Теряя Контроль
Шрифт:
Он возвращает велосипед в исходное положение, и мое тело неохотно отодвигается.
— Я буду на связи, — говорит он, после чего поворачивается и уходит.
Я, как полная дура, смотрю ему вслед, по меньшей мере, минут пять.
Глава 6
Как только добираюсь вечером домой, я узнаю, что у домовладельца меня ждет
— Если можешь себе позволить это, то я думаю, что ты в силах заплатить за аренду. Это твой десятый день просрочки, — говорит арендодатель, указывая на коробку позади себя.
Она большая и белая, сверху на крышке золотом написана буква «B». Выглядит дорого и очень похожа на ту, которую Йен попросил доставить.
Я смотрю на коробку, словно в ней содержатся смертельно опасные материалы. Если я ее открою, она может уничтожить меня, поэтому медленно отступаю.
— Да, простите за позднюю плату.
Я вытаскиваю небольшую пачку денег, которую на днях мне дал Малкольм, и передаю арендодателю.
— Там за два месяца.
Он ворчит и медленно считает деньги, стоя у порога и не двигаясь.
Коробка зовет меня, манит или, по крайней мере, удерживает на месте, словно Йен находится здесь и прижимает свои пальцы к моему лбу.
— Может быть, у вас найдется другая квартира в аренду? Рядом с лифтом? Или на первом этаже?
— Думаешь, я жил бы в этой дыре, если бы у меня было другое место? — отступая, задает мне вопрос домовладелец.
Посчитав деньги и удостоверившись, что я ему правильно заплатила, он отдает мне посылку. Прежде чем успеваю задать новый вопрос, дверь передо мной захлопывается. Мне ничего не остается, как взять с собой коробку.
Оставшаяся часть денег Малкольма лежит в сумке. Вдруг мысли возвращаются к сложенным стодолларовым купюрам, от которых я отказалась. И когда это моя гордость стала важнее денег? Мне следовало схватить их и убежать.
— Ты принесла свою коробку? — слышу голос мамы из спальни. Квартира наполнена запахом вкусной выпечки, и мой желудок одобрительно урчит в ответ. — Домовладелец звонил.
— Да. Это от Малкольма, — лгу я. — Посылка, которую нужно доставить.
Произношу вторую ложь за раз, чтобы мама не захотела ее открывать. Я кидаю коробку на другую сторону раскладного дивана, который последние три года, что мы здесь живем, называю «кроватью».
Мама появляется в гостиной; она слишком худенькая в тех велюровых штанах, что я купила ей с денег, которые дал мне Малкольм.
— Сегодня я приготовила ужин.
— Отлично выглядишь, мам. Здорово, что ты встала.
— А еще сегодня я ходила в церковь. Луиза подняла меня.
— Я рада слышать это, — обнимаю ее, стараясь не прижимать слишком крепко. На кухне вижу ее домашний пирог. — Ты, должно быть, чувствуешь себя лучше. Я рекомендую тебе ходить в церковь каждый день.
— Да, хорошо было выйти. — Но следующие слова звучат как
Я чуть не роняю тарелку с пирогом, которую собираюсь поставить в микроволновку.
— Что ты говоришь? — притворяюсь я, будто не понимая, о чем идет речь.
Она убирает мои зависшие руки в сторону и включает кнопку подогрева. Свет от лампочки освещает маленькую комнату, и я замечаю, насколько тонкая у нее кожа.
— Я устала от этого, — выдыхает мама, уставившись через окно на кирпичную стену. — Я устала быть все время больной.
— У меня есть немного травки, — пытаюсь предложить ей, но она перебивает.
— Ты думаешь, я не знаю, что ты делаешь?
Опять этот провокационный вопрос! Один из тех хитрых трюков мамы, позволяющие ей выяснить, что я натворила, как когда мне было пятнадцать, и я отдала свою девственность Джимми Хостеддеру после школьного выпускного вечера. Тем вечером я выпила ликера, покурила травку и занималась сексом — все было в первый раз. На следующее утро, когда я пришла домой, мама уже ждала меня, и тогда она задала мне тот же самый вопрос. И я выложила ей все — о сексе, алкоголе и травке, а как только я покончила с признаниями, она просто ответила:
— Вообще-то я спрашивала, почему ты не позвонила мне прошлой ночью, как и обещала, но теперь, раз я выяснила, чем ты занималась, думаю, самое время, чтобы начать принимать таблетки.
Самое забавное, после этого случая я задумалась о нежелательной беременности и решила в течение года больше не заниматься сексом ни с Джимми, ни с кем-либо еще. Я чувствовала себя виноватой перед мамой, которая переживала всю ночь.
— Усердно работаю? — будто бы случайно задаю вопрос, пытаясь почувствовать ее состояние, чтобы иметь возможность признаться ей в том, о чем она знает, вместо того, о чем лишь подозревает.
— Я знаю, ты сводишь концы с концами, из-за чего работаешь на Малкольма, а я не хочу этого. Ты можешь пострадать.
— Малкольм не навредит мне, — возражаю я.
Да, он с характером, но мой брат никогда не поднимал на меня руку. Бросить вилку, ударить по носу стопкой бумаг? Да. Но по-настоящему навредить, ни за что.
— Я беспокоюсь не о Малкольме.
Пищит микроволновка, и мама разворачивается, чтобы достать еду. Взяв салфетку и вилку, она направляется к маленькому столику рядом с диваном, я же, держа в руках большой стакан молока, следую за ней.
— Ешь, — приказывает она. — И просто послушай. Это же настоящая глупость — впустую пользоваться медицинской страховкой, но даже если бы я этого не делала, Виктория, я в любом случае не желаю, чтобы все и дальше так продолжалось. Препараты, которые они вводят в меня, предназначены для уничтожения раковых клеток, но они также убивают и здоровые. Пять из семи дней я слаба и больна. Это не жизнь, и я не собираюсь снова через все это проходить.
Я хочу закрыть уши и сделать вид, что не слышу ее.