Террористы
Шрифт:
После похода трех тысяч молодых в деревню монархия уже не могла при них и шести тысячах народных сторонников и при всем честном обществе называть периодический голод «недородом хлебов», а голодающих крестьян «не вполне сытыми земледельцами». Самодержавие никак не хотело поделиться с составителями его бюджета землей и волей и жестоко расправилось с народниками, не обращая внимание на недостаток улик. Александру II ежедневно приносили для чтения перлюстрированные частные письма, которых в империи ежегодно вскрывалось до сорока тысяч. В письмах из деревни начали меняться крестьянские поговорки: «До бога высоко, до царя далеко», «Лбом стены не прошибешь», «Не нами началось, не нами кончится», «Против рожна не попрешь», «Капля камень точит», «Не так страшен черт, как его малюют». Царь читал чужие письма и некоторые сжигал в камине, а его и уже не его общество в сотнях копий читало письмо матери одного из подследственных Дома предварительного заключения, все шесть этажей которого были забиты людьми до отказа: «»Больного и оглохшего сына в одиночке били по голове, по лицу, били городовые в присутствии полицейского офицера так, как только может бить здоровый, но бессмысленный, дикий человек в угоду и по приказу своего начальника человека, отданного их произволу, беззащитного узника. Научите меня, куда и к кому мне прибегнуть, у кого искать защиты от такого страшного насилия, совершенного высокими людьми. Прежде мы все надеялись, что наши дети окружены людьми, что начальство – люди развитые и образованные. Но вот те, которые поставлены выше других, выше многих, не постыдились поднять руку на безоружных, связанных по рукам и ногам людей, не задумывались втоптать в грязь человеческое достоинство. Нам говорят, что осужденный не человек, он ничто. Но мне кажется, что для человека и осужденный все же остается человеком, хотя он и лишен гражданских прав. Наших детей в тюрьмах замучивают пытками, забивают, сажают в мерзлые карцеры без окон, без воздуха и дают глотками воду, да и то изредка».
На многочисленные запросы, составленные так, что на них было нельзя не ответить, надзирающий за арестантскими домами прокурор ответил: «Письмо к нашему величайшему стыду, содержит чистую правду». Листовки доносили до подданных слова казненного ни за что Ипполита Мышкина: «Бунт – единственный орган народной гласности. Нас могут пытать, мучить, а мы даже не можем искать правду. Нас лишают даже возможности довести до сведения общества, что на Руси с политическими преступниками обращаются хуже, чем турки с христианами». Зарезавший шефа жандармов Мезенцева Кравчинский писал в прокламации, что над виновниками свирепостей над революционерами они создали свой суд, справедливый, как те идеи, которые они защищают, и страшный, как правительственные репрессии. Александр Михайлов заявил в листовке, расклеенной по Петербургу: «За российские порядки должен отвечать тот, кто сам не хочет делить с кем-либо ответственность – российский самодержавец. Убийство самодержавца убьет саму идею самодержавия!» Внутри партии «Земля и воля» Георгий Плеханов объявил, что на кончике кинжала парламент не построить, а цареубийство – вставка трех палочек вместо двух при имени Александр. Идеолог терроризма Николай Морозов ответил, что сила не в числе, а в героизме. Группа «Свобода и смерть» не стала тратить жизнь на многолетнее создание массовой революционной организации с обязательным арестом в начале или середине пути. Револьверщики хотели добиться от самодержавия политических и демократических свобод, введения всеобщего избирательного права, с созывом Учредительного собрания, свободы слова, печати, собраний. Револьверщики не считали террор главным своим оружием, а только средством мести за казни своих товарищей. В течение нескольких месяцев все изменилось.
