходил по Петербургу. Железную дорогу по его маршруту жестко проверяли, и в Зимнем дворце, наконец, был наведен полицейский порядок. Исполнительный Комитет предложил одесским народовольцам убить губернатора другим способом. Подойти к генерал-губернатору, нечасто бывавшему в Одессе, с револьвером было невозможно, а метательных бомб Кибальчич еще не изобрел. Фигнер попросила отозвать ее в Петербург и уехала туда без разрешения. Ей объявили за это выговор, а в партии стали называть «Вера Топни-ножкой». Подкоп зарыли, его следы уничтожили, и Александр II неожиданно спокойно проехал от одесского железнодорожного вокзала к яхте по Итальянской улице, но только 17 августа. Держать постоянный пост при подкопе, когда было неизвестно, поедет ли вообще царь в Крым в этом году, «Народная воля» не могла. Профессиональных, опытных революционеров, в партии было всего несколько десятков, и у них всегда было очень много работы. Впрочем, империи удалось увеличивать их количество до десятков тысяч, но на это ушли годы. Весной 1880 года Александра II в Петербурге собирались взрывать из-под воды. В обществе еще ждали реформ от диктатора Лориса, и революционеры понимали, что пока эти иллюзии не развеются, царя трогать не надо, но зная, что ветер перемен так и не прилетит на берега Невы, готовили новое покушение.