Террористы

Андреев Александр Радьевич

После неудач Каракозова и Соловьева с револьверами, народовольцы решили взрывать императора Александра II на железной дороге во время возвращения его в ноябре 1879 года из Крымской Ливадии в Петербург и непосредственно в Зимнем дворце. Под Одессу поехали Фроленко, Фигнер, Лебедева и Кибальчич, в запорожский Александровск отправились Желябов и Якимова. В Одессе в покушении участвовал рабочий Василий Меркулов, в Запорожье – рабочий Иван Окладский, с лета 1880 года ставшие полицейскими провокаторами, выдававшими сотни товарищей-революционеров для спасения своей жизни, а позже для получения денег. Под Москвой подкоп под железную дорогу рыли Михайлов, Баранников, Гартман, Ширяев, Исаев, Гольденберг и Перовская. Арестованный в ноябре 1879 года Гольденберг выдал сто пятьдесят народовольцев. На основании его показаний на сибирскую каторгу были отправлены сотни революционеров, против которых не было никаких улик. Если бы не Меркулов, Окладский и Гольденберг, всё у «Народной воли» и Российской империи сложилось бы по-другому.

В сентябре 1879 года Вера Фигнер, проехав как богатая дама в спальном вагоне, привезла в Одессу полцентнера динамита. Ее встретил муж Николай

Иваницкий, он же Николай Кибальчич, уже снявший домик 66 на Екатерининской улице, пока еще без нитроглицерина, пироксилина и запалов. Первоначальный план заложить мину ночью прямо на рельсы перед царским поездом и с помощью проводов замкнуть контакты, пришлось отменить. Дорога часто осматривалась и за эти несколько ночных часов народовольцев легко могли заметить. Теплым осенним днем к члену правления Юго-Западной железной дороги барону Унгерн-Штернбергу на прием пришла какая-то богато одетая дама, представившаяся одесской землевладелицей. Дама Фигнер попросила барона дать место путевого обходчика ее старому слуге, жена которого заболела туберкулезом и нуждалась в свежем воздухе. Барон написал записку начальнику дистанции и новый железнодорожный сторож Фроленко с женой Лебедевой поселился в будке обходчика на четырнадцатой версте от Одессы. Динамит перевезли в будку и начали рыть подкоп. В конце октября наблюдательная группа «Народной воли» в Крыму точно выяснила, что царь будет возвращаться в Петербург не через Одессу, а через Харьков. Фигнер осталась создавать подполье в Одессе, а все остальные вернулись в Петербург. Динамит из города вывозил Гольденберг, почему-то сдавший чемодан с сорока килограммами динамита в багажный вагон. Носильщик очень удивился неимоверной тяжести небольшого чемодана и сообщил о нем железнодорожному жандарму. На ближайшей станции чемодан тихо вскрыли, опознали динамит и на следующей остановке задержали Годьденберга, который упорно отстреливался и почти смог уйти от погони. С ноября 1879 года, особенно после взрыва под Москвой, его постоянно допрашивали, посадили в камеру провокатора, узнали, что именно он застрелил губернатора Кропоткина, сказали, что он может помирить самодержавие с революцией, привозили его мать в тюрьму с просьбой сознаться, обещали отпустить после признаний. После взрыва Зимнего дворца Халтуриным в феврале 1880 года, в камеру Гольденберга один за одним сходили диктатор империи Лорис-Меликов и начальник царской охраны Черевин, обещавшие ему никого не арестовывать. Гольденберг дал подробные показания на всех революционеров и оппозиционеров, которых знал на севере и на юге, подробно рассказал о Липецком съезде револьверщиков, на котором была фактически создана «Народная воля». Полиция узнала масштаб деятельности партии и пришла в колоссальное удивление. Само собой, Гольденберга не освободили из Петропавловской крепости. Когда он увидел на прогулке во внутреннем тюремном дворе выданного им члена Исполнительного Комитета Аарона Зунделевича и узнал о сотнях арестованных по его доносам товарищей, Гольденберг попытался поговорить с жандармским начальством, и ему тут же улыбчиво ответили, что с убийцей губернаторов никто говорить не будет. В июле 1880 гола Гольденберга нашли в собственной камере в петле из разорванного на полосы полотенца, которое не было ни к чему привязано, потому что веревку в одиночной камере Петропавловской крепости привязать и подвесить совершенно ни к чему невозможно. Гольденберг рассказывал полицейским о многих сотнях знакомых революционеров, в том числе от Андрее Желябове, но он не знал, что его группа готовила взрыв железной дороги на выезде из Крыма.