Найти место для проведения съезда «Земли и воли» в империи было непросто. С 1877 года полиция и дворники следили за всеми собраниями людей в кабаках, ресторанах, даже усадьбах и квартирах. Сначала туда, где собирались подданные, приходил полицейский, за ним околоточный пристав, выяснял цель собрания, проверял документы и переписывал всех присутствующих. Однажды во время очередной тотальной облавы на Невском проспекте полицейские в дешевой гостинице задержали семьдесят жителей Петербурга, проводивших время с девицами легкого поведения. Землевольцев среди них не оказалось, а случайных задержанных городовые всю ночь развозили по их семьям, которые удостоверяли личности своих мужей, сыновей, отцов. Резонанс в имперской столице случился большой, и у «Земли и воли» прибавилось сочувствующих.
Съезд землевольцев решили проводить в Тамбове, лежавшем на полдороге между Петербургом, Москвой, Киевом и Одессой.
Для выработки единой программы 16 июля 1879 года в город-курорт Липецк собрались члены группы «Свобода и смерть» и близкие к ним южане-народники: Александр Михайлов, дворянин и бывший студент петербургского Технологического института, замучен в Петропавловской крепости; Александр Баранников, офицер в отставке, замучен в Петропавловской крепости; Николай Морозов, двадцать два года провел в Петропавловской и Шлиссельбургской тюрьмах; Мария Оловенникова-Ошанина, дворянка, умерла в эмиграции; Лев Тихомиров, дворянин, идеолог террора, эмигрант, отрекся, прощен, вернулся в Россию, где умер статским советником в 1922 году; Михаил Фроленко, двадцать два года провел в тюрьмах, умер в 1938 году; Степан Ширяев, взрывник, замучен в Петропавловской крепости; Николай Колодкевич, пять раз отбивался от полиции, замучен в Петропавловской крепости; Андрей Желябов, повешен; Григорий Гольденберг, выдал сто сорок три народовольца, убит или покончил жизнь самоубийством в тюрьме.
Десять участников Липецкого сбора создали Исполнительный Комитет «Народной воли», взорвавший самодержавие. В течение трех лет в него на замену погибших товарищей входили Григорий Исаев, замучен в Шлиссельбургской крепости; Аарон Зунделевич, двадцать пять лет провел на страшной забайкальской каторге на Каре и Акатуе; Софья Иванова, каторжанка; Татьяна Лебедева, погибла на каторге; Ольга Любатович, каторжанка; Софья Перовская, повешена; Екатерина Сергеева, каторжанка; Вера Фигнер, двадцать лет провела в тюрьмах; Анна Якимова, каторжанка; Юрий Богданович, замучен в Шлиссельбурге; Михаил Грачевский, сжег себя в Шлиссельбурге; Савелий Златопольский, замучен в тюрьме; Анна Корба, двадцать лет провела на Каре и Нерчинске; Мартин Ланганс, замучен в Петропавловской крепости; Николай Суханов, лейтенант флота, расстрелян; Наталья Оловенникова, каторжанка; Петр Теллалов, замучен в тюрьме; Михаил Тригони, провел двадцать лет на Карийской каторге; Степан Халтурин, повешен; Яков Стефанович, каторжанин; Николай Бух, каторжанин. Выдающимися агентами Исполнительного Комитета «Народной воли» стали Айзик Арончик, замучен в Шлиссельбурге; Михаил Ашенбреннер, подполковник, двадцать лет провел в Шлиссельбурге; Лев Гартман, эмигрант; Геся Гельфман, замучена в Петропавловской крепости; Игнатий Гриневиций, погиб; Николай Клеточников, замучен в Петропавловской крепости; Александр Пресняков, повешен; Николай Саблин, погиб при аресте; Макар Тетерка, замучен в тюрьме; Андрей Франжоли, умер от чахотки; Лейзер Цукерман, замучен на каторге; Александр Штромберг, лейтенант флота, расстрелян.
Народовольцы
Одиннадцать револьверщиков в Липецке проголосовали за ниспровержение самодержавия и воцарение политических свобод с помощью вооруженной борьбы с монархией. Если охраняемый жандармами, полицией, армией самодержавный Александр II не пойдет на изменение политического строя в России, одиннадцать не имевших денег, власти, поддержки государства и прессы нелегальных революционеров решили убить государя миллионов подданных. Александр Михайлов обвинил императора в обмане народа, реформенном лицемерии, в кровавом подавлении польского восстания 1863 года, в подавлении инакомыслия, в жестокости, в казнях революционеров, издевательствах над политическими подследственными и заключенными. Через два года народовольцы взорвали царя, победив в дуэли, в которой победить невозможно.
