Теряя наши улицы
Шрифт:
— Слышь, братка, давай отойдём.
— Ну давай отойдём.
— Это друг твой был?
— Ну. И чё?
— Ты мне щас ответишь за своего друга.
— Базару нет. Я отвечу за своего друга, — сказал я. В этот момент мы зачем-то выходили на тротуар. Там у лотка с лимонами стояло ещё двое сельчан. Типок крикнул им что-то на своём. Они сразу же двинули в мою сторону, с мрачными, угрожающими рожами. К ним по ходу примкнуло ещё двое прохожих выходцев из аулов. Диалога, как и следовало ожидать, не получилось.
— Ты ещё и не говоришь по-нашему? — спросили они меня.
У меня в мозгах промелькнуло дежа вю. Опять «Химзавод». Только бы не оступиться в арык, в сторону которого меня оттесняли, обступавшие меня люди. Я понял, что у них на уме сейчас
— Ты охуел что ли, ой-бой? — и меня крепко схватили за руку.
— Руки, оу! РУ-КИ!!! — крикнул я, проваливаясь с головой во всепоглощающее чувство ярости, как всегда сопровождающееся временной амнезией. Наверное, это всё-таки специфическая реакция организма на ситуацию — в такие моменты отключаются какие-то центры в мозгах, в сознании, с тем, чтобы дать волю действия телу. Потому что следующее, что я помню, это повисшие у меня на руках Федян с Танюхой, кричащие мне в оба уха, что надо убегать от ментов, и приближающийся звук сирен. Едва успев оглядеться, я заметил, что стою посреди проезжей части, что дорожное движение остановилось, и что люди из автобуса и водители машин изумлённо смотрят на меня во все глаза, как на диковинного зверя. Потом я побежал за своими друзьями, мы нырнули в спасительную темень парка, а оттуда напрямки в зияющую дыру «Химзаводовских» дворов с их тусклыми фонарями. Там мы наобум забежали в подъезд одного из домов, сели в лифт, доехали до последнего этажа и выбрались на крышу. Только на крыше, в родной стихии, мы смогли отдышаться. Потом Федян с Танюхой рассказали мне, как всё это выглядело со стороны, пока Федян, опорожнив бумажный пакет на ладонь, приколачивал косяк.
— Короче, первого ты просто стряхнул с себя, как муху какую-то. А потом вы начали драться их. Очень жестоко. Ты просто буквально избивал всех, кто попадался под руку. Они начали отступать к проезжей части. Одного, который оказался прямо перед тобой ты схватил за уши и начал со всей силы хуярить об своё колено. Те, остальные просто остолбенели. Потом ты схватил булыжник и, ей богу, наверное, проломил бы ему черепушку, если бы один из тех не развернулся и не побежал оттуда наутёк. Ты отвлёкся и швыранул булыжником тому прямо в спину. Тот охнул, присел, но побежал дальше. Остальные тоже побежали, а ты побежал за ними. Прикинь. Двоих ты нагнал, схватил за шиворот и натурально таскал в разные стороны обеими руками, кажется, даже стукнул лбами друг об друга. Один из них аж выскользнул из своей куртки и побежал дальше ещё быстрее. Ты кинул в него курткой и пнул под жопу второго, который тоже побежал за тем. Ещё один, который был уже на той стороне, залез на карниз общаги и начал колотить в окно, чтобы позвать своих на помощь. Короче, ты не просто представляешь себе, какое это было странное зрелище со стороны — тощий панк гоняется за пятью маврами по всей Заводской. В тебя, скорее всего, вселилось какое-то сверхъестественное существо, — Федян протянул мне косяк и поднёс зажжённую спичку — включить.
— Да, это правда, Алик, я бы ни за что не подумала, что в тебе столько силы, — подтвердила Танюха. — Ты невероятно сильный.
