Тесей. Бык из моря
Шрифт:
Закончив речь, я сразу понял, на чью сторону им хотелось встать. Но они все еще боялись.
– Послушайте, – сказал я. – Или вы думаете, небо желает, чтобы женщины правили вечно? Слушайте же, я расскажу, как это началось.
Они примолкли – я знал, как здесь любят повествования.
– Давным-давно, – начал я, – когда первые люди еще делали себе мечи из камня, все мужи были невежественны и жили подобно зверям, собирая дикие ягоды. Они были настолько глупы, что считали женщин волшебницами, сами по себе зачинавшими плод, без участия мужей. Неудивительно, что женщины казались им могущественной силой! Если
И я рассказал им о муже, первым узнавшим правду. Эта повесть известна каждому эллину, но элевсинцы не слыхали ее, а посему хохотали.
– Но все это было давно, – продолжал я свою речь. – Теперь времена иные. Только этого не скажешь, если поглядеть на кое-кого из вас. Вы цепляетесь за свои страхи, словно они посланы небесами.
И вновь я ощутил, как нечто соединило нас, подобно наполненной кровью пуповине. Сказители говорят, что так является Аполлон. Если ты верно признавал его, он свяжет слушателей золотой нитью, а конец ее вложит в твою руку.
– Есть мера во всем, – говорил я. – Я пришел не для того, чтобы оскорблять богиню – все мы ее дети. Но как нужны и мужчина и женщина, чтобы сделать ребенка, так, чтобы сотворить мир, нужны богини и боги. Матерь Део рождает хлеб, но ее оплодотворяет семя бессмертного бога, а не смертного человека, обреченного на гибель. Вот будет зрелище, если устроить им свадьбу! А почему бы и нет? Бог шествует из Афин в ее родной дом со свадебными факелами, подобающими величию невесты, и предстает перед богиней в ее священном гроте; тем временем оба города поют и пируют.
Я еще не думал ни о чем таком. Мысль эта пришла мне в голову прямо на месте. Я знал, что люди любят знамения; им хотелось бы видеть, как вершится мойра среди смертных мужей. Быть может, потому меня и осенило. В удачный день бог сопутствует человеку; думается, он и надоумил меня. Настало время перемен, и я оказался под рукой. Потом я действительно установил подобный обряд. Точнее говоря, я послал за аэдом, когда-то посетившим Трезен, потому что он казался более пригодным для такого дела, чем кто бы то ни было. Он поговорил со старейшими жрицами, помолился Матери Део, воззвал к Аполлону, прося у бога совета; и новый праздник вышел настолько прекрасным, что никто более не захотел перемен. Сам сказитель говорил, что не сделал ничего лучшего в своей жизни и не будет жалеть, если эта работа окажется последней.
Он был жрецом Аполлона Пеана и, может быть, умел предвидеть судьбу. Старая вера дорога дочерям Ночи, и как бы ни радовались остальные – они перемен не любят. И рука их поразила певца – и меня тоже.
Во Фракии, где он погиб, невзирая на все его старания, продолжают придерживаться старых обычаев. Даже в Элевсине они нелегко отмирают, и тени еще не исчезли. В конце каждого лета можно видеть, как селяне и горожане собираются на склонах холмов и слушают, как пастушки представляют старинные предания о смерти царей.
Но все это было потом. А пока войско, подбрасывая шлемы и размахивая копьями, требовало, чтобы я вел их на город. Посему я вновь поднялся в седло. Спутники окружили меня, элевсинцы отправились следом, распевая пеаны и провозглашая:
– Тесей – наш царь.
Я не сразу поехал ко двору и предпочел нижнюю дорогу, что ведет к пещере и площадке для борьбы.
Все женщины повысыпали наружу расспросить мужчин; склоны начали наполняться народом, как было в тот день, когда я приехал в Элевсин. Я призвал к себе двоих знатных мужей и сказал им:
– Передайте царице мой приказ явиться сюда. Пусть придет сама, если согласится; если же нет – приведите силой.
Оба отправились. Наверху лестницы их остановили какие-то жрицы. Будь я постарше, то сообразил бы, что двоих для этого мало. Я послал еще четверых, чтобы поддерживали друг в друге отвагу. Растолкав жриц, они вошли внутрь, и я принялся ждать. И тут только понял, почему выбрал для встречи именно это место: я хотел видеть, как она спускается вниз по ступеням. Так шел ко мне Керкион, так спускался к нему прежний царь, так несчетные годы ступал по ним муж в расцвете сил – словно птица, завороженная змеей, чтобы бороться и умереть.
Вскоре я увидел посланцев, они возвращались без нее. Я рассердился: теперь мне придется подниматься вверх и люди пропустят зрелище. Но когда мужи подошли ближе, я заметил, что они бледны. Старший сказал мне:
– Тесей, она умирает. Принести ее сюда как она есть или не нужно?
Я услыхал, как голоса вокруг передавали весть дальше – словно звук скамей, которые тащат по полу пустого зала.
– Умирает? – удивился я. – Она заболела? А может, кто-то ранил ее? Или она сама наложила на себя руки?
Все дружно закивали головами, но не стали торопиться с ответом. Элевсинцы любят впечатляющие события и знают, как их поднести. Они повернулись к старшему, обладавшему сильным голосом. Тот сказал:
– Ни то ни другое, Тесей. Узнав о том, что мы ведем тебя от границы как верховного царя, она разорвала на себе платье, спустилась к богине и, вскричав, потребовала у нее знамения. Никто не знает, какой знак она хотела увидеть, но она взывала три раза, ударяя руками о землю. Поднявшись, она велела принести молока и отправилась к священному змею, однако же и он не вышел к ней. Тогда она позвала флейтиста, чтобы он сыграл музыку, под которую пляшут змеи, и тот выполз наконец из норы. Когда он вслушался в музыку и начал свою пляску, она вновь воззвала к богине и взяла его в руки. И тогда змей вонзил свои зубы в ее руку и быстро, как вода, уполз в свою нору. Она упала и теперь умирает.
Вокруг царила такая тишина, что можно было бы услышать даже шепот.
Я сказал:
– Принесите ее сюда. Если я войду внутрь, потом будут говорить, что я убил ее. Люди должны сами все видеть. – По гробовому молчанию я ощутил, что решение мое одобрено. – Положите ее на носилки и не причиняйте боли. Пусть с ней придут две женщины на случай, если что-нибудь понадобится, но прочие пусть остаются наверху.
Так мы снова приступили к ожиданию, но элевсинцы терпеливы, когда надеются что-нибудь увидеть. Наконец я заметил носилки на верхней террасе; несли их четверо мужей, рядом ступали две женщины, а позади, за скрещенными копьями воинов, теснились жрицы в черных одеждах. Взлохмаченные, с кровоточащими лицами, они громко рыдали. Нести носилки по отлогим ступенькам было несложно, ведь по этой лестнице каждый год сносили вниз мертвого царя на его погребальном одре.