В небольшой роще на Песках у реки Липенки главным свои делом револьверщики назвали агитацию и пропаганду среди студентов, офицеров, рабочих, в обществе. Политическая борьба должна была закончиться проведением социальных преобразований в империи. Социал-революционная партия должна была сломать деспотизм, захватить власть и передать ее в руки народа. Террор рассматривался только как средство достижения цели. Морозов заявил, что политическое убийство – это прежде всего акт мести за погубленных товарищей, единственный акт самозащиты и отличный агитационный прием. Центральный удар со страшной силой заставит содрогнуться всю политическую систему. Тайная группа террористов будет очень страшной для врагов, которые будут каждую минуту дрожать за свою жизнь, неизвестно откуда ожидая карающую руку. Морозов предложил револьверщикам заняться только террором, но в июне 1879 года поддержки не получил.
Будущие народовольцы решили, что членом политической партии может стать только тот, кто отдаст в борьбе жизнь и имущество, и будет обязан хранить в секрете партийные тайны. У новой организации будет единый центр, боевые группы, которые будут обеспечивать всех членов партии, группы пропаганды и агитации, сбора денег, своя газета и тайная типография, литературная группа, кадровая служба, группа хранения архива, группа заведения нужных связей, секретные агенты в правительстве, служба безопасности, прикрытия и эвакуации, знаков и паролей, шифровальщики, паспортное конспиративное бюро, которое назвали «небесная канцелярия», финансовый секретарь, оружейная служба, динамитная мастерская, группа мониторинга общественного мнения до и после акций, сеть конспиративных квартир с оружием, деньгами, продовольствием, одеждой и гримом для переодевания и перевоплощения. 15-17 июня в Липецке револьверщики много спорили о жестокостях самодержавия при ведении партией любой оппозиционной работы и решили, что если все равно каторга, нужно совершать громкие дела, которые эхом раздадутся в империи, а не гибнуть в деревне по доносам приставов и исправников за разговор с крестьянином.
17 июня часть землевольцев, собравшихся в Тамбове, начали подбирать место для проведения съезда партии. Катаясь на двух лодках по реке, чтобы найти открытую поляну с рощицей в центре, девушки запели вольнолюбивую песню в совершенно пустынном месте. Когда группа через два часа вернулась к причалу, на лодочной станции их ждала полиция, проверившая и переписавшая все паспорта и долго выяснявшая, зачем молодежь из разных городов приехала в Тамбов. Землевольцы решили проводить съезд в находившемся рядом Воронеже, куда съезжались в это время много паломников.
С 18 по 20 июня 1879 года в Воронеже дважды в день встречались девятнадцать землевольцев, обладавших сорока голосами членов партии, в которую тогда же приняли Фроленко, Желябова, Колодкевича, Ширяева, Сергееву, и заочно Стефановича, Дейча и Засулич. Револьверщиков представляли Михайлов, Квятковский, Морозов, Ошанина, Тихомиров, Баранников, деревенщиков – Аптекман, Короткович, Николаев, Перовская, Плеханов, Попов, Тищенко, Фигнер, Харизоменов. В Ботаническом саду, в архиерейской роще, в лодках на реке землевольцы тяжело и нервно спорили о путях продолжения борьбы с монархией. В самом начале Михайлов прочитал письмо «Земле и воле» казненного месяц назад под «Камаринскую» всеобщего любимца Валериана Осинского: «Уношу в могилу лишь самые дорогие воспоминания о вас. Желаем вам умереть производительнее нас. Не тратьте даром дорогой крови. И то – все берут и берут. Прощайте и прощайте. Пусть забывают нас, лишь бы самое дело не заглохло».