— Дело не в этом, — ответил я, жадно затягиваясь. — Понимаете, я думаю, что тут не могло получиться как то иначе… Вся разница между ними и мной была в настрое… Эти уроды настроились кого-то избить толпой, легко так, ничем не рискуя… Скоротать время… А я в тот момент понял, что сейчас для меня баклан пойдёт не на жизнь, а на смерть… Мою или их… Что кто-то сегодня может и не уйти живым отсюда — и что это могут быть или они, или я… А ведь у меня до сих пор такое чувство, что я мог их поубивать… Буквально… Жизнь отнять… Вот и вся разница между нами… Слава богу, до мокрухи не дошло…
— Оставалось немного, — произнёс Федян, принимая косяк и задумчиво глядя за край карниза, в темноту сгущающейся ночи, сулящей несколько часов передышки от пьяных песен и перебранок этим безжизненным подворотням, пыльным дворам частного сектора в Рабочем посёлке и даже затерроризированному мной общежитию.
3
Дурная реклама тоже реклама. После нескольких бардачных концертов в алма-атинских ДК, журналисты начали брать у нас интервью, в которых, впрочем, их в основном почему-то интересовали наши взгляды на легализацию наркотиков и на жизнь в обществе в случае упразднения государства. Кроили редакторы наши интервью, разумеется, как хотели, до неузнаваемости.
В конце декабря нас пригласили на предновогодний концерт во Дворце спорта, организаторы которого очевидно руководствовались принципом «каждой твари по паре», настолько разнообразной была палитра представленных стилей. Хедлайнерами были признанные в СНГ местные поп-звёзды. Мы выступали в первой половине всей этой солянки. Нам дали время на пару песен. К тому времени мы уже начали исполнять собственные вещи, правда, тоже на английском. Тексты я кроил из того графоманского бреда, который записывал на бумагу бессонными ночами под «спидом» в Англии.
В общем, выхожу я на сцену, подхожу к краю и начинаю петь, под рок-н-ролльный мотив такой, в духе «Рамонес»:
Bad boys always form the gangs Bad heads always clash and bang Bad boys always take the streets Provoke a Class War Conflict!!!Последнюю строчку стараюсь выкрикнуть с утроенной эмоцией. А народа — тьма. В первых рядах в основном публика солидная, в том числе спонсоры. Прямо перед сценой стоит новенький «Ламборгини». Это их реклама. Федян со своими торчащими во все стороны как иглы волосами отчаянно кривляется с гитарой, но видно, что ему тоже не по себе. Продолжаем:
We're off, okay, plucked 'nuff today Let's celebrate the First of May! Oh my, I never had a clue Street life is all I ever knewИ вдруг хлоп! Мы опомниться не успеваем, как Танюшка словно гигантская птица перелетает со сцены на сверкающий капот «Ламбо». Спонсоры вскакивают с мест, но застывают в некоем ступоре. На их счастье, она босая. Она принимает вызывающую, провоцирующую позу, продолжая при этом жёстко удерживать ритм. Барабанщик, на этот раз приглашённый из сверх-мега-трэш-грайнд-кор-метал группы, озирается кругом, чувствует что что-то не так и вдруг начинает молотить в любимом стиле. Федян достаёт из внутреннего кармана косухи заранее припасённую отвёртку, вставляет между струн и начинает играть в новой тональности, прыгая как козёл. Я с воплем падаю на сцену и начинаю изображать эпилептический припадок. Танька тоже сползает по лобовому стеклу на капот машины, и продолжает играть лёжа. Я подползаю на четвереньках к краю сцены и опять заглядываю во тьму огромного зала. Теперь лица кажутся мне невероятно смешными. Я приставляю два пальца к горлу и начинаю хохотать как ненормальный. Нас отчаянными жестами отзывают из-за кулис. Наконец, когда барабанщик, как ни странно, устаёт, нас благодарят за выступление через микрофон.
Мы выбегаем за кулисы и смеёмся, смеёмся без остановки. Не обращая ни на кого внимания, проходим в гримёрную и продолжаем смеяться.
— Ну ты Танюха даёшь оторваться короче! Как тебе такое только в голову пришло! Ты выглядела просто великолепно, — с искренним восхищением говорю я раскрасневшейся от удовольствия Татьяне.
— Да, это было супер. Очень стильно! — живо поддерживает меня Федян.
— Даже не знаю, парни, — смущённо говорит Танюшка. — Это всё музыка. То, что мы играем с вами.