Андрей Желябов родился в Крыму в 1851 году в семье дворового крестьянина. Отец смог отправить его в Керченскую гимназию, которую Андрей в 1869 года закончил с серебряной медалью, и на учрежденную одним из крымских купцов-меценатов стипендию поступил на юридический факультет Новороссийского университета. Как зачинщика студенческих волнений его отчислили из университета и не стали восстанавливать и на следующий год. Желябов жил в Одессе случайными уроками, женился на дочери богатого промышленника, у него родился сын. Тесть дал Желябову высокооплачиваемую перспективную работу, но будущий руководитель «Народной воли» совмещал ее с пропагандой среди одесских рабочих, участвовал в народнических кружках, посещал «Киевскую коммуну» и «Громаду», агитировал в селах. Осенью 1874 года Желябова арестовали, но через полгода тесть смог выкупить его под залог в две тысячи рублей. Желябов продолжал ходить в народ, летом 1877 года был арестован и оправдан по Процессу 193-х. Желябов вернулся в Одессу, и продолжил работу в южных народнических кружках. Спасаясь от очередного ареста, Желябов осенью 1878 года перешел на нелегальное положение. Летом следующего года Фроленко предложил ему участвовать в Липецком съезде михайловской «Свободы и смерти», Желябова на Воронежском съезде приняли в «Землю и волю». Через месяц он вступил в «Народную волю» и объехал половину Украины, подбирая товарищей в новую партию.

В октябре в Запорожье еще тепло и даже жарко. Богато одетый купец Черемисов с прошением о продаже ему земли под Александровском обратился в городскую управу. Он хотел купить землю вдоль железной дороги и объяснил, что хочет строить завод по переработке кож и ему нужны подъездные пути для доставки скота и отправки кож. Пока управа рассматривала прошение, Черемисов-Желябов, «женой» Якимовой и рабочими Пресняковым, Тихоновым, Окладским и Тетеркой поселился у железной дороги на месте строительства будущего кожевенного завода и ночами бурил буравом землю под рельсами. Много времени уходило на маскировку отверстий, так как ежедневно дорогу осматривал путевой обходчик. С колоссальным напряжением нервных и физических сил динамит был заложен под железную дорогу с помощью вездесущего Кибальчича и на расстояние нескольких сот метров были протянуты прикопанные провода.

Жара в Запорожье сменилась бесконечными ноябрьскими дождями, и провода постоянно размывало. Ходить с кирками и лопатами днем вдоль царской трассы и опять закапывать провода было почти невозможно, и народовольцы ночами под дождем с риском быть обнаруженным в грязи и воде прятали мину и шнуры. 15 ноября из Ливадии в Александровск приехал агент Исполнительного Комитета. Он сообщил, что царь выезжает из Севастополя вечером 17 ноября

двумя поездами, и его вагон в первом составе после паровоза четвертый. В ночь на 18 ноября группа Желябова под проливным дождем проверила мину и провода и под рогожами лежа стала ждать царский поезд. Наконец показался первый эшелон, сигнальщик подал знак Окладскому, тот подождал сколько необходимо и крикнул товарищу «Жарь!» Поезд был почти напротив, и Желябов сомкнул цепь, соединявшую мину с гальванической батареей, стоявшей в непромокаемом куле на телеге рядом с народовольцем. Земля не дрогнула, мина не взорвалась и поезда промчались на Москву. Александр Михайлов назначил комиссию, которая выяснила причины неудачи под Александровском. Желябов повторил все свои действия при взрыве с гальванической батареей Румкорфа, неправильно соединил электроды и искры, замыкавшей цепь, не было. Больше Желябову технических поручений не давали. О самих подкопах у Одессы и Александровская монархия узнала только весной 1880 года, когда произошел взрыв в Зимнем и начали выдавать Гольденберг, Окладский и Меркулов. Размых деятельности «Народной воли» в очередной раз потряс империю, впервые потрясенную группой Перовской в ноябре 1879 года.

Софья Перовская была дочерью вице-губернатора Пскова и губернатора Петербурга, потомка последнего украинского гетмана Кирилла Разумовского. Она родилась в 1853 году в столице империи, в семнадцать лет разругалась с отцом, ушла из дома, вступила в кружок чайковцев, пропагандировала среди петербургских рабочих, получила дипломы народной учительницы и акушерки. В январе 1877 года ее арестовали, отец выкупил ее на поруки, а в феврале 1878 Перовскую оправдал Процесс 193-х. Через месяц будущую руководительницу «Народной воли» незаконно арестовали и, как уже обычно в империи, без суда повезли в ссылку на далекий северный Олонец. По пути Перовская совершила побег, перешла на нелегальное положение, вступила в «Землю и волю» и стала атаковать самодержавие. В Харькове она готовила массовый побег из страшного новобелгородского политического централа, чуть не отбила Мышкина, которого в нарушение правил перевезли в другую тюрьму ночью в грузовом поезде. Ее боевая группа напала на жандармов, перевозивших арестованных революционеров, и не отбила их только потому, что навстречу случайно ехал большой полицейский наряд. В сентябре 1879 года народница и принципиальная противница террора Софья Перовская под влиянием Александра Михайлова вступила в «Народную волю» и попросила партию отправить ее под Москву взрывать царя.

Николай Степанович и Марина Семеновна Сухоруковы давно хотели переехать из Саратова в Москву. У небогатых мещан денег было немного, и Сухоруковы смогли купить только небольшой домик с мезонином в семи километрах от вокзала по Московско-Курской железной дороге, у древней столицы империи. Домик находился очень неудобно, всего в пятнадцати метрах от железнодорожного полотна, по которому часто гремели пассажирские и грузовые поезда, но саратовские мещане Сухоруковы говорили соседям, что остальное жилье стоило намного дороже, а у них была только тысяча рублей, годовой доход мелкого чиновника. Лев Гартман и Софья Перовская в сентябре 1879 года завезли мебель в новое жилище Сухоруковых, а через два месяца к их домику с мезонином на старообрядческой Рогожско-Симоновской заставе поехали корреспонденты со всей России и Европы. Почти пятьдесят дней народовольцы Михайлов, Исаев, Баранников, Гартман, Морозов, Арончик, Гольденберг рыли двадцатиметровый подземный туннель из домового погреба к железнодорожному полотну, по которому из Крыма в Петербург через Москву вскоре должен был проехать Александр II.

Огонек свечи в высоком стакане освещал кусочек мокрой черноты, над которым висело почти два метра холодной осенней земли. Направление к рельсам показывал только военный компас, а на бурав у партии пока не было денег. Очень дорогими оказались экспедиции под Одессу и Александровск, намного дороже московского дела. Обеспечивающая группа «Народной воли» за неделю обследовала почти пятьдесят километров Московско-Курской железной дороги и нашла удобный домик почти у самых рельсов, который продавался именно из-за частого поездного шума. Первые два метра подкопа дались легко, но дальше копать одними лопатами стало очень трудно.

Народовольцы работали с семи часов утра до девяти вечера, и каждый выдерживал не более двух или трех часов. За день удавалось прорыть около трех метров, а когда пошли октябрьские и ноябрьские дожди, не более двух. Революционеры работали лежа или на четвереньках, в двух рубахах, потому что иначе было не влезть в лаз. Холодная осенняя сырость вот-вот должна была смениться бесконечными промозглыми дождями, и народовольцы спешили. В лазу у ног лежал большой железный лист, на который копатель кидал землю. Лист за веревку из галереи в подвал с трудом вытаскивали три человека, напрягая все силы, чтобы сдвинуть его с места. Копатель возвращал его назад за другую веревку в лаз, с досками на дне и подставками – крепями. Угроза обвала сохранялась постоянно, дышать было почти нечем, и некоторые народовольцы брали с собой в подкоп яд. Копатель ровнял стены галереи, подстилал вниз доски, устанавливал подпорки и рыл дальше. Теряя силы, он вылезал обратно, и его заменял другой, почти заживо погребенный в ужасную осеннюю грязь, вскоре, в конце октября, превратившуюся в длинную лужу. В многочисленные дождливые дни из галереи землекопы вытаскивали почти четыреста ведер воды, делая это на четвереньках, с неимоверным трудом. С середины октября галерея заливалась водой почти до половины. Сначала оттуда выносили-вытаскивали неимоверное количество воды, потом в ледяной грязи копатель лежа на животе продолжал работу.

Трудно, а временами почти невозможно стало незаметно подвозить доски и выносить выкопанную землю в дом и из дома с мезонином. Перовская днями и ночами таскала воду, стирала грязную одежду, топила печи, готовила еду, смотрела на улицу и встречала непрошенных гостей. В галерею была проведена проволока с колокольчиком, чтобы при необходимости останавливать работу при появлении чужих. В углу жилой комнаты дома стояла прикрытая платком большая бутыль с нитроглицерином, а под фартуком саратовской мещанки в специальном кармане платья лежал револьвер. По российским законам за покушение на императора все участники, даже просто знавшие об этом и не донесшие, подвергались смертной казни, и Перовская при полицейской атаке должна была взорвать дом с мезонином и всеми теми, кто находился внутри и под землей.